ЛИРИКА

МАЛЬЧИК

Сказочка для внутреннего пользования

Жил-был один мальчик... или не мальчик, а уже довольно-таки взрослый юноша, но как-то все его называли мальчик и мальчик. А почему? Да очень просто. Жил он со своей маменькой и со двора никуда. Да и во двор нечасто выходил. И не делал ничего, только ел, спал да в окошко на облака смотрел — и мечтал. И не то чтобы был ленив, а был он скорее боязлив. Маменька ему говорит: «Наколи-ка дров, сынок», а он из-за печки выглядывает и аж дрожит весь.
— Боюсь я, маменька, вдруг не получится, вдруг по ноге попаду или наколю, да как-нибудь не так?
Вздыхает маменька и идет сама дрова колоть.
И вроде бы был он не глуп, а неучен. В школу-то ходить духу не хватает.
И вроде бы силой Бог не обделил, а любой мог ему тумака дать. Он и в ответ ни слова. Поэтому он и со двора не ходил, что мог этого любого встретить.
Вот так он жил себе и жил. Вроде бы рядом с нами, ан нет — в мечтах своих. А в мечтах-то он и с драконом сражался, и чудесные дела творил, и дворцы строил... А еще в своих мечтах встретил он чудо-девицу и влюбилась она в него по самые уши... Но это в мечтах, а тут маменька зовет кашу есть, вздыхает он и плетется да ноет: «Опя-ать каша...»
Ну что еще тут скажешь! Говорят, так можно и целую жизнь прожить, лишь бы тебе кто-нибудь кашу варил, но не тут-то было. Маменька-то уж стара была, вот и занемогла. Приехала ее сестра, женщина суровых правил, стала за маменькой ходить, а мальчику сказала:
— Ты, великовозрастный балбес, маменьку свою довел!
Призадумался мальчик. Он ведь добрый был по натуре. Маменька слаба, того и гляди Богу душу отдаст, а кроме маменьки у него на всем белом свете никого... Вдруг тетенька права и это он маменьку довел! «Нет. Так дело не пойдет», — подумал мальчик и сказал:
— Вот что, тетенька! Раз вы думаете, что маменька из-за меня хворает, то мне ее и из беды выручать! Пойду я в дальние края, снадобий целебных для маменьки добывать!
— Вот и давно бы так, — сказала тетка и рукой вслед помахала.
Маменька-то в забытьи была и сказать ничего не могла. А когда в себя пришла, спросила:
— А где же мой мальчик?
— А нету! — говорит ей сестрица. — Пошел в дальние края, снадобья тебе добывать!
— Да как же он... Пропадет! — заплакала маменька.
— Ничего! Не пропадет! Глядишь, еще и человеком станет, — успокоила ее сестра.
И вот идет мальчик, а на улице-то зябко, людишки разные шальные бродят, и не помечтаешь, и кушать хочется.
А жила на окраине вдовушка-молодушка, и было ей страсть как одиноко. Тяжело все по дому одной-то, а вечерами тоскливо-о... И захотелось ей мужичка, пусть неказистого, да чтобы за домом смотрел, во всем помогал, а по вечерам одиночество прогонял. Захотелось-то захотелось, а где ж его возьмешь-то? Мужички — они ведь тоже, на дороге не валяются... А тут на тебе! Стоит возле забора юноша, вполне даже ничего, только дрожит весь почему-то.
— Молодой человек! Ты чего тут стоишь, забор мой трясешь?
— Ой, простите, тетенька! Я тут немного постою да опять пойду. А забор я ваш не трясу, это я от холода да от страху...
— Да какая я тебе тетенька, уж не так и стара! И кто же тебя так напугал? Не собака ли моя?
— А у вас еще и собака? — вконец заробел мальчик и хотел пуститься наутек.
— Да ты не бойся! Моя собака своих не кусает!
— Так то своих...
— А ты иди ко мне жить, вот и будешь своим! — говорит вдовушка. А мальчику только того и хотелось, чтобы его кто-нибудь к себе позвал да своим назвал! Вот только снадобий надобно добывать... «Ну да ладно! Утро вечера мудренее», — подумал он и пошел к вдовушке-молодушке.
Ввела его вдовушка в дом, дала ему щей да каши. Мальчик отогрелся, наелся и давай мечтать, что вот поживет он здесь и пойдет маменьке снадобий добывать, добрые дела делать да чудо-девицу искать. Сидит, глазенки закатил... А вдовушка ему:
— Эй! Ты чего это, парень! Хоть бы поговорил со мной, что ли?
Мальчик из мечтаний своих выполз с неохотой, вздохнул да смекнул, что это тебе не маменька и скулить да отнекиваться неча. И завели они разговор... Да собеседник-то он был плохой. Хотя на безрыбье и лягушка — сом!
А утром вдовушка попросила его дров наколоть. Мальчик бы и рад сказать: боюсь мол, а нельзя! Взял он топор, пошел во двор, а самому страшно... Махнул раз, махнул другой, с непривычки руки заболели, заплакал он, сел.
— Что с тобой? — спрашивает его вдовушка-молодушка.
— Руки болят... и маменьку мне мою жалко, вот и плачу! — пожаловался мальчик.
— Ну да ладно, — вздохнула вдовушка-молодушка. — Наколю сама. А ты пока воды принеси!
Пошел мальчик по воду, да со страху одно ведро утопил, а в другом половину только донес, по дороге расплескал. И за водой вдовушке пришлось самой идти.
Подошло время обедать. Вот ложку мальчик хорошо держать умел! Дело-то привычное. «Совсем что-то корявый мальчонка мне попался», — подумала вдовушка, но ничего не сказала, только улыбнулась грустно.
Так и день прошел. Вечером за ужином мальчик загрустил. Слезка навернулась.
— Ну что опять случилось? — устало спросила вдовушка.
— И снадобий я не искал, и тебе не помог.
— Да уж ладно! Не помог, потому что не смог, а снадобий завтра пойдешь искать. Ты только от меня совсем не уходи! А то очень мне одиноко, а ты хоть и не Бог весть какой работник, а все-таки хороший... добрый! Маменьку любишь. А дрова рубить научишься.
Так и пошло. Стали они жить. Каждый день мальчик с вечера собирался за снадобьями, но наутро, с тоской поглядев за калитку, вздыхал и никуда не шел. По дому кой-чего делал, но плохо... не получалось у него ничего, потому как по-прежнему он всего боялся. Вот разве что дрова рубить научился да беседы вести, истории рассказывать. Ну да вдовушка и тому была рада.
Вот только к одному она привыкнуть не могла, к мечтаниям мальчиковым, а он в них впадал все чаще и все глубже... И уже простым криком его оттуда достать было трудно. Приходилось людей звать. А по вечерам впадал он в глухую тоску, оттого что снадобий искать не идет. И вдовушку печалило это до слез, что не может она мальчику помочь. Она уж сама готова была идти эти снадобья добывать, да на кого ж дом-то оставить... На мальчика, что ли? Так он все развалит... Вдовушка-молодушка к мальчику привыкла, и даже вроде как полюбился он ей.
Мальчик же и вовсе так вдовушку полюбил, что своей родной ее считал. Вот только изводил он ее своими жалобами, страхами, а особенно мечтаниями.
И вот как-то впал опять мальчик в свои мечты, прямо посреди комнаты... Стоит — улыбочка, глазки мутные... Вдовушка всполошилась, бегает вокруг него, кричит, по щекам его бьет. Не приходит мальчик в себя. Наоборот, бормочет что-то, глазки уж совсем закатились. «Все! — подумала вдовушка. — Совсем пропал мой мальчонка!» И побежала за людьми. И сказался тут неподалеку мужичок, не то цыган, не то поляк, черт его разберет, стоит себе на гармошке играет и песни нерусские поет. Метнулась к нему вдовушка:
— Помоги, мил-человек!
— Что такое? Чем такой милой пани помочь? — А сам скалится отчего-то. Жизнерадостный такой.
— Да мальчонка мой пропадает!
— Какой такой мальчонка? Куда пропадает? — спрашивает француз, а сам все скалится. Чувствует, видно, что обломится ему что-то.
— Мой мальчонка! А куда пропадает, не разберу... Или чего-то у него с головой?!
— Айн момент! Все сделаем в лучшем виде!
Привела его вдовушка в дом, посмотрел француз на мальчика и говорит:
— Милая пани! А на черта вам, собственно, этот дебил?
— Н-ну... он же мой...
— Ха! Посмотрите на меня, пани! Я мужчина в самом соку! Обеспечу вам культурный уровень в лучшем виде!
— Да? — робко спросила вдовушка... — А как же он?
— А пусть убирается!...
— Снадобий искать?
— Чего хочет, то пусть и ищет. А ежели вы его оставите, фрау, он вас совсем со свету сживет!
— Да? — переспросила вдовушка, вздохнула тяжело, глянула на мужичка, уж больно противный, да чего ж тут поделаешь. Махнула рукой.
— Делай чего хочешь...
Этот француз тут же мальчика за шиворот схватил и на улицу поволок, а вдовушка-молодушка только глазки свои ладошками закрыла, чтобы не видеть, что деется...
Мальчик очнулся, ничего понять не может. Сидит посреди улицы на земле в чем был. Где вдовушка? Где дом? И тут что-то стало припоминаться ему... И понял он, что выкинули его из дома, который он родным считал. Просто выкинули, и все. И такая его тоска взяла, что хоть вой на луну. Побежал он к вдовушкину дому, в двери застучал. Открывает мужичок, скалится, зубов-то много.
— Позови вдовушку-молодушку! — попросил мальчик.
— Даже и не думай! И чтобы ноги твоей тут больше не было! Сопляк-мечтатель!
Мальчик задом попятился, а этот уже и дверь захлопнул. Ходил мальчик вокруг вдовушкина дома долго. Все надеялся, что она в окошко выглянет. Не выглядывает. Только слышно, как француз на гармошке играет и песни свои французские горланит. Поник мальчонка головой и побрел куда ноги понесли. И было ему так больно и тошно, что совсем он сник. «Что делать, что делать», — бормотал он под нос и ничего-то вокруг не видел: ни как в лес темный забрел, ни как ночь спустилась. А вокруг чащоба дремучая, волки воют, сычи ухают, а мальчик бредет и бредет, сам не знает куда и зачем. Тут очнулся он, посмотрел по сторонам, и взял его такой страх, что только держись. «Маменька моя дорогая, — прошептал он, — это куда же я зашел?» А звери дикие уж почуяли добычу легкую и кругами заходили. И дал тут мальчик стрекача — что было духу бежит, ног под собой не чует, только кричит:
— Вдовушка! Спаси!
Нет вдовушки. Самому спасаться надо. Выбился он из сил, упал, еле встал, звери уж совсем близко.
Только, верно, у судьбы на мальчика другие виды были, потому как заметил он свет мерцающий за чащей. И рванул он на свет что было духу! Выбежал на опушку, стоит избушка. Плохонькая, и по всему видать, что какая-то нечисть в той избушке проживает. И будь другой случай, мальчик наш избенку эту за три версты бы обошел, а тут кинулся к дверям:
— Пустите скорее, а не то меня звери дикие пожрут!
За дверью завозились. Выглянула старушонка древняя.
— Это кого тут звери дикие кушают? — любопытно так спросила, а сама смотрит прищурившись и недобро.
— Пустите меня, бабушка!— заорал мальчик.
— Ну заходи, коли пришел! — говорит старуха и дверь ему отворяет. Мальчонка проскочил внутрь, а старушка на волков да медведей только зубом цикнула, тех как ветром сдуло. Она только хихикнула.
Вошел мальчонка в избушку — чистенько, печка жарко натоплена, горшок со щами на плите стоит. Отдышался он, огляделся, в себя пришел. А старушка присела на топчан, смотрит на мальчика хитро и спрашивает:
— И чего ж ты, мил-человек, по ночам в лесу шляешься?
— Да я и сам не знаю, бабушка, как сюда попал. Ноги принесли. Видно, смерти своей искал.
— Э, само оно ничего в мире не делается. Деревья в лесу и то не сами растут, их лешаки из земли тянут, а уж цельный человек чтоб ко мне по случайности забрел — такого отродясь не бывало! И зачем же ты, дурачок, смерти искал?
— Так один я остался на всем белом свете! Выгнала меня вдовушка-молодушка.
— Э-э... Выгнала, значит. И за что ж она тебя, сиротинушку, выгнала?
— Так знамо за что, за мечтания мои. Только я не сиротинушка. У меня маменька-то жива еще поди. Болеет только...
— Эва... Значит уже не один! И чего же ты хочешь, добрый молодец?
— Я не молодец, я мальчик... — Призадумался тут наш мальчик, чего же он хочет на самом-то деле. Вдовушку-молодушку вернуть или маменьке снадобий добыть?
— Ну чего молчишь-то, мальчик... бородатенький! Али забыл? Я тебе по секрету скажу, я старуха не простая. Триста лет здесь живу. Все-е знаю. И много чего могу. А тебе, коли тебя нелегкая принесла, помогу.
— Бабушка, у меня два есть желания...
— А вот это — нет! Шалишь! Одно желание подмогну исполнить, а со вторым сам разбирайся.
Мальчик вздохнул. Маменьку-то он уж никак не вылечит, а с французом — может, и справится как-нибудь. Да вот только хочется-то чтоб наверняка! Но маменьку жалко... И слово давал.
— Помоги мне, бабушка, снадобий добыть для маменьки... А то ведь помрет еще!
— Ладно. Помогу. Коли выбор сделал, то чего ж не помочь? Сварю я для твоей маменьки снадобье. Только вот нужен мне для этого Светлый цветок, что растет не у нас в лесу, а за горой, где змей живет. И всякого, кто в ту гору ходит, тот змей жрет без соли и совести!
— А как же его добыть? — испугался мальчик. — Сожрет ведь змей-то...
— Ясное дело, сожрет. Но на то я и старая ведьма, чтобы тебе всякого инвентаря присовокупить. Шапок-неведимок, мечей-кладенцов и всякого разного барахла. Выбирай, чего тебе дать?
— А сапогов-скороходов нету?
— Отчего же? Есть! Значит, дать тебе сапогов?
— Дай всего понемножку...
— Так не пойдет. Можешь взять три любых вещи, и не более того!
— Ну тогда меч, шапку и... сапоги!
— По рукам! Хочу предупредить тебя: шапка-невидимка в этом деле не помощник. Уж больно у змея нюх хороший! Да-а... Но ежели ты до завтрашнего рассвета не справишься, то уж не обессудь, даже если добудешь цветок, никаких снадобий не получишь, а даже наоборот, я из тебя из самого чего-нибудь сварю... Понял?
— Но, бабушка...
— И никаких «но»!
Вышел мальчик от бабки и думает: «Либо меня змей сожрет, либо бабка... А! Двум смертям не бывать!» — махнул он рукой и перестал бояться. Надел сапоги и помчался
Летит мальчик по-над лесом, только ветер в ушах свистит. Вдруг видит, внизу что-то неладное деется. «Эх! Мало времени у меня», — подумал мальчик, но все-таки притормозил, сапоги сбросил. А там яма глубокая, а из ямы кто-то кричит:
— Помогите! Помогите!
Заглянул мальчик в яму, а там медведь здоровущий сидит.
— Ого! — говорит мальчик. — А как же ты сюда угодил?
— Дык! Понарыли, понимашь, ям! А я тут задумался маненько о природе мироздания или меду, что ли, переел, вот яму и не заметил! Чуть шею не свернул! Помоги, мил человек! Второй день здесь сижу, ни одна собака не подходит. Все боятся! А я тебе отслужу!
— Да отслуживать мне не надо, только как же я тебе помогу?
— А ты сруби вон ту осинку, да мне ее сюда сунь! Я по ней и выберусь!
— А ты меня не съешь потом? — засомневался мальчик.
— Я за добро добром плачу, — обиженно сказал медведь.
Почесал мальчик за ухом — и боязно, и медведя жалко.
— А, двум смертям не бывать... — махнул мечом, осинку враз свалил. «Не труднее, чем дрова рубить», — подумал мальчик, засовывая осинку в яму. Медведь хоть и здоровущий был, а проворный. В миг из ямы вылез, отряхнулся и говорит:
— Спасибо тебе, богатырь! Кабы не ты, так бы и сдох в этой ямище. Ну да когда-нибудь, глядишь, и я тебе пригожусь!
— Ладно, Миша! Только я не богатырь... мальчик я. Ну, побегу я, времени у меня мало... — Натянул он сапоги-скороходы, и только ветер свистнул...
«Странный какой богатырь», — подумал медведь. А мальчик бежит и думает: «Странный какой медведь... говорящий! И богатырем меня назвал, а какой же я богатырь?.. Эх! Но вот доброе же это, наверное, дело?»
Однако пока думы текли, и гора показалась. А вот и змей...
Мальчик как увидел змея, чуть сразу в обратную сторону не дунул. Но нет. Нельзя.
Остановился он, призадумался. А змей вокруг Светлого цветка ходит, огнем в разные стороны пышет. Здоровущий, гадюка!
«Что же делать? — думает мальчик. — И шапка не поможет... А он вон какой, раз огнем пыхнет — и одни головешки останутся. Тут бы хитростью... а у меня и хитрости нет совсем. Неученый я балбес! Поди, будь я ученый, знал бы, как змея одолеть... А! Двум смертям не бывать!»
Надел мальчонка и сапоги скороходы, и шапку-невидимку, взял меч обеими своими ручонками да как заорет изо всей дурацкой мочи:
— Эй, змей-дуралей! Выходи на бой! Смерть твоя пришла!
Змей остановился, по сторонам башкой своей плоской поводил, говорит:
— Не понял! Кто тут меня оскорбляет безнаказанно, типа?
А мальчонка в сапогах уж на другую сторону перебежал и кричит:
— Эй, придурок чешуйчатый, червяк навозный! Выходи ко мне, черепушку тебе снесу! — и опять бегом. А змей жалом водит, ничего понять не может:
— В натуре, вас двое, что ли? Так не договаривались, бабка по одному обещала посылать.
А мальчонка-то уж с третьего места кричит:
— Э-ге-гей! Веревка ты бельевая! Чего трусишь драться?!
— Ну вы ваще... — У змея головка-то закружилась от слишком быстрых повертываний, он, бедолажка, аж зашатался на своих ножках кривеньких, его аж стошнило! Вот тут мальчонка и подсуетился. Подскочил он к змеюке позорной да мечом ка-ак даст! И с одного удара башку и снес.
Стоит мальчик, на меч свой смотрит, отдышаться не может.
— И это не трудней, чем дрова колоть... — прошептал он и к цветку! Аккуратненько его из земли выкопал, за пазуху спрятал, подумал только: «Ну, этот змей и на дракона бы потянул!» Вдруг видит, из горы выходит девица, чудо до чего хороша, мальчик аж рот открыл. А она прямиком к нему:
— Здравствуй, богатырь! Ты меня от змея спас, и теперь буду я тебе век верная жена!
— Здравствуйте, тетенька... — вежливо сказал мальчик, — Но только вот не богатырь я... И в жены я вас, к сожалению, взять не могу... Потому как люблю я одну женщину... уже. И к тому же спешу. Могу в суп к одной старушке угодить. Так что... До свиданья!
— До свиданья... — удивленно прошептала девушка, махая мальчику вслед, думая и вздыхая: «Странный какой богатырь... Застенчивый! Век его буду помнить!»
А мальчик бежит и думает: «Не-ет... У меня уж своя чудо-девица есть... Дура она, правда, но только люблю я ее!»
Поспел мальчик аккурат в срок. Подбежал к избе и кричит:
— Вот тебе, бабушка, цветок! Вари скорее снадобье!
Старуха выглянула, глаза от удивления круглые.
— Ах ты поганец! — говорит. — И змеюшку моего родненького изничтожил, и к сроку поспел! Л-ладно... Вот только снадобья тебе не будет! Превращу тебя сначала в барана, а потом сожру! — И посохом волшебным уже замахнулась, чтоб мальчонку в барана превратить, а тут сзади медведь ее хвать! Посох вырвал, схватил старуху за шиворот и орет:
— А ну вари снадобье, стерва старая, а не то заломаю!
— Что ты, что ты, мишенька! — испуганно заблеяла бабка. — Это ж я так, пошутила! Сварю, конечно, только отпусти меня ради нечистой силы...
— Не ради нечистой силы, а ради богатыря тебя отпускаю! Но смотри у меня! Не балуй! А то ты меня знаешь!
— Ой знаю, ой знаю! — запричитала бабка и побежала варить снадобье из цветка. А мальчик подумал: «Смотри-ка! И вправду мишка мне добром отплатил!»
Часу не прошло, как снадобье готово было.
— А тебе, миша, спасибо! Выручил ты меня! Вовек не забуду!
— Да уж ладно, — усмехнулся медведь. — Долг платежом красен! — И опять вслед мальчику помахал, думая: «Отчего ж хорошему человеку не помочь? Да еще богатырю!»
Побежал мальчик к родному дому, сапоги-скороходы легко несут! А вот и его деревушка показалась. «Сперва к маменьке!» — подумал мальчик, хотя больно уж он по вдовушке-молодушке своей истосковался.
Входит он в родной дом, глядь, а у маменькиной постели и тетушка сидит, и вдовушка-молодушка. Она сама своего француза прогнала. Мальчик-то и вправду люб ей был, а француз — так, один гонор и нахрап! Кинулась она к мальчику, на шее у него повисла, а он улыбнулся, мягко ее от себя отодвинул, по волосам погладил и сказал:
— Погоди маненько... Здравствуйте, маменька! Принес я вам снадобье!
— Мальчик мой! — слабо улыбнулась маменька, руки к нему протянула, обнять хочет, а только видит — не мальчик он уже...
Мужчина. Богатырь.


Игорь ГЕРАСИМЕНКО