ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Евгений ЯМБУРГ:

«ВЛИЯНИЕ КОЛОССАЛЬНОЕ,НО НЕ ОЧЕНЬ ЗАМЕТНОЕ»

Как «соотносится» Выготский с современной российской школой? Опирается ли она на его идеи или нет?

Вопрос просто замечательный. По-своему даже веселый, как это ни парадоксально.
Дело в том, что российская школа безусловно опирается на Выготского. Но часто об этом не подозревает, подобно мольеровскому персонажу, который не знал, что говорит прозой.
Вот пример. В расхожий педагогический лексикон лет двадцать назад вошло понятие «зона ближайшего развития». В ряде школ им пользуются осознанно, но во многих — лишь смутно ощущая, что это такое.
Или возьмем такой изумительный вывод из концепции культурно-исторической педагогики: «образование бежит впереди развития». Да ведь вся школа на этом построена, даже не зная, что это Выготский!
Дальше. Преподавание гуманитарных дисциплин, преподавание языка — родного и иностранного — опирается на фундаментальную работу Выготского «Мышление и речь».
Здесь, правда, надо быть очень точным. Выготский — основоположник научной школы, его работы фундаментальны. Его идеи развивались и развиваются «прикладниками». Результаты этих исследований, в свою очередь, «имплантируются» в методические разработки, которыми пользуется реальный учитель. Получается, что он опирается на идеи Выготского, но уже в специальном практико-ориентированном виде.
Так что влияние колоссальное, но не очень заметное. Потому-то я и назвал вопрос веселым и парадоксальным.

Как это сложилось? Ведь было время, когда под запретом находилось не только имя Выготского, но и его идеи...

Выготский не успел стать научно-педагогическим диссидентом. Он вовремя умер, извините за цинизм. Поэтому полностью он никогда не был под запретом. Например, шеститомник, который стоит у меня на полке, издан в эпоху застоя, правда, уже в самом конце, в 1981—83-м годах.
А под запретом находились всякие вещи, связанные с педологией. Эти работы, действительно, не издавались.
Кроме того, школа Выготского в России никогда не умирала. А раз не умирала школа, то были носители, разработчики и продолжатели его идей. Выпускались, например, труды Алексея Николаевича Леонтьева, опиравшегося на позиции Выготского и разработавшего деятельностный подход. Печатал свои работы, хоть иногда и с трудом, и Владимир Петрович Зинченко.
Хотя надо оговориться, что они, конечно, в значительной степени были удалены от школьной практики.

Но в какой-то момент положение изменилось...

Да, в конце 80-х произошел колоссальный всплеск интереса к психологии. Тогда наиболее продвинутые педагоги начали читать в том числе и Выготского, хотя и не брезговали более простыми вещами, вроде Карнеги. Можно сказать, что Выготский стал захватывать школу.
Вообще за последние 10—15 лет произошла психологизация образования. Причиной этого были разные факторы: например, и идеи Александра Григорьевича Асмолова, и общая атмосфера страны. Появилось вариативное образование, большое значение стало придаваться личности ребенка. Психология превратилась в мощную и востребованную науку.
Ведь, по выражению Асмолова, психолог — это специалист по неодинаковости. А в вариативной школе детей стали учить неодинаково. Отсюда и «спрос» на психологию.

Приведите, пожалуйста, пример из реальной практики, когда учителю или школьному психологу было бы полезно обратиться
к трудам Выготского...

К работе «Мышление и речь» надо обращаться постоянно любому гуманитарию — для лучшего понимания не только развития ребенка, но и окружающей жизни.
По Выготскому, язык думает за нас, выдает нас, немедленно фиксирует все сдвиги в общественном сознании. Это могучий инструмент в понимании того, что происходит с тобой, со страной, вокруг тебя.
Также очень важное понятие — пресловутая «зона ближайшего развития». С ним мы сталкиваемся буквально на каждом шагу.
Вот иллюстративный пример. Зону ближайшего развития можно увидеть собственными глазами в художественно-графическом классе нашей школы. Когда преподаватель помогает ребенку наносить последние штрихи на его натюрморт, вы видите в реальности, что такое зона ближайшего развития. То есть задание дано несколько сложнее, чем ребенок сейчас может сделать без помощи взрослого.

Здесь мы сталкиваемся с интересной проблемой. Как определить, насколько это задание должно быть сложнее?

Ни наука, ни искусство не отметают интуицию. Невозможно на аптекарских весах отмерить, насколько должно быть это превышение. Ребенка нужно все время «тянуть», давая более сложные задания, чем в зоне актуального развития. Тогда будет происходить его истинное развитие.
Я взял в качестве примера художественно-графический класс, но то же самое происходит и при обучении математике и любому другому предмету.
Позволю себе маленькое отступление. Были советские педагогические стереотипы, которые кажутся теперь смешными. Но не менее смешны перестроечные и постперестроечные стереотипы. Схема — она и есть схема.
Например, есть такой стереотип, что советская школа была казармой, а потом все пошли в «школу радости». Учение, мол, должно быть с увлечением, ребенка нужно уберечь от стресса, он должен свободно развиваться.
Что пишет по этому поводу Выготский? Он пишет, что ребенок, идеально адаптированный к среде, развиваться не будет. Я всю жизнь занимаюсь адаптацией и не возьму обратно ни одного слова, которое про это написал, но не могу забыть плакат на соревновании «моржей»: «Без стрессу нет прогрессу». Ведь есть деструктивный стресс, а есть конструктивный.
Это корреспондирует с понятием зоны ближайшего развития. Учение должно быть напряженным. Не надрывающим, но напряженным. Без принуждения нет педагогики.

Есть ли у Выготского что-либо, что не выдержало проверку временем?

Есть, и я отношусь к этому спокойно.

Вообще отношение к нашим великим предшественникам должно быть нормальным, как в уважительном диалоге. Нельзя смотреть только снизу вверх, принимая все, но нельзя и похлопывать по плечу, относиться как к седым реликтам.
Выготский был горячим противником системы Монтессори. В России эту систему «прихлопнули», в значительной степени опираясь на его оценочные суждения.
Понятно, что не устраивало Выготского как психолога. Он говорил, что Монтессори обучает письму маленьких детей 4—5-ти лет, а это не вытекает из их внутренних потребностей. И здесь он прав. Но в этой системе есть колоссальный заряд, связанный с развитием мелкой моторики, тактильной памяти и многого другого. В результате с водой выплеснули и ребеночка, в том числе и по благословению Льва Семеновича.

Это единственное заблуждение?

Заблуждение — не совсем то слово. Точнее говорить о разнице во взглядах.
Провалилась мечта Выготского о педологии как интегративной науке. И хоть слово это вернулось в наш обиход, и даже появился журнал «Педология. Новый век», сегодня, на пороге XXI века понятно, что мечта о педологии — это тоска по целостности.

Одна из проблем педологии была в том, что она так и не смогла определить предмет своей науки...

Ну разумеется.
Педологию часто сравнивали с географией, которая изучает и растения, и горы, и транспорт, и промышленность. Но это не более чем метафора.
Более того, в педологии нередко происходила «экспансия» на чужое поле. Знаете, сколько иронических страниц Макаренко этому посвятил? Педагог корчил из себя педолога, психолог становился за учительский стол. Из этого ничего не получалось, каждый должен заниматься своим делом.
Есть глубинная проблема — проблема метаязыка, языка, общего для разных наук. Она не решена, и я не думаю, что в ближайшие сто лет будет решена. Значит, надо научиться договариваться, как в схоластике, где для этого была даже «специальная» наука — казуистика. Люди учились договариваться. В этом смысле я за педологию, но как за метафору.
Возвращаясь к вопросу о «соотношении» Выготского и современной российской школы, хочу сказать, что дело не только в терминах и понятиях. Выготский органически принадлежит к русской культуре, и российская школа, при всех искажениях, находится в том же контексте. Идеи Выготского используются в педагогической практике прежде всего потому, что они являются элементом общей культуры.

Беседовал Марк САРТАН
Центр образования № 109,г. Москва
Тел.: (095) 434-51-08

Фрагмент диалога