ПРЯМАЯ РЕЧЬ

ЗА ГРАНЬЮ ОТЧАЯНЬЯ

Когда нам, взрослым людям, становится по-настоящему страшно? Скорее всего тогда, когда мы соприкасаемся со смертью человека. Особенно страшно, когда гибнут дети, добровольно расставаясь с жизнью.
Осознание того, что ты был рядом и мог помочь, остановить, приходит уже после... Часто бывает, что не только учителя, психологи, но и родители не подозревают о том, что ребенок, за которого они несут ответственность, находится на грани отчаяния.
Как понять таких детей, помочь им?
Об этом мы беседуем с известным детским психиатром Еленой ВРОНО — автором популярных книг и статей, человеком, который реально помог многим детям.

 

 

Елена Моисеевна, как вы оцениваете психическое состояние современных детей и подростков?

Я не вижу оснований для того, чтобы выделять какие-то специфические проблемы, появившиеся в последние годы у подростков. Конечно, социальный и бытовой стресс, который переживает вся Россия, невротизирует население в целом. Но когда мы имеем дело со взрослыми, это проявляется более резко.
Что касается детей и подростков, то здесь повышенной тревожности и невротизации сегодня я как раз не вижу. Сегодняшние дети и подростки — это люди, которые либо родились во время перестройки, либо сформировались, когда уже наступили социальные изменения, поэтому им нет нужды адаптироваться к такой жизни, они живут в таких условиях с самого рождения.
Часто приходится сталкиваться с семьями, в которых родители тревожны от того, что они не востребованы, что испытывают необычные для них материальные затруднения, что они просто не вписываются в схему жизни. Они сами невольно создают трудные условия для жизни детей.
Хотя, конечно, нельзя забывать о том, что социальное расслоение не способствует ни общественному оптимизму, ни улучшению взаимоотношений между людьми.
Я знакома с ситуацией в Москве, где очень разные школы и очень разные дети. Правда, разница между десятиклассниками и пэтэушниками всегда была, сейчас это выражено особенно ярко.

А что оказывает наиболее сильное воздействие на психическое здоровье нынешнего поколения детей?

Я категорически не хочу присоединять свой голос к тем, кто стремится объяснить все происходящее в этой сфере социальными изменениями. Конечно, социальные факторы играют большую роль.
Однако я думаю, что в большой степени на психическое состояние и детей и взрослых влияют последствия разного рода свобод. Любая жесткая система, как бы она ни была плоха, не дурна для обыденной жизни: тихо, чисто, про страшное никто не говорит.
Сейчас все «шлюзы раскрылись», причем для всего — не только для хорошего, но и для плохого. Взять хотя бы тот факт, что сейчас, когда границы стали прозрачными, в страну хлынули наркотики, и тяжелые: не «травка», а героин. Это препараты, которые у подростков вызывают очень быстрое привыкание и тяжелую зависимость.
Было бы неверно утверждать, что раньше этой проблемы совсем не было. Не было героина, но был клей «Момент» и были маленькие дети, которые начиная с 6–7 лет пропадали по подвалам, поскольку были выброшены из семей. Они надевали на голову целлофановый пакет, в который был накапан клей, и «смотрели мультики». При этом виде токсикомании зависимость возникает вообще моментально, очень быстро формируется энцефалопатия. Такие же дети выброшены из семьи и сейчас, только утешаются они если не клеем, то чем-то менее разрушительным для здоровья.

Елена Моисеевна, давайте приблизимся к вашей «специализации» — подростковым и детским суицидам. Как влияют социальные факторы на рост подростковых самоубийств?

Определяющую роль играет ситуация в семье, то есть то состояние, в котором пребывают родители, и те взаимоотношения, которые возникают внутри семьи.
Раньше в Москве был детско-подростковый суицидологический кабинет. Когда ему «исполнилось» 10 лет, мы проводили анализ опыта работы, в частности, нас интересовало то, чем объясняет свою суицидальную попытку сам пациент, отвечая на вопрос: «Что же случилось?»
В наш кабинет попадали дети и подростки, которые совершили хотя бы один суицидальный поступок, а родители при этом обратились в службу «Скорой помощи». В противном случае, никто никогда в жизни об этом не расскажет.
70% наших пациентов в качестве повода, толкнувшего их на попытку суицида, называли разного рода школьные конфликты. Но когда разбираешься в существе дела, то, как правило, обнаруживаешь неблагополучие в семье. Однако это «неблагополучие» имеет не внешний, но содержательный характер: речь идет о дисфункциональных паттернах взаимодействия в семье, где в первую очередь нарушены родительско-детские отношения. Роль «последней капли» играют школьные ситуации, поскольку школа — это место, где ребенок проводит значительную часть своего времени. В школьном конфликте могут участвовать и сверстники, и учителя: традиционная школа жесткая, нормативная, не гибкая, к ребенку не расположенная.
Суицидальное поведение — это ответ на глубинные переживания, а они связаны с тем, что по-настоящему актуально. Чем младше ребенок, тем в большей степени он внедрен в жизнь семьи, тем больше своим суицидом он «дебатирует» именно с семьей.

Отчасти становится понятно, почему в, казалось бы, благополучной Америке часты случаи диких агрессивных поступков детей. Например, расстрел одноклассников...

Это кризис семьи, который переживает весь мир. Отношения в семье меняются, меняется и степень поддержки, которую имеет в ней человек, что служит условием возникновения разного рода пограничных расстройств, а депрессия — именно такое расстройство. Ну а агрессия — типичная «маска» депрессии у подростков.
Если вернуться к суицидам (а истинный суицид без депрессии у подростков представить невозможно), нужно подчеркнуть: психологические и эмоциональные особенности в подростковом возрасте обусловливают склонность к суициду.

Какие психологические особенности подростков делают этот возраст особенно опасным?

Психическая организация подростка очень нестабильна, причем на всех уровнях: эмоций, чувств, интеллекта.
Это и крайняя неустойчивость самооценки и при этом максимализм; и неадекватное представление о собственной компетентности, социальной компетентности в частности; и снижение настроения, тревожность, легко возникающие страхи. Страхи нередко бывают беспредметные, возникающие вследствие «метафизической интоксикации».
Я не люблю приводить примеры, но без них трудно понять глубину и особенности переживаний подростка.
Ко мне попал 14-летний мальчик с угрозой суицидальной попытки. Так редко бывает. Обычно встречаешься с ребенком тогда, когда он эту попытку уже совершил. «Мир ожидает экологическая катастрофа, — говорил он, — нет смысла жить»...
Это ход рассуждений, типичный для подростка, глобальную проблему он переживает как личную трагедию. Много позднее, в течение терапии, изменение своего состояния он сформулировал так: «Мое мнение относительно судеб мира не изменилось, однако относительно моей личной судьбы у меня появилась надежда...». Конечно, это мальчик, склонный к рефлексии, таких не так уж и много, но они, как правило, и совершают истинные суицидальные поступки.

Всегда ли подростки, совершающие попытки суицида, действительно хотят лишить себя жизни?

Часто они совершает шаги, которые по существу не являются суицидальными поступками: аутоагрессивное действие производится подростком для того, чтобы изменить неприятную ситуацию в свою пользу. Если ребенок в состоянии аффекта (например, во время ссоры с родителями) хватается за нож, шагает с подоконника...
Подросток вообще недорого ценит жизнь и готов рискнуть ею ради того, чтобы настоять на своем, отомстить.
В этом возрасте совершаются как истинные попытки, так и парасуициды. Нередко создается впечатление, что подросток не совершит тяжелой попытки и его угроза — пустое. Конечно, пережить самоубийство своего ребенка, считая это адекватным ответом на созданную тобой же ситуацию, очень трудно.
Нередко дети совершают попытки без тяжелых медицинских последствий. Они и не скрывают, что не собирались умирать, а хотели отвлечь родителей, или, наоборот, привлечь чье-то внимание, или кого-то наказать, демонстрируя суицидальные намерения.
К несчастью, такие демонстрации нередко бывают переигранными. Они думают: «Все рассчитано, выбраны лекарства, от которых нельзя умереть».
А выбирают они, как правило, руководствуясь внешним видом таблетки или вкусом облатки... Это очень опасный самообман: считать, что подростки не совершают опасных для жизни поступков, и поэтому их угрозы можно не принимать всерьез.

Можно ли как-то отличить истинный суицид от ложного, демонстративного?

В свое время я смогла убедить коллег в том, что провести четкую границу между истинными и демонстративно-шантажными суицидальными попытками можно лишь для взрослых.
В подростковом возрасте такой границы нет. Любое аутоагрессивное действие подростка следует рассматривать как поступок, опасный для его жизни и здоровья. Конечно, надо понимать, что происходит на самом деле, потому что от этого зависят стратегия и тактика нашего поведения. Но относиться к каждому такому случаю мы должны с одинаковой долей серьезности.
Подростки часто повторяют суицидальные попытки, причем следующая попытка нередко бывает более тяжелой, поскольку в ней учитывается опыт неудавшейся. Даже если подросток совершает демонстративную суицидальную попытку, используя ее для эффективного воздействия на окружающих, нужно помнить: это неадаптивный способ разрешения ситуации, и есть большая опасность переигранной демонстрации, последствия которой могут быть весьма и весьма плачевными.

Что нужно знать родителям, чтобы не подтолкнуть ребенка к трагическому поступку?

Родителям следует помнить, что аффекты разрушительны для подростка. Суицидальная угроза, высказанная в аффекте, как правило, осуществляется, и последствия бывают очень тяжелыми.

Были ли в вашей практике случаи раннего детского суицида?

Суицидальные поступки до 10 лет совершаются нечасто, я знаю около 30 таких случаев. Чем меньше возраст ребенка, тем более травматичными бывают попытки. Падение с большой высоты, попытки самоповешения совершают, как правило, маленькие дети.
Суицидоопасной чаще всего была реальная жизненная ситуация: либо пренебрежение ребенком, либо насилие по отношению к нему. Матери таких детей, как правило, сами не подвергают их жестокости, но они детей отвергают и допускают насилие над ними со стороны других.

Елена Моисеевна, говорят, что суицид — «заразное» явление, особенно среди подростков. Так ли это?

Расширенный суицид — вещь часто встречающаяся. Подростки вообще внушаемы. Если в школе была серьезная попытка самоубийства, и в особенности — завершенная, следует ожидать, что за ней потянется «шлейф» подражательных попыток.
Известно, что самоубийство кумира влечет за собой эпидемию суицидальных попыток фанатов. Особенно теперь, когда с развитием электронных средств массовой информации аудитория кумира превратилась действительно в мировую, трудно бывает оценить масштабы такой эпидемии.

К сожалению, далеко не везде есть кризисные центры и телефоны доверия, куда дети и подростки могут обратиться в критические моменты. Часто единственным человеком, способным оказать более или менее квалифицированную помощь, является школьный психолог. Что вы ему посоветуете?

Во-первых, школьным психологам надо читать побольше специальной литературы. Во-вторых, при малейшем подозрении на психическую патологию у ребенка надо обязательно проконсультироваться у психиатра. Без ведома родителей этого делать нельзя, но обсудить ситуацию со специалистом психолог имеет право.
Если есть подозрение, что у ребенка депрессия, нужно всячески стараться объяснить родителям, чем они рискуют, если оставят ребенка без помощи.

Не будет ли это воспринято подростком как предательство со стороны психолога? Ведь часто дети обращаются к нему как к доверенному лицу.

Нет. Подростку нужно сказать: «Твое состояние, возможно, связано с тем, что ты в последнее время не можешь самостоятельно справляться со своими проблемами. По поводу этого нам нужно обязательно получить квалифицированную консультацию, а по правилам эту консультацию нельзя получить без ведома родителей. Давай подумаем вместе, как мы родителей в эту ситуацию будем включать». Если же у подростка проблемы с родителями, это вопрос каждого отдельного случая.

Что является психологической профилактикой суицидального поведения?

Психологическая поддержка, принятие, способствование личностному росту, ранняя диагностика депрессии.

Как вы относитесь к разного рода тестам и опросникам, призванным выявить риск суицидального поведения?

Такая диагностика, как правило, абсолютно непродуктивна. Конечно, нужны определенные психологические способы для выявления «группы риска» по суицидам. Здесь могут быть использованы проективные методики: тест неоконченных предложений, например, который дает возможность определить жизненную перспективу ребенка. Что касается различных психолого-диагностических опросников, то мы можем определить по ним, в частности, высокий уровень тревожности или склонность к депрессии.
Когда меня спрашивают, кто составляет группу риска в отношении суицида среди подростков, я отвечаю: «Все». Психика подростка наделена такими свойствами, которые предрасполагают его к суициду. Исходя из этого, любой подросток входит в группу риска.
Будет очень полезно, если психолог расскажет учителю, что такое суицид, как выглядит депрессивный подросток. Ведь классическое представление о том, что это ребенок с грустными глазами, не всегда соответствует действительности. Депрессивным может оказаться как раз тот, кто выпивает, смолит папироску и хамит маме.

Правомерно ли утверждать, что суицидальное поведение чаще встречается у детей
из неблагополучных семей?

На этот вопрос я бы не дала однозначного ответа. Та семья, которая называется и видится как неблагополучная, как правило, в фокусе внимания помогающих специалистов.
На мой взгляд, в большей степени чреваты суицидом критические ситуации, возникающие именно в благополучных семьях. Что такое «благополучная» семья? Это нередко закрытая семья, которая соответствует социальным нормам, а какой ценой это соответствие достигается — никому не известно. Внутри такой семьи возможно и насилие (в первую очередь — эмоциональное), и пренебрежение, и завышенные требования, и жестокие наказания. Проблема преодоления насилия над детьми сегодня весьма актуальна.
В частности, Институт «Открытое общество» (Фонд Сороса в России) разрабатывает программный блок «Гражданское общество», где есть направление «Детство без насилия и жестокости».

Расскажите, пожалуйста, немного об этом...

Эта программа состоит из двух частей. Главный и мой любимый проект — Всероссийский конкурс памяти матери Терезы — проводится уже во второй раз. В нем приняли участие более двухсот общественных и муниципальных организаций, чья деятельность способствует предотвращению насилия над детьми.
Этот конкурс премиальный. Уникальность его состоит в том, что поддержку получают не проекты, а реальные достижения. Это может быть, например, работа по программе в каком-то государственном учреждении, которая выходит за пределы функциональных обязанностей этого учреждения, или деятельность НКО (некоммерческой общественной организации), направленная на помощь детям: лишенным попечения родителей, имеющим ограниченные возможности, потерпевшим от жестокого обращения, пострадавшим в ходе локальных конфликтов, детям — временным переселенцам и беженцам... Словом, детям, чье право на полноценную жизнь ущемлено, то есть детям — жертвам насилия.
Удивительно то, что подобная работа не только не поддерживается государством, но даже не признается полезной и необходимой. По итогам конкурса мы создаем базу данных этих организаций в виде ежегодного аннотированного справочника «Детство без насилия и жестокости» и проводим итоговую конференцию. В этом году она будет проходить с 26 по 28 апреля в Нижнем Новгороде.

Беседовала Ольга РЕШЕТНИКОВА