ЛИЧНЫЙ ОПЫТ

ЭТАПЫ БОЛЬШОГО ПУТИ

В этой статье мне хотелось бы поделиться историей своих личных отношений с теорией деятельности. Эти отношения складывались непросто, они прошли довольно длинный путь, имеющий свои этапы и кризисы. Может быть, мой опыт будет полезным для кого-то и поможет попристальней вчитаться в строчки психологических трудов, посвященных проблеме деятельности.

ПОЧИТАТЬ ИЛИ ПОЧИТЫВАТЬ?

Каждый, изучавший психологию в институте или университете, знаком с деятельностным подходом. Кто-то слышал о нем на лекциях (и по лености этим ограничился). Кто-то корпел в библиотеке над толстыми монографиями и старательно их конспектировал, чтобы выступить на семинаре (а потом благополучно закинуть конспекты подальше). Кто-то увлеченно писал курсовые и дипломные работы и не единожды обращался к таким фундаментальным трудам, как, например, книга А.Н. Леонтьева «Деятельность. Сознание. Личность» (а возможно, и к работам М.Я. Басова, С.Л. Рубинштейна, пытаясь до конца осознать разницу между подходами этих авторов). Так или иначе, любой психолог знает хотя бы в общих чертах, что представляет собой теория деятельности.
Знал и я (пожалуй что, именно в общих чертах), когда в конце восьмидесятых годов занялся психологией профессионально. Теория деятельности оставалась для меня знанием, весьма слабо окрашенным каким-либо эмоциональным отношением. Точнее сказать, отношение было таким же, как у многих начинающих психологов. Последние нередко воспринимают имена классиков науки как необходимый атрибут всякой научной работы, а их теории — как нечто страшно далекое от реальной жизни.
Иначе говоря, неважно, связана та или иная теория с тем, что ты пишешь в своей научной работе, но «иконостас» надо представить. При этом Выготский, Рубинштейн, Леонтьев, Узнадзе идут в подобных текстах через запятую. Многих не особо заботят их расхождения во взглядах и явные противоречия в позициях. И при этом забывается неплохой старый афоризм о том, что «классиков следует не только почитать, но и почитывать».

ЭЙФОРИЯ ОСВОБОЖДЕНИЯ

В конце 80-х—начале 90-х годов произошло грандиозное нашествие в нашу страну психологов-практиков с Запада. Российские неофиты, изголодавшиеся по необычным, эффективным в практическом отношении и ранее просто недоступным подходам, смаковали экзотические названия: нейролингвистическое программирование, гештальт-терапия, клиент-центрированная терапия, психоаналитически ориентированная психодрама.
Еще бы! По нашему мнению, отечественная академическая психология, долгие годы запертая в пыльных кабинетах и отдававшая нафталинным запахом трудно понимаемых теорий, ни в какое сравнение не шла с яркими и, на первый взгляд, волшебными продуктами зарубежной психологии.
Всеядные российские психологи (и я в том числе) жадно накинулись на то, что дают. Роджерс и Франкл, Бэндлер и Гриндер, Перлз и Морено — работы этих ученых до этого времени были фактически запрещенными и почти не переводились на русский язык.
На семинарах зарубежных специалистов мы обучались «вешать якоря» и «эмпатически слушать», «завершать гештальт» и «достигать катарсиса».
Я хорошо помню, с каким пренебрежением на одной из психологических тусовок я сам отзывался о деятельностном подходе А.Н. Леонтьева. Что вы, право! Ведь это позавчерашний день науки. Стоит ли теперь вспоминать о многословных теориях, не имеющих никакого практического выхода? Зачем это нужно? Сколько можно — Выготский, Леонтьев... Практическая психологическая эффективность, быстрый терапевтический результат — вот основные критерии психологии сегодняшнего дня.
Да простят мне тогдашнюю наивность психологи-профессионалы, сознательно выбравшие свою позицию в рамках леонтьевской школы. Отвергая «социалистический рай» и прогнившую государственную идеологию, в порыве азарта мы чуть было не вышвырнули за борт «корабля истории» и всю психологию, построенную на марксистских идеях.
Нам казалось, что теперь, когда мы чуть ли не из первых рук (а иногда и действительно из первых — в Москву приезжал сам Карл Роджерс) узнали о положениях и технологиях гуманистической психологии, можно отказаться от тяжких оков абсолютизированных отечественных подходов в психологии и забыть имена Леонтьева и его последователей. Может быть, я зря использую местоимение «мы» и следует говорить только от первого лица? Но, увы, я был не одинок, в тот момент так думали многие молодые (да и не только молодые) психологи.
К счастью, отрезвление наступило достаточно быстро. Впрочем, не у всех — некоторые находятся в состоянии эйфории и до сей поры.

ОТРЕЗВЛЕНИЕ

Несколько лет спустя стало ясно, что психотерапевтический бум карнавального типа завершается. Причин этому было много. Одна из них состояла в том, что тренинги ради игр и развлечения, психотехники ради красоты, переживания ради смакования перестали удовлетворять участников достаточно дорогостоящих семинаров. Требовались глубина анализа проблем и более широкий взгляд на психологические феномены. Многие зарубежные подходы дать этого не могли.
Постепенно, после страстного увлечения новыми психотехнологиями, появилась потребность понять, что же стоит за теми или иными психологическими приемами. Ведь бездумное применение даже очень хороших упражнений при незнании идей, послуживших толчком к их созданию, приводит порой не к тем результатам, на которые рассчитывал психолог. Более того: эклектизм (в общем-то, неизбежный в практической психологической работе) в сочетании с дремучей невежественностью в теории может стать вредоносным.
У меня возникло желание не только освоить теоретическую базу западных психотехнологий, но и сравнить предлагаемые зарубежными специалистами идеи с положениями отечественных ученых.

НЕВЕДОМЫЕ ГРАНИ

Пришлось обратиться к родной классике. И тут-то выяснилось, что в презрительно отвергнутых подходах (и деятельностном, в том числе) есть ответы на многие вопросы, на которые не отвечают западные теории.
Гуманистических идей в работах С.Л. Рубинштейна, пожалуй, не меньше, если не больше, чем в гуманистической психологии.
Л.С. Выготский с его видением детского развития не только не устарел, но и интересует наших «западных учителей», открывших для себя в его трудах нечто принципиально новое.Психологическое понимание деятельности А.Н. Леонтьевым обнаруживает новые возможности не только для теоретических и экспериментальных исследований, но и
для самой что ни на есть приземленной психологической практики. Эта теория способна объяснить сложные психологические проблемы и дать направление для технологических поисков.
Вот тут-то я и сделал для себя открытие: глубина теоретической проработки психологических проблем в отечественной психологической науке зачастую превышает достижения наших западных коллег.
Заново прочитанные мною труды наших классиков, создававших теорию деятельности, вдруг засверкали совершенно новыми гранями. Я увидел в них то, что раньше не замечал, пропускал. Оказалось, что высказанные Леонтьевым положения не покрылись академической пылью и представляют не только исторический интерес. В научной школе Леонтьева продолжали проводить исследования его ученики, развивая и обогащая теорию деятельности, наполняя ее новым содержанием.

ПОТЕНЦИАЛ РАЗВИТИЯ

Конечно, не следует думать, что менее очевидными стали недостатки деятельностного подхода, за которые жестко и достаточно справедливо критиковали этот подход оппоненты. Разумеется, я не могу себя нынешнего отнести к оголтелым леонтьевцам, не способным к критическому анализу его положений.
Например, трудно не поспорить с тем фактом, что все проявления человеческой активности можно свести к категории деятельности. Далеко не во всех случаях человеческую активность — внутреннюю и внешнюю — удается описать в рамках структуры деятельности, предложенной А.Н. Леонтьевым.
Можно сделать и другие замечания. Но дело не в этом. Самое главное, что деятельностный подход продолжает развиваться, а значит, сохраняет в себе научный потенциал.
Особенно активно идет развитие субъектно-деятельностного подхода, опирающегося, прежде всего, на работы С.Л. Рубинштейна. Несмотря на существенные
разногласия, имеющие место в позициях А.Н. Леонтьева и С.Л. Рубинштейна, эти ученые работали в сходной проблематике теории деятельности.
Для меня же теперь С.Л. Рубинштейн — это не икона с того самого пресловутого «иконостаса», а живой человек, психолог, философ, способный отвечать на животрепещущие вопросы нашей жизни. И не надо думать, что теория Рубинштейна связана только с теоретическими проблемами психологической науки.
Например, в научно-методической литературе появляются сообщения о психотерапевтических технологиях, построенных на положениях рубинштейновской теории.

Так, например, минский психолог В.А. Поликарпов, опираясь на идеи С.Л. Рубинштейна, разработал методику индивидуальной психотерапии, в которой акцент сделан на психологической поддержке и побуждении клиента к определенной деятельности. Этот подход В.А. Поликарпов назвал процессуально-деятельностной психотерапией, или психотерапией сотрудничества. Ведь именно деятельность, в которую включен клиент, оказывает первостепенное влияние на изменение его личности.
Теория деятельности С.Л. Рубинштейна, на мой взгляд, чрезвычайно плодотворна для создания новых психологических подходов, которые могут реализоваться именно в системе развивающего обучения.
Введенная Рубинштейном категория «субъект деятельности» открывает широкие горизонты для создания технологий работы с учителями и детьми. Эти технологии могут строиться на концепциях коллективного субъекта, субъекта развития и саморазвития, полисубъекта. Правда, выделение критериев указанных понятий — дело будущего.

***

Мне думается, что наивное противопоставление западных подходов и отечественной теории деятельности должно быть заменено их разумной интеграцией. Эффективные психотехнологии могут базироваться на прочной основе глубоко продуманных теоретических положений отечественных исследователей. И теория деятельности в этом отношении является одной из наиболее продуктивных.

Игорь ВАЧКОВ,
кандидат психологических наук