Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Школьный психолог»Содержание №10/2007


ИНТЕРВЬЮ С КЛАССИКОМ

Г.Ю. АЙЗЕНК (1916–1997)

Знаменитый герой Сэлинджера хорошим писателем считал того, с кем ему хотелось бы поговорить по телефону о житье-бытье, о насущных проблемах, — пускай тот даже и жил много веков назад, как, например, Омар Хайям. Психологу с богатым воображением (а бывают ли другие психологи?) тоже, наверное, порой приходит мысль: как было бы интересно поговорить с великими деятелями нашей науки, чьими трудами она и создавалась. Как бы ответили они на вопросы, которые ставит перед нами современность, что бы посоветовали с позиций своего опыта? Но классики молчат — их давно нет среди нас.

Впрочем, вовсе не молчат. На многие наши вопросы ими давно сформулированы ответы, рассыпанные тут и там в их обширном наследии. И «разговор» с мастером — не такая уж и фантастика. Достаточно четко сформулировать свои вопросы, а потом отыскать ответы в его трудах.

Перед вами первый опыт такого воображаемого интервью. На вопросы «Школьного психолога» «отвечает» Ганс Юрген Айзенк — один из самых ярких и знаменитых деятелей психологической науки ХХ века.

ШП: Мистер Айзенк, как бы вы оценили роль психологии в жизни общества, в решении насущных проблем современности?

Г.Ю.А.: Психология — общественная наука; если ее открытия не лишены смысла, их следует применить для решения социальных проблем нашего времени. Правда, общественные науки не стоит переоценивать; мы как ученые слишком мало можем сделать для предотвращения войн, общественных беспорядков, забастовок и прочих конфликтов. Притязания на излечение всех общественных недугов поставили психологию и психоанализ в неловкое положение и побудили многих людей с разочарованием признать, что от общественных наук фактически нет никакой пользы. Но это, по-моему, неправильно. За последние полвека наука шагнула вперед, и на многие вопросы у ученых появились ответы.

Парадокс современной психологии: есть психологи-экспериментаторы, которые с помощью строгих научных методов исследуют проблемы, которые многим простым людям видятся банальными или надуманными, а есть социальные психологи, психиатры и психоаналитики, которые изучают действительно важные насущные проблемы, однако их методы и теории с научной точки зрения, мягко скажем, сомнительны. Однако это противоречие противоестественно и устранимо — существуют исследовательские методы, а также научные понятия и теории, которые позволяют решать реальные проблемы достойными средствами.

Главная идея, которую я развиваю во многих моих трудах, — о необходимости научного исследования общественных проблем; любые решения, основанные на праздных догадках, субъективных оценках и политических предпочтениях, а не на научных данных, не могут иметь долгосрочного положительного эффекта. Многие полагают, что наука в своем развитии зашла слишком далеко и вследствие этого мы уже знаем гораздо больше, чем нужно. Это вредное и опасное заблуждение. Наша беда не в том, что мы знаем слишком много, а в том, что мы знаем еще слишком мало. Более того, наше знание не гармонично — из того, что нам необходимо для решения практических задач, мы знаем почти всё из области физики, многое — из биологии, но почти ничего из психологии; к тому же польза научного знания почти сходит на нет из-за нашего неумения им разумно пользоваться.

Я убежден, что если бы правительства инвестировали в соответствующие исследовательские проекты средства, сопоставимые с затратами на ядерные исследования, то весьма впечатляющие результаты этого не замедлили бы появиться. Но боюсь, это вряд ли произойдет, — власти рассматривают психологию скорее как источник беспокойства, нежели как надежную помощницу. Возможно, со временем эти глубоко укоренившиеся предубеждения развеются. Поживем — увидим.

ШП: Тем не менее в какой мере могут психологи уже сегодня способствовать решению социальных проблем?

Г.Ю.А.: Во всех написанных мною книгах я стремлюсь показать комплексный характер социальных проблем. Это может показаться даже не требующим разъяснений; большинство людей готовы согласиться с этим как с абстрактным принципом. Но на практике эта истина зачастую игнорируется, в силу этого ставятся упрощенные и бессмысленные вопросы, на которые даются столь же бессмысленные ответы, причем, как правило, с сильным эмоциональным акцентом.

Вопросы вроде: «Есть ли преимущества у нынешней системы массовых школ перед прежним делением школ на грамматические, современные и технические?» — очевидно бессмысленны, тем не менее они с горячностью обсуждаются множеством людей, совершенно несведущих во всех аспектах этой сложной проблемы. Что в этом контексте означают «преимущества»: дают ли эти школы лучшие знания, способствуют ли они лучшей социальной интеграции, обеспечивают ли они личностный рост, или что? И для кого тут имеются преимущества — для всех детей, исключительно для детей пролетариата или только для детей среднего класса? Для детей-экстравертов или детей-интровертов? Эмоционально устойчивых или неустойчивых?

Даже если мы сведем обсуждение этой проблемы лишь к организационным вопросам, к подготовке учителей и техническому обеспечению учебного процесса, мы в результате неизбежно придем к выводу, что любые перемены будут «к лучшему» для некоторых детей и в некоторых отношениях, тогда как для иных детей и в иных отношениях это будут перемены «к худшему».

Политики, особенно в своих публичных выступлениях, склонны упрощать эту сложную проблему (как и множество других) и выставлять ее в черно-белом свете; ничто не уводит нас столь же далеко от разумного решения, как такая политиканская поляризация. Так можно привлечь голоса электората, но это не приближает к рациональному решению сложной общественной проблемы. То же самое касается и многих иных социальных проблем; их кажущаяся простота, декларируемая поборниками противоборствующих сторон, лишь маскирует их комплексный характер и слишком часто основывается на абсолютном незнании важных фактов, которые могли бы способствовать правильному решению.

Я вовсе не предлагаю безупречные решения для всех проблем; только идиоты и политиканы могут вообразить, будто на нынешнем уровне нашего знания такие «решения» возможны, и способны с убежденностью отстаивать тот или иной из предлагаемых ныне вариантов. Вместо этого я пытаюсь внести ясность в обсуждаемые вопросы и осветить соответствующие факты, которые не слишком хорошо известны, но исключительно важны для понимания проблемы. В этом, по моему убеждению, и состоит главная задача психолога — не притворяться, будто ему одному ведомы решения всех проблем, а объективно и непредвзято наполнить дискуссию соответствующими фактами. Факты не понуждают нас к тому или иному решению, но позволяют повести себя мудрее, чем в том случае, если бы они, эти факты, не были нам доступны.

ШП: Вас нередко упрекают в том, что при изучении индивидуально-психологических различий вы акцентируете проблему неравенства человеческих способностей, а отсюда — один шаг до оправдания социального неравенства и расовой дискриминации. Согласны ли  вы признать свою научную позицию ультраправой и консервативной?

Г.Ю.А.: Некоторые люди, похоже, считают, что социальные проблемы, такие, как расовое неравенство или классовые различия, создаются психологами и тестами IQ. Ничто не могло быть дальше от истины. Социальные проблемы такого рода существовали всегда; тесты IQ всего лишь сводят их к количественному уровню и тем самым делают возможным их обсуждение в рациональном ключе. Измерение никогда не порождает проблем; оно всего лишь уточняет их. В Малайзии китайцы имеют показатели IQ на 15 пунктов выше, чем малайцы, которые составляют значительное большинство. Различия в способностях китайцев и малайцев породили страшные социальные реакции, включая погромы и убийства. Но тесты IQ не создавали этих проблем; они всего лишь идентифицировали некоторые их истоки.

Другим ошибочным мнением является то, что политические взгляды человека определяют его отношение к значению наследственности и среды. Иногда предполагается, что правые отдают предпочтение генетическим факторам, а левые — средовым факторам. Это явно не соответствует действительности. Немалой частью своих познаний в области генетики я обязан профессору Дж.Б.С. Холдейну, который был не только одним из наиболее одаренных генетиков столетия, но и видным членом коммунистической партии Великобритании и издателем ее газеты «Дейли Уоркер». Как явствует из его книги «Неравенство человека», он был убежден в значимости генетических факторов в том, что касается различий в умственных способностях, и не считал, что это несовместимо с коммунизмом. Профессор Дж.Б. Уотсон, основатель бихевиоризма, принадлежавший к другому концу политического спектра, был консерватором крайнего толка и одновременно яростным сторонником теории средовой детерминации. Можно было бы привести еще немало других примеров, чтобы проиллюстрировать неосновательность утверждений о связи между политическими взглядами и точкой зрения человека на значение генетических факторов.

Возможно, эта ошибка возникла вследствие того, что в 1935 году Сталин запретил тестирование умственных способностей на том основании, что это «буржуазное» изобретение, — в то время как Гитлер запретил это как «еврейское» изобретение. Но антигенетическая позиция Сталина, как и его поддержка шарлатана Лысенко, не была следствием каких-либо догм марксизма-ленинизма. В действительности и Маркс, и Ленин были убежденными приверженцами дарвиновской теории эволюции и признавали значение генетических факторов. Достаточно только вспомнить коммунистический лозунг: «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». Это ясно выражает убеждение, что разные люди будут иметь разные способности, даже в коммунистическом раю, где уничтожены все культурные, образовательные и другие неравенства. Последние работы психологов по ту сторону «железного занавеса» недвусмысленно дают понять, что они солидарны с этой точкой зрения, и действительно, одни из самых интересных работ за последнее время по проблеме наследуемости когнитивных способностей созданы в России, Восточной Германии и Польше.

ШП: Как бы вы оценили роль психологических знаний в деле воспитании подрастающего поколения?

Г.Ю.А.: Большинство родителей беспокоит вопрос, как лучше всего воспитывать своих детей. В своем беспокойстве они нередко обращаются за помощью к психологам, психотерапевтам и даже психоаналитикам. Вероятно, это не очень мудрый шаг. Профессионалы и так называемые эксперты имеют репутацию плохих советчиков в этих вопросах.

Дж.Б. Уотсон был первым, чья книга о воспитании детей стала настольным пособием для миллионов родителей. Его ставшая бестселлером книга «Психология воспитания ребенка с младенческих лет» разошлась более чем в 100 000 экземпляров в течение нескольких месяцев после публикации. Бертран Рассел, ученый с трезвым умом, которого не так легко было ввести в заблуждение, стал последовательным сторонником воззрений Уотсона. Но профессиональные психологи выступили с решительной критикой. Некоторые из них считали, что книга вредила его положению серьезного ученого.

Основная мысль Уотсона была проста: дети должны воспитываться на научной основе, а не на основе эмоций или традиций. Он настаивал, что родитель не должен баловать своих детей, показывать им слишком много нежных чувств, поскольку это развивает в ребенке душевную зависимость; кормление должно быть строго по графику, а не по желанию. Уотсон испробовал эту систему на двух своих сыновьях. Один кончил жизнь самоубийством, а другой, к большому недовольству отца, стал психоаналитиком. В конце концов Уотсон пожалел о том, что написал эту книгу, и не потому, как он сказал, что «книга была несовершенной, а потому что я недостаточно имел знаний для того, чтобы написать книгу, которую я хотел написать».

После жесткого, строгого Уотсона, противника сентиментальности и проявлений любви, маятник качнулся назад, как это обычно бывает, и на сцене появился психоаналитик доктор Спок с его рецептом, исходящим из полной либеральности, кормления по желанию, а не по расписанию и безграничных проявлений любви и нежности. Его книга «Ребенок и уход за ним» по количеству проданных экземпляров уступала только Библии. Мамы во всех странах вздохнули с облегчением и снова вернулись к более тесным и эмоциональным взаимоотношениям со своими детьми, против которых категорически возражал Уотсон. Однако оба подхода, как либеральный, так и строго научный, основывались на слишком узком взгляде на воспитание. Спок под конец признал, что его рекомендации были неверны. Воспитание детей по его методу не дало тех результатов, на которые он надеялся.

Оба, и Уотсон, и Спок, каждый по-своему, продемонстрировали, как опасно давать совет, пусть и научный по характеру, основанный на заранее сформированном мнении, а не на основе твердо установленных теорий, опирающихся на факты. Правда заключается в том, что психологи просто недостаточно знают о воспитании детей, чтобы выступать в роли всезнающих советчиков.

Уотсон выстраивал свои принципы на узком основании крайнего бихевиоризма, Спок — на узком и ненадежном основании доктрины Фрейда. Ни та, ни другая система не подкреплена достаточными фактами, чтобы выдержать вес тех построений, которые возвели на них эти и другие авторы. Мы знаем очень мало о воспитании детей, но мы знаем достаточно в настоящее время, чтобы понять, что Уотсон и Спок давали советы, которые были неверными для большинства детей, — один был слишком строгим, авторитарным и неэмоциональным, другой слишком мягким, либеральным и сентиментальным. Большинство мам успешнее бы воспитывали своих детей, если бы они не прочитали ни ту ни другую книгу. Остерегайтесь психологов, советы дающих, — это тот дареный конь, в зубы которому родителям следовало бы смотреть самым тщательным образом!

Неужели мы не можем в таком случае ничего предложить родителям, которые спрашивают нашего совета? На самом деле можем... немного. В последние годы были проведены интересные и важные исследования, которые предлагают несколько общих указаний. Первое — и наиболее очевидное указание, поскольку немногие мамы нуждаются в напоминании об этом, — состоит в том, что все дети разные и не существует одного метода их воспитания. С каждым ребенком необходимо обращаться как с личностью. Второе указание заключается в том, что очень важное значение имеет наследственность — как для формирования интеллекта, так и для формирования личности.

ШП: Но если рекомендации основываются не на голословных суждениях, а на данных научных исследований, то им, вероятно, можно доверять?

Г.Ю.А.: Трудность заключается в том, что психологи имеют уже сформировавшиеся взгляды и убеждения, которые они неохотно подвергают экспериментальной проверке из боязни, что они окажутся ошибочными. Психологи всего лишь люди, и им точно так же свойственны человеческие недостатки: они могут так же упорствовать в своих заблуждениях, быть такими же упрямыми, агрессивными и нечестными, как и все остальные люди, а воспитание детей, похоже, является той темой, которая вызывает самое худшее в них.

Вот типичный пример. Представьте себе психолога, который решил проверить гипотезу о том, что рукоприкладство в отношении детей в качестве средства наказания не только не улучшает их поведения, но заставляет их вести себя еще хуже. Представьте, что он устраивает эксперимент, в котором изучает экспериментальную группу детей, чьи родители не бьют их вообще или только в редких случаях, и затем сравнивает их с другой, контрольной группой детей, чьи родители бьют их часто и безжалостно. Затем он исследует взрослую карьеру этих двух групп детей и обнаруживает, что те, кого били в детстве, вырастают в агрессивных, злобных людей, часто преступников (корреляция не столь велика в проводившихся исследованиях, но тенденция очевидна). После этого он заявит, что доказал свою гипотезу о том, что физическое воздействие на детей негативно отражается на их последующей жизни. Но действительно ли это так?

Может быть, он прав. Факты не противоречат гипотезе, но и не подтверждают ее. Существуют и другие гипотезы, которые объясняют факты не менее убедительно, но не на основе родительского наказания. Например, вполне возможно, что генетическая конституция родителей, которая заставляет их вести себя жестоко по отношению к своим детям, частично унаследована их детьми и заставляет их вести себя жестоко, когда они вырастают, невзирая на наказания, которым они подвергались. Возможно, что если бы их не наказывали, они вели бы себя еще более агрессивно и жестоко! Есть немало фактов, убедительно свидетельствующих о важной роли наследственности в агрессивном и враждебном поведении, а потому эта альтернативная гипотеза имеет полное право на существование.

Еще одним объяснением было бы то, что некоторые дети по природе своей столь агрессивны и своенравны в своем поведении, что их можно держать в узде только с помощью физического воздействия; но когда они вырастают, свойственное им поведение, больше не сдерживаемое физическим воздействием родителей, снова проявляется актами агрессии и злобности. Также есть немало свидетельств того, что поведение родителей провоцируется поведением их детей. Другими словами, родители реагируют на то, как ведут себя дети, а не наоборот. Таким образом, у нас есть еще одно объяснение результатов, полученных психологом во время проводимого им эксперимента.

Этот пример точно иллюстрирует фундаментальную слабость многих современных социологических и психологических исследований в сфере воспитания детей, а именно слабость интерпретации наблюдаемых соответствий (или корреляций) с точки зрения причинно-следственных отношений. Социально неприемлемое поведение детей, когда они вырастают, соотносится с жестоким обращением с ними родителей, поэтому исследователи делают вывод, что одно является результатом другого, но они не доказали это.

В последние тридцать лет в Копенгагене наблюдается продолжающийся спад рождаемости; также наблюдается снижение количества аистов, гнездящихся в городе. Но это же не доказывает, что аисты приносят детей! Такая слабость (особенно свойственная социологическим исследованиям) лишает ценности многие и многие исследования в этой области и очень затрудняет возможность прийти к каким-либо логичным заключениям о реальных причинах и следствиях.

ШП: От психолога люди ждут конкретных советов: как им обустроить свою жизнь, как достичь личного счастья. Что бы вы, как авторитетный психолог, посоветовали людям, стремящимся достичь душевного благополучия?

Г.Ю.А.: Могу лишь повторить слова лорда Честерфилда: «Я не даю никаких советов, поскольку не хочу, чтобы меня обвинили в страданиях кого-либо на этом свете или на том». Никакие мои суждения не должны восприниматься как прямой совет. Используйте по своему усмотрению мои наблюдения и предположения, и я надеюсь — хоть и не даю никаких обещаний, — что они повысят ваши шансы на достижение счастья и удовлетворенности. Однако наука о человеческом поведении явно несовершенна. Она не знает ответов на многие вопросы. Но вне ее ответов нет вообще. Поэтому берите всё, что сможете, из того, что она может вам предложить, и пусть вам сопутствует удача.

Наука не предлагает универсальных решений. Она способна лишь раскрыть глаза на существующие факты. Осознание этих фактов есть первый шаг к мудрости.

«Беседовал» Сергей СТЕПАНОВ

Сочинения Г.Ю. Айзенка, из которых почерпнуты его суждения:

Исследования человеческой психики. — М.: ЭКСМО, 2002.

Природа интеллекта: Битва за разум. — М.: ЭКСМО, 2002.

Психология: Польза и вред. Смысл и бессмыслица. Факты и вымысел. — Минск: Харвест, 2003.

Язык счастья. — М.: ЭКСМО, 2002.

Психология паранормального. — М.: ЭКСМО, 2005.

Психология — наука о людях. — М.: ЭКСМО (в печати).