ИЗ ПЕРВЫХ РУК

«ЛУЧШИЙ ИЗ ЛЮДЕЙ...»

Г.Л. ВЫГОТСКАЯ О СВОЕМ ОТЦЕ
Из книги Г.Л. Выгодской и Т.М. Лифановой «Лев Семенович Выготский. Жизнь. Деятельность. Штрихи к портрету» (М.: Смысл, 1996)

Все, кто общался со Львом Семеновичем, убеждался в силе и глубине его ума. Я полагаю, здесь не нужно приводить никаких специальных доказательств. Достаточно открыть любой из томов его сочинений, чтобы убедиться и в широте, и в самостоятельности, и в критичности его ума.
Лев Семенович очень ценил юмор. Сам был очень остроумным человеком. Всю жизнь любил шутки, живо на них реагировал, сам любил шутить.
Об этом вспоминали многие.

«Лев Семенович бывал весел, блестяще остроумен, жизнерадостен в компании друзей», — вспоминала Т.А. Власова. А.В. Запорожец рассказывал мне о шутливом высказывании Льва Семеновича в адрес одного психолога (не хочу говорить, кого именно). Он сказал: «Это счастливый человек — он влюблен в себя, пользуется взаимностью и не имеет соперников!»

Почти традиционным было подшучивание над Александром Романовичем Лурия. Дело в том, что Александр Романович не употреблял напитков, превосходящих по крепости молоко, что очень веселило его молодых друзей и служило поводом для бесчисленных шуток...
Готовя письмо Александру Романовичу, Лев Семенович делает приписку для его жены:

«Милая Вера Николаевна, спасибо за привет. Я пишу от имени всего семейства: мать в Москве, а дочь кричит благим матом. Завидую Вам самой черной завистью; особенно за вино. Если сделаете из Александра Романовича пьяницу, я привяжусь к нему вдвое сильнее, и тогда мы уже никогда не расстанемся. Пейте и отдыхайте. Привет! Ваш ЛВ».

Его шутки, юмор, можно обнаружить и в других его письмах.
Так, в одном из писем к А.Р. Лурия Лев Семенович пишет, что у него есть ряд статей для публикации. Он называет 6 из них,
а далее добавляет: «etc, etc, etc, ohne Zahl (без числа), как говорит наша больная в ответ на вопрос, сколько у нее пальцев на руках».
И в его работах, если внимательно их читать, легко обнаружить и юмор, и иронию, и остроумие.

В письме к А.Р. Лурия Дж.Брунер пишет, что находится под впечатлением от книги «Мышление и речь», которая в то время готовилась к выходу в США. Брунер хвалит английский перевод и пишет, что «читая английское издание, чувствуешь Выготского не только как прекрасного мыслителя, но и как человека большого юмора, мудрости и литературной одаренности».

Его юмор, остроумие проявляются в его работах и в подборе приводимых цитат, и в аргументации, и в собственных высказываниях.
Давайте откроем теоретическое его произведение, методологическую работу «Исторический смысл психологического кризиса», опубликованную в 1-м томе шеститомного собрания сочинений. Вот как, например, пишет он о попытках соединить разнородные и разноприродные по научному происхождению системы.

«Во всех этих попытках берется хвост от одной системы и приставляется к голове другой, в промежуток вдвигается туловище от третьей. Не то чтобы они были неверны, эти чудовищные комбинации, они верны до последнего десятичного знака, но вопрос, на который хотят ответить, поставлен ложно. Можно количество жителей Парагвая умножить на число верст от Земли до Солнца и полученное произведение разделить на среднюю продолжительность жизни слона и безупречно провести всю операцию, без ошибки в одной цифре, и все же полученное число может ввести в заблуждение того, кто захочет узнать, каков национальный доход этой страны».

...Лев Семенович был очень находчив, умел на шутку отозваться шуткой, был способен на экспромт.
В связи с этим хочется рассказать о том, что узнала от Наталии Григорьевны Морозовой.

Это было в 1928 г., когда Наталия Григорьевна и ее друзья были еще студентами. Однажды на семинар, который вел Лев Семенович, пришла доцент этого же университета Виленкина. Ее приход, с точки зрения студентов, нарушил всем привычный ход семинара. Признанный в их среде поэт, Наталия Григорьевна высказала в гекзаметре их общее настроение и послала этот гекзаметр Льву Семеновичу. Он прочел и... ответил тоже гекзаметром с извинением. Тогда Наталия Григорьевна послала еще один гекзаметр Льву Семеновичу и снова получила ответный. Тогда она написала ему танку, и в ответ получила... тоже танку.

Приводим текст этой переписки ученицы с учителем.
«Из переписки с Л.С. Выготским на семинаре по поводу неожиданного прихода доц. Виленкиной, помешавшей нам работать.

Н.Г. Морозова: Неудавшийся гекзаметр.

Мы ль виноваты в таком
неразумном приходе, который
Вас потревожить посмел,
оторвав от серьезного дела,
Слушать, как пляшет волна,
видеть как плавает челн,
Что же, за дерзкий приход
мы извиниться готовы.

Ответ Л.С. Выготского:

Значит, это не вы должны предо мной
Извиняться, а я перед Вами.

Н.Г. Морозова:

Мы ль виноваты в таком
неразумном приходе, который
Вас потревожить посмел,
оторвав от серьезного дела,
Вам извиняться пришлось
перед нами сегодня,
Что же, и мы принесем Вам
извинения наши.

Ответ Л.С. Выготского:

Слышу умолкнувший звук божественной
эллинской речи,
Точно в гимназии слышу,
как греку ответ
Скромный школяр подает,
с задних скамеек восстав,
Но на Виленкину я
перед людьми и богами
Стану ль негодовать,
лучше приму этот дар от судьбы
Как указанье богов, что всему
есть конец... через 30 минут!

Н.Г. Морозова: Погибшему гекзаметру и японской танке
(Посвящается Л. С. Выготскому)

Танка-японка,
Брата спасай своего!
Гибнет гекзаметр!
Правильным ритмом своим
Заглуши перебои его.

Ответ  Л.С. Выготского на танку:

Танка лучше, проще, чем
Длинный шестистопный стих,
Мудрый выловит Рыбак
Длинной речи краткий смысл».

(Рыбак — фамилия следующего докладчика на семинаре; длинная речь — предшествующий доклад. — ред.)

Мне хотелось написать о своем отце правдиво, объективно. А это предполагает, что надо рассказать не только о положительных сторонах его личности, но также и о том, что может характеризовать его с негативной стороны.
Но сколько я ни силилась, я не могла воскресить в памяти ничего, что говорило бы о нем отрицательно — ни одного такого его поступка, который ронял бы его в моих глазах. Ничего.

И его друзья, вспоминая о нем, говорили только о хорошем, о его достоинствах. Никто из них никогда не рассказал ничего такого, что могло бы характеризовать Льва Семеновича не с положительной стороны.

Тогда, из любопытства, я стала спрашивать их, а что им не нравилось у Льва Семеновича, какие у него были недостатки, что они считали у него плохим. Я тогда ни от кого из них не получила ответа на этот вопрос. Некоторые промолчали, как бы отмахнувшись от вопроса, как нелепого. Даниил Борисович Эльконин, подняв брови, так долго, упорно и недоуменно смотрел на меня, как будто видел меня впервые. Александр Владимирович Запорожец, засмеявшись, перевел все в шутку (что-то вроде «молода еще отца судить»).

Не добившись ни от кого ответа, я решила спросить об этом у человека, с которым Лев Семенович был очень близок, — у его сестры. Зинаида Семеновна была всего на полтора года моложе брата, и всю жизнь их связывали общие интересы, дружба. В студенческие годы они вместе жили в Москве, вместе ходили на одни и те же лекции, вместе работали в семинаре, вместе посещали театры, библиотеки. Она очень хорошо знала Льва Семеновича, и я адресовала свой вопрос ей. Она долго молчала, укоризненно глядя на меня, а потом очень медленно, как будто я плохо понимала по-русски, сказала: «Он был очень хороший человек, а это, ты должна понимать, предполагает, что он не только никогда не поступал дурно, но все, что он делал, было высоконравственно». Совсем недавно, когда эта книга уже была задумана, и я готовилась приступить к работе над ней, я беседовала с Наталией Григорьевной Морозовой. Среди вопросов, которые мы с ней обсуждали, я снова спросила ее: «Наталия Григорьевна, но ведь было же что-то, что вам не нравилось у Льва Семеновича? Какие-нибудь его недостатки?..»

Наталия Григорьевна, стараясь не смотреть на меня, молчала. Тогда я спросила: «Ну, может быть, вспомнится хоть что-нибудь смешное, связанное с ним?»
И она, как бы не услышав моего первого вопроса, ответила мне сразу на последний: «Если и было смешное, то мы никогда не воспринимали это как смешное, так как ничего с ним связанное не могло быть смешным. Мы всегда относились к нему не с какими-то человеческими мерками. Он был для нас подлинным духовным отцом. Мы верили ему во всем безгранично. Мы относились к нему как ученики к Христу».

Так повелось, что Льва Семеновича обычно изображают фигурой трагической. Верно, конечно, что в те недолгие годы, что были ему отпущены для жизни, ему случилось пережить много тяжелого. И потери близких, и отнимавшую физические и моральные силы изнурительную болезнь, и непонимание, и даже травлю. Все это было, никуда от этого не деться. Жизнь его была драматичной.

И все же... Было и другое.

Была ни с чем не сравнимая радость творчества. Была интересная, увлекательная, приносившая вовсе не только утомление, но и удовлетворение и счастливые минуты, работа. Была большая любовь, которой он очень дорожил. Были прекрасные друзья, которых он любил. Были дети, приносившие не только заботы, но и радость.
Были любимые ученики. Были книги. Была поэзия. Был театр...

Все же это было!
Разве этого мало? Не думаю...

И еще была всеобщая любовь к нему всех, кто его знал, всех, с кем он общался. Все очень любили его — и в семье, и друзья, и ученики. И он не мог, конечно, не чувствовать этой любви окружающих. Это, несомненно, радовало и согревало его.
Я полагаю, я почти уверена, что сам Лев Семенович вовсе не считал себя несчастливым человеком, он не ощущал себя несчастным.

...Лев Семенович, при всей драматичности своей судьбы, был все же счастливым человеком. Ведь он посвятил свою жизнь тому, что было ему интересно, что он считал важным, что приносило ему минуты счастья.
Так каким же он был?
Для себя я отвечаю на этот вопрос словами из любимого им произведения: он — «лучший из людей, с которыми случалось мне сходиться» (У. Шекспир. «Гамлет»).