Джеймс ТАРБЕР

В НОЧЬ, КОГДА РУХНУЛА КРОВАТЬ

Пожалуй, апогей моей юности в Колумбусе, штат Огайо, пришелся на ту ночь, когда на моего отца рухнула кровать. В пересказе это происшествие звучит красочнее, чем в письменном виде (если, конечно, вам не приходилось выслушивать эту историю с полдюжины раз, как некоторым мои сверстникам), ибо для передачи истинной атмосферы этого несусветного события и придания ему достоверности просто невозможно обойтись без расшвыривания стульев, сотрясания дверей и имитации собачьего лая. А между тем, все так и было.

Бригс пришел к выводу, что он задыхается

Так уж получилось, что в один прекрасный вечер моему отцу вздумалось ночевать в мансарде, чтобы поразмышлять в уединении. Моя мать резко воспротивилась этому, так как, по ее словам, старая деревянная кровать наверху небезопасна — если она обрушится, ее шаткая и тяжелая спинка рухнет на голову отцу и убьет его. Но переубедить отца было невозможно, и в четверть одиннадцатого он захлопнул за собой дверь на мансарду и поднялся по узкой винтовой лестнице, после чего до нас донесся зловещий скрип — признак того, что он лег в постель. Дедушка, имевший обыкновение почивать на мансарде в те дни, когда бывал у нас, вот уже несколько дней как куда-то запропастился. (В таких случаях он пропадал на шесть, а то и на восемь дней, после чего возвращался, ворчливый и недовольный, чтобы поведать нам о том, что федеральным союзом командует толпа придурков, а у армии Потомака шансов не больше, чем у приблудной сучки.)

В ту пору у нас гостил мой нервический кузен Бригс Билл, уверенный в том, что ему суждено задохнуться во сне. Он внушил себе, что если ночью его не будить каждый час, то он умрет от удушья. Он завел привычку ставить будильник, чтобы тот время от времени звонил до самого рассвета, но я убедил его не делать этого. Он спал в моей комнате, и я заверил его, что сплю очень чутким сном и что если в одной комнате со мной кто-то перестанет дышать, то я непременно проснусь. В первую же ночь он устроил мне проверку, как я и предвидел, — задержал дыхание, после того как мое мерное сопение убедило его, что я уснул. Но я бодрствовал и тотчас окликнул его. Это вроде бы несколько развеяло его опасения, но он все же позаботился о мерах предосторожности и на тумбочку в изголовье своей кровати водрузил склянку с камфорным спиртом. На тот случай, объяснил он, если я не растолкаю его, когда он перестанет дышать, то он нюхнет камфоры — мощного средства по приведению в чувство.

Бригс был не единственным членом нашего семейства со странностями. Пожилую тетушку Мелиссу Билл (умевшую свистеть по-мужски, заложив два пальца в рот) преследовала навязчивая идея, что ей на роду написано умереть на Главной улице, поскольку она родилась на Главной улице и на Главной же улице вышла замуж. А еще была тетушка Сара Шоф, никогда не отходившая ко сну без опасения, что к ней залезет вор-домушник и прыснет хлороформу через трубочку под дверь. Во избежание подобного злодеяния (ибо анестетиков она боялась еще больше, чем лишения своих пожитков) она всегда складывала свои деньги, серебро и прочие ценности в аккуратный мешочек перед дверью спальни с запиской «Это всё, что у меня есть. Будьте любезны, возьмите всё, только не применяйте хлороформ, ведь больше у меня ничего нет».

Тетушка Греси Шоф тоже страдала воробоязнью, но вела себя мужественно. По ее глубокому убеждению, воры залезали к ней в дом каждую божью ночь на протяжении сорока лет. То же обстоятельство, что у нее никогда ничего не пропадало, никоим образом не могло ее разубедить. Она всегда настаивала, что это она отпугивает их еще до того, как они что-нибудь стащат. С этой целью она швыряла обувь с лестницы. Перед тем как лечь спать, она собирала в кучу всю обувь, какая была в доме, чтобы иметь ее под рукой. Через пять минут после того, как тетушка выключала свет, она садилась в постели и произносила: «Чу!» Ее муж, привыкший игнорировать все это еще с 1903 года, либо крепко спал, либо притворялся спящим. Так или иначе, он не реагировал на ее попытки растолкать его, вследствие чего она поднималась, подкрадывалась на цыпочках к двери, бесшумно отворяла ее и метала башмак в один конец коридора, а его пару — в другой. Бывало, за ночь она расходовала весь запас башмаков, а бывало — всего две пары.

Однако я отвлекся от достопамятных событий, происходивших в ночь, когда кровать рухнула на отца. К полуночи все уже находились в постели. Для понимания того, что потом началось, важно представлять себе расположение комнат и размещение их обитателей. В верхней комнате, прямо под мансардной опочивальней отца, спали мама и мой брат Генри, который иногда пел во сне. Бригс Билл и я находились в смежной комнате. Комната моего брата Роя была напротив нашей. Наш бультерьер Рекс спал в коридоре.

Моя кровать представляла собой армейскую лежанку. Для удобства нужно было поднять две боковые створки, обычно свисающие, как у складного стола, вровень со срединной частью. Когда эти створки подняты, то придвигаться к краю опасно, так как кровать может опрокинуться и с обвальным грохотом прихлопнуть спящего. Именно это и случилось около двух часов ночи. (Это уже моя мама, припоминая происходившее, в первый раз окрестила это «ночью, когда кровать рухнула на вашего отца».)

Бывало, за ночь она расходовала весь запас башмаков

Я всегда крепко сплю и медленно пробуждаюсь (я все наврал Бригсу) и поэтому сперва не почувствовал, как железная кровать скинула меня на пол и взгромоздилась сверху. Я, по-прежнему уютно укутавшись, лежал невредимый, а кровать служила мне чем-то вроде защитного колпака. Поэтому я не проснулся, а только дошел до края сознания и вернулся обратно. Зато грохот тотчас же разбудил мою маму в соседней комнате, которая немедленно заключила, что сбылись ее худшие опасения — большая деревянная кровать наверху рухнула на отца. Поэтому она возопила: «Идем к твоему несчастному отцу!» Именно от этого вопля, а не от грохота моей кровати проснулся Генри, спавший в той же комнате. Он почему-то вообразил, что у матери без какой-либо видимой причины началась истерика.

– Мама! Ничего страшного! — кричал он ей, пытась успокоить. Обмен выкриками продолжался еще секунд десять:

– Идем к твоему несчастному отцу!

– Мама! Ничего страшного!

От этого проснулся Бригс. Теперь уже я осознавал происходящее, хотя и туманно, но не отдавая себе отчета в том, что нахожусь под кроватью, а не на ней. Бригс, разбуженный громкими тревожными криками, пришел к незамедлительному выводу, что он задыхается, а мы пытаемся «вытащить его». Со сдавленным стоном он схватил пузырек с камфорой у изголовья и, вместо того чтобы понюхать, вылил на себя. В комнате завоняло камфорой. «Хрр-хрр», начал фырчать и давиться Бригс, словно утопающий, ибо ему почти удалось добиться остановки дыхания от едких испарений. Он вскочил с постели и стал на ощупь искать открытое окно, но вместо этого наткнулся на запертое. Он выбил рукой стекло, и до меня донесся грохот и звон осколков на мостовой. Именно в этот момент я, пытаясь подняться, почувствовал то странное ощущение, которое бывает, когда оказываешься придавленным кроватью к полу. Спросонья я заподозрил, что весь шум-гам поднялся из-за отчаянных попыток извлечь меня из этого неслыханного и опасного состояния.

— Вытащите меня отсюда! — вопил я. — Вытащите!

Наверное, мне в голову пришла кошмарная мысль о том, что я погребен в шахте.

— Г-г-г-х, — задыхался Бригс, барахтаясь в своей камфоре.

К тому моменту голосящая мама, преследуемая орущим Генри, пыталась отворить дверь на мансарду, чтобы подняться и извлечь тело отца из-под обломков. Но дверь заклинило, и она ни в какую не поддавалась. Мамины отчаянные дерганья только сливались в общий стук и неразбериху. Проснулись Рой и Рекс. Один издавал вопросительные крики, другой — лаял.

Отец, находившийся дальше всех и спавший безмятежнее всех, был разбужен стуком в дверь мансарды. Он подумал, что дом горит.

— Иду! Иду! — стонал он сонным голосом. Ему не сразу удалось прийти в себя. Мама же, все еще уверенная, что он погребен под руинами кровати, услышала в его словах «Иду! Иду!» отрешенные нотки человека, готовящегося к встрече с Создателем.

Рою пришлось оттаскивать и удерживать собаку

— Он умирает! — заключила она.

— Со мной все в порядке, — обнадеживающе закричал Бригс, — все в порядке!

Ему все еще казалось, что мать обеспокоена тем, что он находится на волосок от смерти. Наконец я нашел выключатель в комнате, отворил дверь и мы с Бригсом присоединились к остальным у мансардной двери. Собака, никогда не любившая Бригса, набросилась на него, заподозрив, что это он всему виной. Рою пришлось оттаскивать и удерживать собаку. Мы слышали, как папа наверху сползает с кровати. Рой резким движением распахнул дверь, и папа спустился по ступенькам, сонный, раздраженный, но живой и невредимый. При виде его мама разрыдалась. Рекс завыл.

— Ради всего святого, что здесь происходит?! — поинтересовался отец.

Все происшедшее наконец сложилось, как гигантская головоломка.

Папа простудился из-за ходьбы взад-вперед босиком, но других губительных последствий не было.

— Как я рада, — сказала мама, привыкшая во всем находить светлые стороны, — что здесь не было вашего дедушки.

Перевел с английского
Арам ОГАНЯН