ИЗ ПЕРВЫХ РУК

ИНТЕРВЬЮ С СОЗДАТЕЛЕМ МУЗЕЯ

Уникальность музея сновидений состоит, прежде всего, в том, что его авторская концепция базируется на осмыслении психоанализа и творчества Зигмунда Фрейда. Я попросила рассказать о музее сновидений Виктора МАЗИНА — его создателя и директора.

Виктор, как возникла идея создать такой музей?

Мне всегда приходилось совмещать две деятельности — быть и психоаналитиком, и художественным критиком. В какой-то момент я понял, что пора соединить эти два направления: я поставил перед собой предельно интересную задачу — создать музей сновидений Зигмунда Фрейда.
Больше всего хотелось представить то, что обычно непредставимо: чужое сновидение. Мы не можем проникнуть в чужой сон. Но мы с друзьями (это была целая команда) стали думать, как можно решить проблему представления сновидения. В нашу команду входили психоаналитики из Англии, Австрии, художники, которые были увлечены психоанализом и Фрейдом. А любой западный художник прекрасно знает, кто такой Фрейд: в западной культуре психоанализ и искусство связаны предельно тесно. Мы разрабатывали концепцию музея в течение восьми лет.

Что лежит в основе замысла музея?

Наш музей является одновременно и антимузеем. В обычном музее хранятся произведения искусства, например материальные ценности. У нас их практически нет.
В основе концепции музея лежит несколько психоаналитических идей. Одна из них заключается в том, что мы во сне не взаимодействуем с материальными предметами (правда, это понятно и без Фрейда). Мы ни до чего не дотрагиваемся, а лишь встречаемся с образами. Поэтому одна из начальных идей состояла в том, что нам не надо искать для музея никаких особых материальных экспонатов, хотя друзья из Вены и Лондона готовы были помочь с этим. Впоследствии Лондонский музей нам очень помог с фотографиями и слайдами. Их нам предоставили бесплатно.
Таким образом, идея состояла в том, что нам нужны просто образы. Я понял, что большая часть экспонатов должна отражать определенные образы и представления. Экспонаты должны быть прозрачными и нематериальными.
Другая идея, которую мы положили в основу концепции, состоит в том, что каждый сон — это воспоминание. Для Фрейда содержание сна является реальным и научно объяснимым. Сны — это наши воспоминания. Поэтому понятно, что 95% образов, которые воссозданы в музее — то, с чем Фрейд сталкивался в своей жизни.
Кроме того, мы воплощали идею разрушения пространства. Нам хотелось сделать его безграничным. И я считаю, что в результате нам это удалось, поскольку люди часто затрудняются сказать, каковы размеры нашего музея.
Идея субъективности восприятия стала для меня самой интересной. Постепенно она стала ведущей в нашем музее.
Многие люди приходили в музей несколько раз. Часто приходилось слышать от друзей: «У вас что-то не так. Что-то изменилось в музее, стало по-другому». Я всегда отвечаю, что ничего не менял. У нас достаточно сделать шаг в сторону, и все видится совершенно иначе.

Что для вас наиболее интересно в музее?

Мне хотелось создать музей психоанализа. Понятно, что мы не могли сделать музей Фрейда в Санкт-Петербурге. Мои друзья из Вены, узнав о нашем замысле, сначала очень удивились. Они решили, что это чуть ли не спекулятивная идея — делать музей человека там, где он никогда не бывал. Только потом, когда они приехали и увидели все своими глазами, они сказали, что им теперь стыдно возвращаться домой, поскольку там психоанализа вообще никакого нет.
Для нас принципиально важным является зритель, а не объект-экспонат. Практически все музеи рассчитывают на пассивное восприятие информации. Мы же хотим показать, что человек намного важнее того, что он видит.

А какая роль отводится экрану?

Экран постепенно стал центральным предметом нашего музея, хотя нам не хотелось, чтобы доминировал какой-то один объект. Но все получилось само собой. Экран выполняет несколько функций. Он дает дополнительный свет. Некоторые посетители приходят и сразу начинают смотреть на экран. Они даже садятся перед экраном и медитируют: у них возникают различные образы.
Нам все это интересно с исследовательской точки зрения. Мы анализируем эти сны наяву и убеждаемся, что они зависят, конечно же, от переживаний самого человека.
Один австрийский коллега, посмотрев на экран, сказал нам, что подобное созерцание — это чисто японская идея. В некоторых японских театрах используют такие экраны. Перед экраном встают два актера, принимают статичные позы и уходят, а зрители смотрят на экран, проецируя на него то, что они видели. В результате для зрителей экран никогда не бывает просто белым.

Получается, что ваш музей живет собственной жизнью?

Конечно, каждый человек может сказать что-то неожиданное и новое для нас. Этот же гость из Австрии сказал еще одну интересную фразу, смысл которой я даже не сразу понял: «Это музей борьбы с тоталитаризмом». Я возразил, что к политике мы не имеем никакого отношения. Но неожиданно, в разговоре, я понял, что он имел в виду. Зеркала и стекла, которые находятся в первом зале, не позволяют человеку увидеть себя целиком. В этом зале и вообще в музее можно увидеть ту или иную часть своего отражения, но никогда целиком. Это показывает, что нет единой картины мира, в этом и есть антитоталитаризм.

А кто автор картин, которые включены в экспозицию музея?

Чаще всего я говорю о том, что у нас музей нематериальной культуры. Хотя это не совсем верно.
В первом зале представлена, например, картина «Ребус» Сергея Бугаева «Африки». И попала она сюда потому, что ребус для Фрейда — это метафора сновидения.
Художник Владимир Кустов помогал проектировать музей.
Часть работ сделана московским художником Павлом Пепперштейном, а также — известными шведскими и американскими художниками.
Кроме того, мы постоянно проводим выставки. Сейчас это выставка молодого фотографа Сергея Тихонова, посвященная Жаку Лакану. То есть у нас представлены и «звезды», и интересные дебютанты. Главное, чтобы эти произведения были адекватны духу нашего музея.

Ольга РЕШЕТНИКОВА