ЛИРИКА

ШАБЛОННЫЙ МУЖЧИНА

Аркадий БУХОВ

Когда все столпились в передней и стали искать калоши, я воспользовался случаем и, наскоро попрощавшись с кем-то из незнакомых гостей, вышел на лестницу.
— Арсений Петрович... Вы куда? Нет, нет... Так нельзя.
Я оглянулся и почувствовал, что рабочая ночь пропала.
— Нет уж, вы кого-нибудь проводите, — мило улыбнулась хозяйка, — хотите Нюрочку?
— Пожалуйста, — кисло сказал я, — дайте Нюрочку.
— Анну Петровну, — поправил чей-то мужской голос сбоку, — разрешите представить: моя жена Анна Петровна... Я, видите ли, остаюсь в банчок смазаться, а уж если вы будете так добры...
Анна Петровна окинула меня быстрым взглядом, всунула в капор голову и лизнула хозяйку в губы.
— Едемте... Как вас... Арсеньев?
— Арсений Петрович, — сдержанно ответил я, — Саламин.
— Это что такое — Саламин?
— Фамилия моя, — сухо ответил я, — Арсений Петрович.
— Ах да, да... Мне о вас говорила Катя. Это у вас жена в тифе лежит? Как жалко...
— Нет. Благодарю вас. Я не женат.
— Вы настройщик? Да? Мне Катя тоже говорила.
— Врет ваша Катя, — холодно возразил я, — я журналист.
— Ах вот как... Это интересно... Стихи пишете?..
На улице не было ни одного извозчика, и мы пошли пешком. Анна Петровна шла, опираясь на мою руку.
— Удивительные эти мужчины, — говорила она, смеясь, — вот сейчас видели эту толстую даму в бархатном? Нет? Ну, вот которая мне о своей квартире рассказывала... Она сейчас хотела, чтобы ее кто-нибудь проводил, — так ведь никто не согласился... А нам, у которых рожица смазливая, стоит только захотеть, и все побегут... Вот вы, например, пошли бы ее провожать?..
— А где она живет, эта ваша дама?
— Да вот тут за углом...
— Пошел бы, — сурово ответил я, — тут недалеко... Мне еще работать надо...
— Ну да, пошли бы, — снова засмеялась Анна Петровна, — это вы просто чтобы меня заинтриговать говорите... Старый приемчик, милый мой... Я опытная... А меня так удовольствием... И в другую сторону от дома пошли... Верно?
— В другую, — с тихим сожалением сказал я, — верст шесть от меня будет...
— Ну, вот видите... Для меня так и шесть верст пустяки, а для старухи полверсты жалко... Эх вы, рыцари... Именно самцы, и ничего больше... Я вас всех как насквозь вижу... Дай-ка, мол, провожу, может, что-нибудь и выйдет...
Я лично смутно догадывался, что ничего хорошего из провожания на другой конец города выйти не может, кроме того, что мне придется похоронить сегодняшнюю работу и завтра подниматься в восемь утра, однако не высказал вслух этих соображений, а только обиженно возразил:
— Ну, помилуйте... Ничего, ничего... Я провожу...
— Я и говорю... Идете и думаете: скорей, мол, на извозчика, поедем... Там заведу разговорчик о том, что устал, что все равно работать сегодня не хочется...
— Хочется, — уныло вставил я.
— Ну, вы для смазливой женщины и работу готовы бросить... Не первого вижу... Начнете говорить о том, что как хорошо выпить бокал шампанского в кабинете хорошего ресторана...
— Я не пью шампанского...
— Э, милый мой, это все вы только до ресторана говорите, а потом так набрасываетесь, что не оторвешь... Послушайте, Арсеньев, это там извозчик стоит?
— Саламин, а не Арсеньев. Да, извозчик. Позвать?
— Ну конечно, вы как все, как две капли воды... Сейчас наймете извозчика, сядете ко мне чуть ли не на колени... Больше полтинника ему не давайте... Не едет... Ну, дайте шестьдесят... Садитесь вы слева... Только, пожалуйста, без этих обниманий, я не ребенок — не выпаду из саней...
— Я не обнимаю, — тихо оправдывался я, — честное слово...
— Ну, не обнимаете, так будете... Дайте сюда руку, да держите крепче, я поворотов боюсь... Ну, начинайте... Рассказывайте о том, что вы одиноки, что у вас душа ищет теплоты и сочувствия, что вам так нужна женская отзывчивость... Ох, как вы все до ужаса одинаковы... Сначала, конечно, предложите немножко покататься... Я знаю это немножко... Да, да, да, знаю... Извозчик, сколько за час? Что? Рубль семь гривен? Много... Полтора хочешь?.. Ну, потом двугривенный прибавит... Только поезжай скорее... Ну вот, достигли своего. Шаблонные людишки. Вырвали свое. Рады?
— Рад, — жалобно улыбнулся я, — спасибо...
— Ну конечно, — иронически засмеялась Анна Петровна, — чего же вам больше надо... Хоть бы в одном каплю оригинальности нашла... Сейчас в ресторан потянете...
— Я не люблю ресторанов, — тоскливо ответил я, — в них шумно...
— Ну, уж это слишком, господин... Малакин, — возмущенно заговорила Анна Петровна, — не смеете же вы меня к себе на квартиру звать... Помните, что у меня муж...
— Я помню, помню, ей-богу, помню, высокий такой, черный, — испуганно заметил я, — только я не думаю, вы поверьте... Если я о ресторанах сказал...
— Ну вот, ну вот... Что я говорила, — торжествующе сказала Анна Петровна, — у него уже ресторан с языка не сходит... Старый, говорила уже вам, приемчик... Сидите, наверное, и обдумываете, какой бы найти ресторан подешевле. Только имейте в виду, что я в скверный ресторан поехать не могу, я вам не горничная, которую можно куриной котлетой покорить... Если уж так не можете от меня отстать... Извозчик, «Рим» знаешь?.. Что? Какой же ты извозчик... Тебе бы настройщиком быть... Ах, пардон, пардон... Я оскорбила вашу профессию... Вы, кажется, сердитесь, мосье Калугин?.. Ну хорошо, не сердитесь — я и так уступаю всем вашим прихотям... Ну что, извозчик. вспомнил?.. Только скорее... Терпеть не могу скверной езды... Ну что, добились? Эх вы... Плотоядные...
В ресторане, упрекая меня за то, что всеми силами стараюсь отговорить ее от ужина в общем зале, Анна Петровна велела приготовить все, что надо, в большом отдельном кабинете. Весело забегали лакеи. Я прощупывал через боковой карман унылую наличность в бумажнике. Пить Анна Петровна не хотела, но, повинуясь моему нескрываемому желанию ее напоить, чтобы она развязала мне руки для шаблонных мужских поступков, она велела заморозить две бутылки шампанского.
После недавнего ужина я с тихой обидой смотрел на красиво разложенных рябчиков, которым Анна Петровна с детской шаловливостью отламывала лапки, и мысленно складывал и устрицы, и шампанское, и кофе в один плохо утешавший меня итог. Анна Петровна пила маленькими глотками шампанское, розовела и искренне смеялась над тем, как легко она видит насквозь все мои стремления.
Хватаясь за последнюю попытку оставить себе, для срочной статьи, хоть самый остаток утра, я ничего не пил и тоскливо поглядывал на часы.
— Не пьете, — вскинула глазами Анна Петровна, — спаиваете меня... О нет, это не пройдет... Нет, это не пройдет... А замыслы ваши... Сядьте сюда рядом... Я не могу смотреть на ваши глаза... В них что-то цинично-мужское...
— Да уж... глаза, — вежливо согласился я, — действительно, это вы...
— Не глупите... Я прекрасно понимаю... Ну, вот одно условие, — я разрешаю вам меня поцеловать, но только чтобы не было этих взглядов... Поцелуй ни к чему не обязывает, а эти взгляды... Ух, какая гадость... Ну, целуйте...
— Да нет... Что вы, — покраснел я, — я, право же, не хочу...
— Ну, милый мой... Я не из тех женщин, которых можно провести скромностью... Ну, целуйте один раз, шут с вами, только больше не приставать... Ну, вот сюда...
Я вздохнул и поцеловал ее в губы, на мгновенье почувствовав горьковатый запах рябчика и шампанского.
— Ну, будет, будет... Зверь... ну, поехали...
Прощаясь со мной около своего дома, Анна Петровна вдруг сделалась серьезной и сказала строгим тоном:
— Я сейчас всю дорогу видела, какими вы на меня влюбленными глазами смотрели. Только, пожалуйста, без глупостей... Я знаю — завтра же с утра начнутся звонки по телефону, когда меня можно видеть, когда нет дома мужа, где я гуляю... Помните, что я не одна... Я очень прошу... Если уж вы не можете утерпеть, я лучше сама позвоню... Какой номер? Один — пятьдесят один — двадцать шесть?.. Карандаша нет... Ну хорошо, я запомню и так... Целуйте руку — и до свидания...
Когда я приехал домой, уже светало. Со злобой взглянув на часы, я оставил записку, чтобы меня не будили часов до двух, разделся и лег спать.
Утром, около десяти часов, около уха забарабанил телефон, я сорвал трубку и стал слушать расколотившего, как стекло камнем, мой тяжелый, после бессонной ночи, утренний сон.
— Да... Алло... Станция... То есть слушаю...
— Вы? — услышал я чей-то тоненький голос. — Силякин?
— Саламин. Я. Что угодно?..
— Это Анна Петровна... А вы уж, чай, на ногах? Одел, наверное, с утра смокинг, вертится перед зеркалом и дожидается минуты, когда можно было бы поехать сюда... Эх вы... Ну да ведь верно?..
— Я еще сплю, — хрипло ответил я.
— Ну ладно... Других проводите... я вас всех знаю — во как... Ну-с, милостивый государь, ко мне раньше шести нельзя. Слышите?.. Только не вздумайте раньше... Я так боюсь, что вы прилезете раньше шести, что готова сама приехать, чтобы отговорить вас...
Сон быстро вылетел из головы. Я схватил обеими руками трубку и, делая на измятом лице вежливую улыбку, стал уверять Анну Петровну, что это неудобно, и напомнил ей, что у нее есть муж.
— В шесть буду... Честное слово, буду, — упавшим голосом обещал я.
— Ну то-то же, — сказала она, — а то норовит к двум часам забраться... Так к шести жду...
В половине шестого она предупредила меня, чтобы я не вздумал приехать к одиннадцати, а в шесть я сидел у нее за столом и пил чай. Было довольно много народа, клеился веселый разговор. Анна Петровна мало уделяла мне внимания и только изредка подмигивала какой-то даме с трясущейся губой и показывала глазами на меня. Дама отвертывалась в сторону и смеялась.
А когда почему-то зашел разговор о том, что все люди неискренни, Анна Петровна мило улыбнулась и кивнула головой на меня.
— Особенно мужчины... Они неискренни до ужаса... Вот возьмите господина Саламина... Он влюблен в одну из находящихся здесь женщин, а ведь у него никогда не хватит смелости сказать открыто... И влюблен, как кошка... И все они на один лад.
Все засмеялись обидным смехом и посмотрели на меня. Муж злобно сверкнул глазами, сделался со мной исключительно любезным и даже зачем-то спросил, играю ли я в шахматы...
Уходил я с предупреждениями, чтобы не надоедал звонками...

* * *

Вот поэтому-то теперь, когда мне показывают какого-нибудь мрачного, худого человека и говорят:
— Видите вот этого господина?.. Он влюблен в одну даму, а та на него и внимания не обращает... Он прямо с ума сходит, — я подхожу к этому человеку и, улыбаясь внутренней, одному мне понятной улыбкой, по-братски пожимаю ему руку...