ГИЛЬДИЯ

ЕСТЬ ЛИ ПРАВИЛЬНЫЙ ОТВЕТ?

— Почему ты ушла из учителей в психологи?
— Мне казалось, что работа словесника никому не нужна:
дети не хотят читать, не хотят знать свой язык.
— И ты думаешь, что психология — это то, что нужно в школе?
— Да, я уверена в этом.
— Не хочу тебя разочаровывать, но через пару лет ты поймешь,
что и эта твоя работа никому не нужна...
(Из разговора начинающего психолога с психологом со стажем.)

ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ

И вот прошла пара лет. Настроение? Разное. В зависимости от него — ответ о нужности.
Чаще задаю себе другой вопрос: «Кто я?»
Говорят, было время, когда после спецфака в дипломе писали: психолог в области образования. Теперь пишут: педагог-психолог. Что это за новообразование такое? С филологической точки зрения — явный оксюморон (совмещение несовместимого, типа «живой труп»). С точки зрения авторов изобретения, наверное, это указание на специализацию, типа инженер-конструктор. Тогда что профессия, а что специальность? Это педагог, специализирующийся в психологии (звучит потрясающе!). Или психолог, работающий в образовании? А почему не психолог-педагог? Чувствуется перспектива, веет безысходностью. А если взглянуть на это наименование с точки зрения психиатра? Это же почти диагноз! То педагог, то психолог... Обострение осенью и весной. Вопрос только в том, какое из состояний счесть за норму. Наверное, зависит от среды.
А у меня какая среда? Педагогическая.
А происхождение? Педагогическое (родители — учителя, собственный педстаж — семь лет). И... девять месяцев (ребенка за этот срок можно выносить, а профессию поменять?) факультета «практической психологии» с ощущением галопа по верхам и над верхами, с опытом, взглядами, привычками педагога, с возвращением в школу, где работала учителем, и с новой должностью...
Мы предпочитаем называть себя психологами, но если честно, то чувствую себя именно так, как меня официально назвали.

ПЕДАГОГ

Это человек особой породы: его мысли стянуты к уроку. Урок — это то представление, ради которого приходится много и долго работать. Во время урока две основные функции: рассказать, объяснить, разжевать нечто и найти ошибки в ответах. На вопрос: зачем объяснять это нечто, ответ прост — так надо! Итак, что главное? Программа! Ее не успевают, гонят (напряженные отношения!), она — основной аргумент: «А в программе...» И все — умолкни! Короче, даешь образец без ошибок. Поэтому то, что делает учитель, должно быть образцовым, а ошибки — это трагедия.
А что же дети? Дети должны пройти программу...
Педагоги — люди с гипертрофированным чувством долга и таким же чувством вины. Магическое действие оказывают на них слова «вы должны». Они тут же опускают голову и плечи — тяжесть увеличилась. При указании на ошибки плачут, возмущаются, обижаются, потому что ошибок быть не должно. Долг и вина — чувства гнетущие.
Это далеко не все, что есть в учителе, но это то, что отличает его от других, отягощает жизнь. И еще. Педагог знает, что есть правильный ответ. И если ты его не знаешь, то просто плохо искал, потому что он есть. А значит, все остальные — ошибочны.

ПСИХОЛОГ

Иногда мне кажется, что именно уверенность в знании правильного ответа дает педагогу силу быть авторитетным.
Вероятно, на спецфак идут те педагоги, которые не считают себя обладателями правильного ответа и устали от чувства долга и вины. Учась девять месяцев у психологов, они находят облегчение, так как правильный ответ дает теперь психология. Это может звучать приблизительно так: на ребенка не надо давить (давить в смысле кричать, поучать, настаивать, воспитывать), надо видеть его положительные стороны, которые в каждом несомненно есть. Замечательно, ответ какой гуманный (уж точно правильный!). И чувство долга не гнетет: давить-то ведь не надо. А вина? Да какая же может быть вина!
Вперед! В школу! Откроем педагогам глаза на то, как надо обращаться с ребенком в соответствии с его возрастными психологическими особенностями! Ну, конечно, без назиданий, а так ненавязчиво увлекательно, в виде лекции на педсовете.
Ну и что? Послушали, поговорили. Раз, еще, еще. Эффект? Все как у Крылова: «А воз и ныне там...» М-да, шибко ригидный народ эти педагоги...
Вот психологи — то ли дело: уважают выбор педагогов, и никакого чувства вины. И — долга тоже. А как с детьми (ведь те тоже имеют право на свое мнение) работают! На уроке у психолога дети эти так сильно шумят, что только их и слышно. Но это ерунда! Дети просто еще не привыкли к новой, так сказать, манере ведения как бы урока («как бы» — часто употребляемое психологами выражение: «У нас как бы семинар... Мы как бы думали...»).
Короче говоря, психолог в школе как бы есть. Да, да, конечно, начнем с диагностики. Продиагностировали — рекомендации педагогам дали. Ну и что, что не выполняются? Это свободный выбор педагога. А он (педагог) психологически безграмотен. Поэтому еще и психологическое просвещение. Но сами понимаете, четыре—пять выступлений в год что могут решить? Вот «двойки» перестали ставить (помните, в правильном ответе — давить ни в коем случае нельзя!). Ну, перестали после этого даже отличники выполнять домашние задания. А при чем тут психолог? Его дело показать другие варианты и уважать (то есть не обращать внимания на то, как вы торжественно садитесь в лужу) ваш выбор.
Психокоррекция? Это берешь программу, например, из «Школьного психолога». Смотришь задания. Набираешь деточек. И играешь. Дети любят играть.
К психологу толпой бегут. Ведь это гораздо интереснее уроков! Изменения какие? Ну вы же понимаете, что процесс этот длительный, сложный, потом ведь с какой точки зрения посмотреть...

ПЕДАГОГ-ПСИХОЛОГ

А что, если это тот, кто перестал быть педагогом, но не стал психологом? Тогда это про меня.
Почему я не стала психологом? Потому что искала с помощью психологии правильный ответ. Чувство долга — сбросила. Только оказалось, что это иллюзия: просто Сизиф спускается с горы за камнем. И еще потому, что два года с удовольствием играла в психолога, копируя его поведение.
Очень хочу стать психологом, настоящим. Настоящие мне редко встречались, но видно их сразу по тому, как слушают и говорят.
Слушают: умные, живые, теплые, внимательные глаза — к тебе. Говоришь — тебе возвращают то, что в шелухе слов сам отыскать не мог, — самое ядрышко. И так, что чувствуешь: таким, как ты, можно быть и в этом ценность — быть самим собой.
Говорят: живо, просто, умея вовлечь в течение своей мысли. Спросишь — ответ ясный, исчерпывающий и (о чудо!) о том, что хотела спросить, но вопросом замаскировала.
Причем общение это столь естественно, что даже не приходит мысль: этому можно научиться. Это — от Бога. Конечно, от Бога, только и труда вложено немало.
Как слушаю я, педагог, маскирующийся под психолога?
Человек мне что-то говорит, я слегка наклоняюсь к нему, смотрю ему в глаза и слушаю только те слова, что он говорит (два года училась: сначала даже слов почти не слышала, выпадала из разговора), без интонации, громкости, не вижу фигуру, лицо, в глаза просто таращусь.
А как говорю — так это же вообще любо-дорого! Глаза — вниз, вбок, вверх, только не на собеседника. И до тех пор, пока не скажу все, что считаю нужным высказать («психологичность» в том, что если собеседник во время моей тирады попытается что-то сказать и если «Остапа не очень сильно несет», то я прервусь и дам ему высказаться), потом посмотрю на слушателя, несчастного вида которого великодушно не замечу.
Остается только удивляться тому, что еще находятся такие терпеливые люди, которые с этим психологом разговаривают.
Легко сказать: «Каждый имеет право на свое мнение». Нелегко это право признать. Въевшаяся привычка заранее знать правильный ответ берет свое. Конечно, мысль о необходимости и единственности правильного ответа вдалбливалась долго: сначала в школе, потом в пединституте. Помню остолбенение от первого задания на методике русского языка: выписать из упражнения те слова, в которых ученики ошибутся. Думаю: если ученики умеют применять правила, то все верно напишут, если не умеют, ошибутся в сомнительных местах, если рассеянны и безграмотны, то ошибки могут быть в любом месте. Ответ неверный! Правильный ответ: средний ученик (что это, господи?!) должен ошибиться в сомнительных местах.
А писание конспектов урока! Ведь там не только вопросы, задания, но и правильные ответы учеников (их-то и надо добиться!). Вот так у меня и было: спрашиваю ученика, а слушаю — искажен правильный ответ или нет.
Так и теперь: приходит ко мне учитель с жалобами на плохую дисциплину, рассказывает, и мне тут же все яснее ясного, что урок он организовал неправильно. Надо было (кому надо?) так и вот так. Сразу с советами бросаюсь, но не берет, не слышит.
Опасность знать ответ заранее не только в том, что только его и слышу, но еще в том, что дала — и все. Не интересует, почему об этом спросили, что с ответом этим будут делать. Ответ дан. Умываю руки. Все. Тебе понятно? Если нет, то могу повторить громче.
Говорю себе: «Правильных ответов не бывает, расслабься. Есть бесконечное число вариантов. Почему бы не ценить особость взгляда, подхода?»
Пробуем! Сначала не слышу ничего. Просто слова проходят сквозь меня, не задерживаясь. Потом. Ах, вот она, оказывается, как думала! Ах, вот зачем он это сделал! Ах, вот почему так поступил! Открытие: оказывается, люди умеют думать сами. Но тогда при чем здесь я? Не у дел как-то получаюсь.
Помню, когда мы, педагоги, учились на спецфаке, то одного преподавателя особенно уважали и боялись. На практических занятиях она внимательно и спокойно смотрела на отвечающих, молча, без кивков и междометий. Было страшно: то говоришь или не то. Она просто слушала нашу версию. А мы нервничали, потому что были уверены: оценивает тайно. Иначе не бывает.
Поняла! Для меня слова «нет правильных ответов» звучат как «всем пять». Энергия уходит на то, чтобы не слышать ошибок (ошибка — это то, с чем я не согласна).
А может педагог стать психологом? Еще не встречалась с такими людьми. Вот как психолог педагогизируется, наблюдать приходилось. Печальное зрелище. Как педагог психологизируется, тоже видывала. Косметический ремонт напоминает.
А что, если в названии нашей профессии услышать надежду: педагог-психолог?

Ольга ОРЛОВА,
педагог-психолог
Ермаковской средней школы,
Пошехонский район,
Ярославская обл.