Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Школьный психолог»Содержание №22/2001

ГИЛЬДИЯ

НАДО ПОДУМАТЬ

Лето...
Пора думать о своей работе.
Это не шутка и не издевка. А когда еще? Для того чтобы понять, что, зачем и как делаешь, нужно посмотреть на все это со стороны: сверху, снизу, сбоку. Большое видится на расстоянии, а близкое, — то, во что погружен целиком, — со стороны. Посмотрите на все в таком состоянии, как сейчас, летом: на даче, в деревне, у реки, в прохладной тени деревьев... В течение года нас неизбежно затягивает суета и спешка. Дети, родители, педагоги, начальство...
Так вот, о работе. О работе как таковой, как части нашей жизни. Какой должна быть работа?
Я позволю себе высказать несколько утверждений. Все они спорны, субъективны и только поэтому имеют право быть высказанными. Каждое из них, в соответствии с классическими канонами психологического тестирования, имеет несколько вариантов ответов: «Согласен», «Не могу согласиться», «Не знаю». И давайте добавим еще один: «Надо подумать».
Итак:

Делать нужно только то,
что умеешь.

Делать нужно только то,
во что веришь.

Делать нужно только тогда,
когда понял, зачем.

Нужно делать, а не добиваться результата.

А теперь позвольте объясниться.

МАСТЕР НА ВСЕ РУКИ, ИЛИ ПОТЕРЯ ГРАНИЦ

Я веду в педагогическом университете курс «Введение в специальность». И всегда начинаю первую встречу со студентами с того, что прошу их на отдельном листочке продолжить предложение: «Психолог — это...» Разнообразием ответы не отличаются. Психолог со страниц студенческих записочек предстает этаким суперменом — спасающим, помогающим, решающим самые разные проблемы, видящим всех вокруг насквозь. Кроме того, психолог способен свой уникальный дар обратить на помощь всем людям, сколько их есть вокруг.
Узнаете себя? Я не очень. Психология вообще и практическая школьная психология в частности — это очень много: целый мир знаний, возможностей, навыков, способностей, умений. Как все это совместить в одном, отдельно взятом специалисте?
Думаю, здесь уместна аналогия с медициной. Разве возьмется нейрохирург лечить грыжу, а окулист — давать консультации больному с пороком сердца? Мы же часто испытываем чувство вины за то, что не умеем справиться с какими-то специфическими ситуациями, возникающими в школьной практике.
Вот я, например, не разбираюсь в особенностях нейропсихологической диагностики... Не могу работать с посттравматическими состояниями... Ничего не смыслю в системной семейной психотерапии. Прямо беда. А может быть, ничего? И вообще — может, это нормально?
Может быть, школе несказанно повезло со мной как со специалистом в области диагностики учебных трудностей, или — активных методов обучения детей и взрослых, или — организационно-деятельностных игр с педагогическим коллективом?
Я уверена: надо делать то, что умеешь, но делать целостно, системно, доводя начатое до логического завершения, видя и демонстрируя окружающим реальные возможности своего труда. И не бояться говорить: «А этого я не умею. Не умею, но после того как в совершенстве освою то, чем сейчас занимаюсь, попробую научиться».

«ОН УМЕЛ ТОЛЬКО ТО, ВО ЧТО ВЕРИЛ, А КАК ЖЕ ИНАЧЕ?»

Это строчка из песни Андрея Макаревича о художнике. Мы не художники. или все-таки хоть немного?..
Если я не верю, что встречи со мной будут полезны ребенку, я не буду этим заниматься даже под нажимом администрации. Лучше объясню, почему этого не нужно делать. Если мне лично претят некоторые виды и техники психологического воздействия, то я не буду их применять. Если предлагаемая мне деятельность не укладывается в систему моих представлений о мире, других людях, возможностях и правах психологического вмешательства в их судьбы, то я не стану этим заниматься.
Верить в данном случае — значит относиться к чему-то как к ценности. Извините, но снова цитата из песни: «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить». Мы имеем дело не с физической реальностью. Мы имеем дело с внутренним миром человека. Вступать с ним в диалог (даже примитивный: на уровне диагностики или простейшего учебного тренинга) можно только на основе ценностей. Иначе это уже не диалог, а манипулирование.
Я верю, что наши игры помогают человеку строить отношения с этим миром и с самим собой. В их создание и реализацию я вкладываю свою веру, свои жизненные смыслы. И многое получается.
Приведу пример.
Недавно я проводила игру с выпускниками начальной школы: «Впереди у нас — пятый класс». Добротная игровая оболочка, многим читателям «Школьного психолога» уже знакомая. Дети идут от этапа к этапу, под четким руководством психолога строят свои игровые отношения, получают необходимый опыт... Все замечательно.
И вдруг — заминочка. Классу нужно выбрать из своих рядов трех учеников, самых артистичных, которые затем будут изображать различные действия и явления, а остальные — их отгадывать. Сначала каждый выдвигает себя, затем кто-то самый громкий и авторитетный называет свою тройку и говорит мне, что они (якобы весь класс) приняли такое решение. Спрашиваю каждого ученика по очереди, согласен ли он с решением. Оказывается, много несогласных. Предлагаю еще раз собраться в круг и обсудить выбор. Рождается новый вариант... и снова есть несогласные. Так четыре раза подряд.
Педагоги, наблюдавшие за процессом обсуждения (их попросили не вмешиваться), глазами умоляют меня помочь детям. Нормальный же ход: пусть взрослый сам предложит детям какой-то вариант выхода из ситуации, пусть, наконец, сам выдвинет этих троих. Педагогика восторжествует: дети узнают, как можно решать такие проблемы, а игра сдвинется с мертвой точки. Ей богу, второй ведь час пошел...
«Увы, — говорю я, — класс не прошел это испытание. Вы не получите очередной паззл (из них нужно было сложить символ класса), а мы переходим к следующему испытанию». Дети в отчаянии, педагоги в растерянности. Мне самой не по себе: столько времени потратили, а игру придется сокращать, резать по живому. Позитивного же результата нет! Но внутри себя отчетливо осознаю: не могу иначе работать. Это их выбор, их путь...
И как только возвращается вера, все становится на свои места. «Нет, — говорит один из лидеров, — дайте нам еще один шанс. Мы решим проблему».
Последнее обсуждение было очень тихим. Не было давления, оскорблений. А когда я, глядя каждому в глаза, спрашивала о согласии, большинство спокойно и уверенно говорили «да», кто-то прятал глаза и бормотал: «Ну да, а что еще делать?» А один ребенок сказал замечательно: «Да, иначе ведь мы не сможем двигаться дальше».
После этого эпизода игра пошла просто прекрасно. Проблемы принятия совместных решений больше не было. Но успели мы не все. Получилась не столько игра, сколько драма.
Я знаю, многие из моих уважаемых коллег поступили бы иначе. Каждый пишет, как он дышит...

КОГДА СОРОКОНОЖКА ЗАДУМАЛАСЬ...

Вопрос «как?» — один из самых бессмысленных на свете. Он практически не возникает, если знаешь «зачем».
Как измерить учебную мотивацию? Объясните сначала, зачем вам это нужно знать, что вы собираетесь делать с этой информацией.
Как научить детей слушать друг друга? А что случилось?
На самом деле, далеко не всегда, даже в профессиональной деятельности, можно точно выразить словами, зачем нужно совершить то или иное воздействие. Тогда вполне можно опереться на внутреннее чувство: «Я точно знаю, что это нужно». Что ж, если вы точно знаете, что нечто нужно сделать, вы, как правило, уже почти знаете и то, как это нужно сделать.
Началом любой профессиональной активности должно стать ее осмысление. Нужно исходить не из предписанного нам функционала, не из желаний администрации или педагогов, а из лично принятой целесообразности предстоящего.

КУДА ИДЕТ СЛОНЕНОК?

В замечательном мультфильме по рассказам Г. Остера счастливого Слоненка зловредный Попугай надолго придавливает к земле вопросом: «Куда ты идешь?» Мучения Слоненка заканчиваются только тогда, когда он радостно восклицает: «Никуда я не иду! Я просто ГУЛЯЮ!» Движение обрело смысл, лишившись конкретно заданной цели.
На первый взгляд, все это полностью противоречит тому, что мы говорили об осмысленности действий. Попробуйте почувствовать разницу.
Чуть раньше мы говорили о том, что любое профессиональное действие должно быть направлено на достижение некоторой цели. Сейчас мы говорим о том, что эта цель не должна представлять собой конкретный, материально выраженный результат, к которому мы ведем ребенка.
Цель психологической работы — это тот или иной аспект развития, получение опыта, нового личного знания. Главным в достижении этой цели является движение к ней, сам процесс получения опыта и знаний, сам процесс контакта с окружающими людьми.
Разве можно ставить перед собой цель, скажем, «сформировать у детей навык конструктивного общения»? Ну если только чисто метафорически.
Давайте обеспечим процесс, движение, которые сделают навык конструктивного общения для ребенка ценным, желанным, доступным. Давайте дадим ему опыт проживания конструктивных отношений.
Что будет на выходе? Человек, обогащенный новым опытом. Каким? Какой смог извлечь из данной ситуации. Тут уж мы бессильны: в голову другому человеку не залезешь и навык там искусственно не укоренишь.

***

Вот такие летние думы. Что скажешь — каникулы ведь! Можно не думать о конкретной работе. И это замечательно! Зато можно подумать о себе вообще, о себе в работе и о работе вне себя — сидя на берегу озера, на красивом холме или копаясь на личной грядке с петрушкой.
Если что надумаете — пишите.

Марина БИТЯНОВА,
кандидат психологических наук