Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Школьный психолог»Содержание №10/2009


Лирика

Уильям САРОЯН

Происшествие на ярмарке

Однажды Исраэл Башманян отправился во Фресно на ярмарку, потому что урожай винограда был собран, сезон окончен, наступила осень и он мог позволить себе пойти со всеми на церемонию открытия и посмотреть, как из аэроплана выпрыгнет парашютист и приземлится, живой и невредимый. У Исраэла, или Исро, как его еще называли, был полон карман денег, и он намеревался их потратить на гамбургеры, хот-доги, ситро, сахарную вату, мороженое и прочие блага, которыми, как многие считают, человек шестидесяти шести лет от роду наслаждаться не способен.

Один из его сыновей подвез его на ярмарку в пяти милях от виноградника, и Исро попросил мальчика не возвращаться за ним, поскольку он собирался провести тут много времени, вплоть до закрытия в полночь.

— У тебя достаточно денег?

— Три доллара и восемьдесят семь центов.

— Тебе не наскучит одному?

— Я наверняка встречу кого-нибудь из родни.

— Еще и двух нет. Может, я заеду за тобой в четыре, если тебе вдруг захочется домой?

— Нет. Я хочу все посмотреть. Не отвлекайся на меня; у тебя работа, жена, ребятишки. Должен ли я платить пятьдесят центов за вход?

— Вон там вход для участников. Но, папа, тебе же будет неловко солгать ради пятидесяти центов?

— Это не ложь. Я и есть участник. С какой стати я буду растранжиривать пятьдесят центов? Изюм в этом году стоит три цента за фунт. Заплатить пятьдесят центов за вход все равно что выбросить на ветер шестнадцать или семнадцать фунтов изюму. Такого я себе позволить не могу. Почем гамбургеры?

— Десять центов.

— Значит, на свои сбережения я могу есть хоть целый день.

— Хорошо, папа. Тогда я не стану заезжать за тобой в четыре.

Младший сын Исро уехал на своем пикапе, и старик направился к служебному входу, делая вид, что по пути на выставку изучает великолепный гранат в левой руке.

На входе стояли двое мужчин, американцев, и у каждого на пиджаке был приколот большой белый значок с надписью «Дирекция».

«Я кивну им и пойду своей дорогой», — думал фермер, и надо же, так и вышло. Мужчины кивнули в ответ, заметив гранат, и Исро прошел, говоря про себя: «Вот мы и сэкономили пятьдесят центов».

День выдался чудесный, солнечный, но не жаркий. Воздух был свеж и приятен. Издалека доносилась музыка с каруселей, а калиопа играла еще громче; Исро не знал этих мелодий. Главное, музыка ласкала слух, хоть и несколько печально, но это даже нравилось человеку, столько лет прожившему на свете — целых шестьдесят шесть, прилично одетому, в ладу с окружающим миром, разгуливающему по ярмарке с тремя долларами восьмьюдесятью семью центами в кармане и уже сэкономленными пятьюдесятью центами за входной билет. Подойдя туда, где жарились гамбургеры, он вдохнул восхитительный аромат лука и шипящего рубленого мяса и остановился полюбоваться, как повар делает свое дело, на которое Исро всегда смотрел с наслаждением. Может, взять да купить себе один гамбургер за десять центов прямо сейчас? Но он отказался от этой мысли. Потом. Уже одно благоухание утолило его голод.

Вдруг все посмотрели вверх; Исро тоже — и увидел аэроплан.

— Два часа, — прокричал маленький мальчик своей сестре. — Сейчас он прыгнет. Пойдем на бейсбольное поле, где он будет приземляться.

Девочка побежала за своим братишкой, и толпа потекла к полю. Вход был, разумеется, бесплатный, и Исро присоединился к толпе, которая вскоре превратилась в великое скопище народу; все, задрав головы, ждали прыжка. Голос в громкоговорителе объявил, что сейчас Смельчак Дэн Дэви выпрыгнет из аэроплана и сядет на поле. Диктор просил не толпиться вокруг парашютиста, когда тот приземлится. Мальчишки и девчонки, мужчины и женщины толклись вокруг Исро; все шли вперед, словно существовало лучшее место для наблюдения за аэропланом.

На это, конечно, стоит посмотреть. Подумать только, нашелся человек, готовый выпрыгнуть из аэроплана! Он взглянул вверх, и тут всеобщий рев возвестил ему о том, что человек выпрыгнул, но Исро не увидел этого момента из-за слабого зрения. Зато как только парашют раскроется, Исро наверняка увидит и парашют, и парашютиста. Но рев толпы не только не прекращался, а, наоборот, нарастал и вдруг стал совсем истошным и неистовым, как грандиозный вопль, и тут только Исро увидел точечку в небе и догадался, что это человек. Точка стремительно падала, но без парашюта.

«Так полагается, — подумал Исро, — чтобы пощекотать нервы маленьким мальчикам, девочкам, их папам и мамам и заставить поорать». Теперь он четко различал фигурку летевшего камнем человека и заметил, что его руки дергают за трос.

— Он не может раскрыть парашют, — закричал какой-то мальчик.

— Поскорей бы, — крикнул другой мальчик.

Исро толкали со всех сторон; слышно было, как заплакали женщина и девочка. Потом было слишком поздно, хотя человек еще летел. Потом он упал, но не на поле, а в виноградник.

«Несчастный человек», — подумал Исро и собирался уже вернуться к стойке с гамбургерами, ибо теперь он был по-настоящему готов потратить десять центов и еще пять на стакан кофе, потому что происшествие и крик толпы вдруг пробудили в нем зверский аппетит и немного переутомили его, как это случается с очевидцами несчастных случаев.

Но когда он сунул руку в карман, там было пусто. Наверное, он переложил деньги в другой карман, но все карманы оказались пусты. Ни единой монетки ни в одном кармане. И дыр в них тоже не было. Его обворовал карманник. Умыкнул все три доллара с восьмьюдесятью семью центами впридачу.

У него не осталось ничего, кроме граната. Если бы он не держал гранат в левой руке, она была бы в левом кармане брюк, где лежали деньги, и вор не смог бы его обокрасть.

Какая ужасная досада. Он пошел на выставку в надежде встретить кого-нибудь из родни, но не встретил никого, с кем можно было бы поговорить о происшествии. Наконец, пока он стоял и разглядывал выставленные здесь грецкие орехи, миндаль, изюм, гранаты, оливки, сушеный инжир и бутылки с вином — все из Кингсбурга, на противоположном конце павильона появился его двоюродный брат, которого он знал, сколько себя помнил, еще из Битлиса, — Амазасп Башманян, чем-то рассерженный. Но ведь Амазасп всю жизнь ходит рассерженный, с детства. Исро направился к брату, который был на несколько лет старше.

— Исро, по кислому выражению твоего лица, видно, что с тобой приключилось нечто ужасное. Выкладывай.

«Не стану ему говорить, — решил Исро. — Это такой позор. С какой стати я буду признаваться собственному кузену в своем ротозействе?»

— Я видел, как этот несчастный летел навстречу своей трагической гибели, — сказал Исро.

— Я тоже видел, стоя в толпе на поле. Все вокруг орали, рыдали и толкались. Это был волнующий, но неудачный момент для всех и больше всего для меня.

— Больше всего для тебя? — изумился Исро. — Это еще почему?

— Сам, небось, знаешь. По замшелому выражению на твоем лице, видно, что то же самое случилось с тобой. Готов поспорить на что угодно. Признавайся, Исро, облегчи душу. Это полезно.

— В чем признаваться?

— После происшествия ты сунул руку в карман за своими денежками, но не нашел. Так или нет?

— Амазасп, ты не поверишь, именно так. Но как ты догадался?

— Все написано на твоем лице. Сколько у тебя вытащили?

— Три доллара и восемьдесят семь центов.

— А может, один доллар и сорок пять центов?

— Нет, честное слово, я пришел сюда час назад с тремя долларами и восьмьюдесятью семью центами. Теперь их нет. Ни единого цента.

— Ты пришел на ярмарку с тремя долларами и восьмьюдесятью семью центами? На что тебе столько?

— Я всегда мечтал, что придет тот день, когда я накуплю и наемся от души гамбургеров с хот-догами. И вот этот день настал. Ситро, мороженое, сладости, жевательная резинка. Я даже собирался покататься на каруселях верхом на льве. Какой же я был болван, что размечтался о такой ерунде да еще собирался расплачиваться за нее полновесной монетой. А еще больший болван, что дал вывернуть себе карманы. Но слава богу, я встретил тебя, своего кузена, и теперь займу у тебя хотя бы центов пятнадцать на гамбургер и бутылку ситро.

— Меня тоже обчистили, — сказал Амазасп. — Четыре доллара и шестьдесят пять центов. Теперь и у меня ни гроша. Я проголодался и опростоволосился не меньше твоего.

— Как же нам быть? — спросил Исро. — Я велел своему младшему сыну, который привез меня сюда, не возвращаться за мной, потому что я собирался оставаться до закрытия в полночь.

— А меня привез мой младший, который думает, что я тоже пробуду здесь допоздна и сам доберусь до дому. Что же делать?

— Может, пойдем пешком?

— Хочешь, чтоб твои родные узнали, какой ты дуралей? Я не хочу. Мне нужно остаться, Исро.

— До скольких?

— До восьми уж точно.

— Как же мы здесь проведем шесть часов без еды и питья?

— Деваться некуда. Конечно, мы могли бы обчистить чьи-нибудь карманы. Будем делать вид, будто прибыли сюда ради приятного времяпровождения и беззаботного швыряния деньгами, и в самом деле приятно провели время и беззаботно пошвырялись деньгами.

— У меня есть гранат. Можем поделить его в крайнем случае.

— Мы должны посмотреть на все, что тут есть стоящего, чтобы мы смогли с чистой совестью рассказать обо всем, что видели. И лучше начать сейчас же, пока хватает сил.

Двое стариков поделились гранатом и табаком, выпили много воды, за которую, разумеется, денег не берут, и побывали на ярмарке везде, куда пускали задаром. В восемь они медленно побрели домой, где их встретила дочь Исро и угостила добрым ужином с фаршированным перцем, огурцами, помидорами и дыней, а затем отвезла Амазаспа на его виноградник близ Малаги.

Вернувшись домой, она сказала Исро:

— Какое ужасное несчастье случилось на ярмарке. И такое напрасное, бессмысленное, печальное.

— Да уж, — кивнул старик и подумал: «Ты никогда не узнаешь, какое оно было ужасное, напрасное, бессмысленное, печальное, постыдное и досадное».

1965

Перевел с английского Арам Оганян