НЕ БОЙСЯ: Я С ТОБОЙ!

«Страшилки» и «боялки» у младших школьников — вещь, в принципе, традиционная, почти естественная. Запросы на работу с этими «страшилками», поступающие как от родителей, так и от самих детей, хорошо знакомы школьному психологу. Можно даже сказать, что младшие школьники любят бояться. Через страхи они пытаются (и часто успешно) избавляться от мистифицированной картины мира своего дошкольного детства.
В какой-то мере страхи в этот период могут рассматриваться как проявление личностного роста. Многие из них хорошо «поддаются лечению» с помощью тех техник, которые описаны в специальной литературе. Наша газета тоже не раз обращалась к этой теме.

НЕ ИМЕЮ ПРАВА

Довольно часто страхи появляются на фоне семейных проблем, развода родителей, распада эмоциональных отношений между людьми, живущими вместе с ребенком. В этих случаях не обойтись работой только с ребенком, необходимо включать в нее взрослых. Для школьного психолога такие случаи — самые трудные. Не потому, что он не умеет работать с семьей, а потому, что вмешательство в систему семейных отношений, мягко говоря, плохо соотносится с его профессиональным статусом.
Мое убеждение, что, работая в школе, я не имею права выступать для семей моих учеников в качестве консультанта по их внутрисемейным проблемам. Как же быть? Пока есть возможность, я привлекаю родителей к работе со страхами детей в качестве своих помощников. Как только становится ясно, что они в силу собственного состояния или отношений между собой мне не помощники, а клиенты, я рекомендую им обратиться за профессиональной помощью к семейному психологу. Сама же оказываю поддержку ребенку.
История, которую я хочу рассказать, не совсем укладывается в изложенную выше схему, этим она и интересна.

НЕХОРОШАЯ КВАРТИРА

Маша учится в третьем классе. Несмотря на свой пока небольшой жизненный стаж, она — почти профессиональный психологический клиент. Несколько лет работает с разными психологами, оставаясь верной одной и той же клиентской проблеме — страхам. Содержание страхов меняется (собаки, «чужие дядьки», «глаза»), а породившая их проблема остается.
Мы начали работать с Машей, когда она перешла в третий класс. С запросом она пришла сама, но по совету мамы. Она стала бояться собственной квартиры: не переносила темных углов и комнат, категорически отказывалась оставаться дома одна, без мамы.
Живут они с мамой в этой квартире вдвоем уже два года. Родители в разводе. Папа принимает большое участие в жизни дочери: несколько раз в неделю возит на занятия бальными танцами, субсидирует выступления на конкурсах, берет на выходные в свою новую семью.
Страх возник в августе, после того как Маша вернулась из поездки на море, где отдыхала вместе с папой и его новой женой. Может быть, кто-то из особо искушенных читателей в этом месте прервет чтение и скажет: «Ага! Вот оно, в чем дело!» Да, страхи девочки, несомненно, как-то связаны с разводом родителей, но дальше что? С момента приезда прошло больше месяца, жизнь вернулась в свою колею, а в квартире по-прежнему страшно и неуютно.

НУЖНЫЕ СТРАХИ

Мы начали работать. Наши встречи, к сожалению, носили непродуктивный характер. В начале сеанса девочка с удовольствием живописала свой страх (глаза, которые смотрят на нее из электрических розеток и из складок занавески, темнота в углах, которая ее пугает, чертики, которые ходят за ней по лестнице, и так далее). Затем она с интересом погружалась в любую предложенную ей технику работы со страхом. В конце же встречи сообщала, что ей стало легче, внимательно выслушивала домашнее задание и уходила.
Домашние задания она выполняла всегда, уверяла, что они ей помогают, однако, рассказывая о том, что происходило в период между нашими встречами, неизменно добавляла «но...». Да, стало легче, но... Да, теперь картина на меня так не смотрит, но... Да, теперь в углах чертики не сидят, но...
В общем, ей очень нравилось со мной встречаться, но расставаться со своими страхами она явно не собиралась. Они ей были нужны для решения какой-то другой проблемы, которую она мне пока не позволяла понять.
Чуть позже прояснились еще два момента, которые однозначно убедили меня в том, что страх — это не проблема Маши, а выбранный ею способ достижения иной цели.

НА ОДНОМ МЕСТЕ

На школьной перемене меня атаковала кучка девочек-третьеклассниц. Маша была среди них, но держалась непривычно молчаливо. Они хором напрашивались ко мне на занятие. Получалось, что у них у всех страхи, все они боятся оставаться дома одни, за всеми ходят чертики и т.д. С ними все было ясно, но я согласилась. Вдруг Маше будет полезна такая поддержка?
Все оказалось наоборот. При выполнении различных упражнений Маша была то пассивна, то злилась, то пыталась монопольно овладеть моим вниманием. Успокоилась она только тогда, когда я сказала, что страхи у девочек очень разные, каждый случай уникальный и работать мы будем с каждой индивидуально.
Во время дневной прогулки я попросила девочек подойти ко мне по отдельности и договориться о времени. Подошла только Маша.
И второй момент. Мы с Машей очень долго пытались разобраться с тем, как же смотрят на нее все эти глаза, чем именно они страшны. Все мои попытки упирались в «Ну, не знаю». И, наконец, прорыв. Оказалось, что глаза осуждают ее: «Они смотрят на меня так, как будто я сделала что-то неправильно».
Подумав немного, я честно сообщила Маше, что мы не будем больше работать с ее страхами: «Ты их очень любишь и не хочешь с ними расставаться. Наверное, тебе с ними интереснее жить».
Теперь на наших встречах мы просто рисовали, лепили и играли. Оказалось, что Маша — очень закрытая девочка и потрясающе контролирует свои эмоции. Ни в одном рисунке, ни в одной драматизации не проскользнула и тень недовольства мамой или папой, своими отношениями с ними, обиды, гнева или чего-либо другого. Все ясно, светло и радостно. Я начала отчаиваться. Страхи возвращались, а мы так и топтались на одном месте.

ПОВОРОТ

Наконец мне удалось встретиться с мамой, удивительно мягкой, теплой молодой женщиной, которая все еще не пережила свой развод, но была довольна тем, что дочь много общается с отцом. Мы говорили о Машиных страхах. Долго. Я давала какие-то советы. Мама слушала явно невнимательно и в конце-таки не выдержала: «Господи, да как же я могу помочь ей не бояться, если я сама сплю со светом!» Я оторопела: «А Маша об этом знает?» Мама отрицательно замотала головой. Она искреннее считала, что не имеет права говорить дочери об этом, так как должна быть сильной.
Честно говоря, я в тот момент оказалась не готова к дальнейшему разговору. И попросила маму об одном: честно поговорить с дочерью об их общей психологической трудности. Вдвоем же и бояться не так страшно!
Мама неуверенно обещала, но, конечно, не решилась рассказать о своих страхах. Я поняла это во время следующей встречи с Машей.
Но именно на этой встрече произошло нечто такое, что повернуло всю работу по-другому. Мы с Машей снова разбирались с углами комнат, в которых сидит злобный, осуждающий девочку страх. На что он похож? Можно ли до него дотронуться? Как можно его убрать?
Я попросила Машу нарисовать все то, что нам удалось понять про этот страх, но она в первый раз за все время нашей работы отказалась: «Как я могу нарисовать, как я могу потрогать то, чего нет на самом деле, что существует только в моей голове!»
Дальнейший диалог выглядел приблизительно так.
— Значит, все твои страхи живут не на самом деле, а только в твоем воображении?
— Да.
— Хорошо, а почему бы нам тогда не найти защиту от них там же, в твоем воображении? Давай поселим в твою квартиру кого-то, кто мог бы выгонять страхи.
— Давайте.
— Кто это мог бы быть?
— Домовушка.
— Где он будет жить?
— У меня под диваном.
— А как он будет бороться с твоим страхом?
— Мне надо подумать.
Первый раз — ни одного «не знаю» за все время разговора! Маша ушла с заданием нарисовать Домовушку и придумать способ, которым он будет бороться со страхами. Да, и Домовушку нужно обязательно накормить.

ВМЕСТЕ

Все это происходило в конце четверти, но по моим планам у нас в запасе, до каникул, еще была пара встреч. И тут Маша заболела. Страхи возобновились с удвоенной силой. Домовушка стал сдавать свои позиции, толком не успев на них утвердиться.
Я решила еще раз попробовать взять маму в союзники, опереться на ее «взрослое Я». Я рассказала ей о том, что нам удалось вместе с Машей придумать, и попросила подключиться: вместе с дочерью нарисовать Домовушку, соорудить ему жилище, придумать способы борьбы с темными углами и прочими страшилками. Я же пообещала им время от времени звонить домой в каникулы... Честно сказать, я не очень верила в то, что мама станет всем этим заниматься.
Наши телефонные разговоры в каникулы были краткими. Маша спокойно рассказывала мне о том, что страхи ушли, что Домовушка живет и здравствует. И каково же было мое удивление, когда она в первый же день после каникул бросилась ко мне в школьном коридоре с криками: «А мы с мамой еще и дедушку Ау придумали, а мы с мамой им такой дом сделали, а мы с мамой про них придумали, а мы с мамой...». И ни слова про страхи. Действительно, при чем они тут? Главное, что они с мамой вместе, заодно.
Мы с мамой еще не встречались. Интересно, а ей удалось преодолеть страх темноты? Конечно, это еще не конец работы. Но теперь, по крайней мере, ясно, зачем девочке нужны были страхи. Наивная мама думала, что дочь не знает про ее страхи. Действительно, Маша об этом не знала, но прекрасно чувствовала. И мамы ей очень не хватало. И тогда она нашла средство присоединения к маме: страх.
Жаль только, что это, как и любое другое невротическое средство, не соединяет людей, а делает их еще более разобщенными и далекими друг от друга. А вот общая борьба с ними очень даже объединяет. Бояться вместе не так страшно, потому что страх уходит, а приходит понимание и радость общения.
Я рада, что в моей практике была эта история. Меня она многому научила. Надеюсь, и вам, уважаемые читатели, она позволит посмотреть на нашу привычную работу немного с другой стороны.

Марина БИТЯНОВА,
кандидат психологических наук