МЕТОД В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ

ЖИЛА-БЫЛА РЯБИНА...

Диагностический потенциал детских рисунков в арт-терапии

Он целовал вас, кажется?
Боюсь, что это так.
Но как же вы позволили?!
Ах, он такой чудак!
Он думал, что уснула я
И все во сне стерплю.
Иль думал, что я думаю,
Что думал он, что сплю.

Роберт Бернс
(перевод С. Маршака)

Нередко именно таким образом («думая, что ребенок думал, что...») интерпретируются детские рисунки. Затем на основе подобных выводов ставятся диагнозы, назначаются коррекционные мероприятия. Бывает, что результатом всего этого становится необходимость исправлять последствия психологического вмешательства.
Еще в 1924 году талантливый педагог В.Н. Сорока-Россинский убеждал коллег, что тот или иной ребенок может оказаться трудным вовсе не в силу какой-либо дефектности вообще, а, наоборот, по причине сложности и богатства своей натуры.
Поэтому подбирая психодиагностические процедуры с целью приблизиться к пониманию внутреннего мира человека, его сокровенных проблем, переживаний, важно ориентироваться на систему значений, предлагаемых самим испытуемым, особенно если это — ребенок. Ведь «дитя мыслит формами, красками, звуками, ощущениями вообще», — писал К.Д. Ушинский. Иными словами, ребенок мыслит не так, как взрослый, осуществляющий диагностику и последующую интерпретацию данных.
Дети через визуальные образы передают представления о самих себе. Главное, суметь понять их символические послания.
Размышляя над тем, «что такое хорошо и что такое плохо» в интерпретации детских рисунков, мы сравнили возможности проективных рисуночных тестов и арт-терапевтической диагностики на предмет адекватности получаемой при этом информации.

СУЩЕСТВЕННЫЕ РАЗЛИЧИЯ

Как известно, арт-терапия изначально рассматривает изобразительную творческую деятельность как терапевтический процесс, предназначенный для «исцеления души». Следовательно, изобразительная деятельность в этом случае не является методом диагностики в общепринятом понимании. Однако зарубежные и отечественные психологи подчеркивают высокий диагностический потенциал творческой продукции участников арт-терапевтической работы.
Это в какой-то мере сближает арт-терапию с проективными рисуночными тестами. Некоторые авторы даже выделяют проективную арт-терапию как самостоятельную дисциплину.
Однако между продукцией арт-терапевтического творчества и проективными рисунками нетрудно заметить существенные различия. Представим их для наглядности в виде таблицы

В проективных рисуночных методах изображение для специалиста — только диагностический материал. При этом используются стандартные шкалы формальных элементов. Производится структурное (или формально-структурное) расчленение рисунка, качественный и количественный анализ его характерных деталей. Например, отслеживаются особенности оформления, композиции, перспективы, пропорций, линий, штриха, освещения (Р.Б. Хайкин); формально-стилевые особенности (М.Е. Бурно), учитываются качественные параметры и т.д.
Проведение проективного рисования допускает отсутствие как самого исследователя (психолога), так и процедуры пострисуночного опроса. Например, в том случае, если работа выполняется в домашних условиях. Хотя в таком случае диагностическая ценность методики существенно снижается.
Арт-терапевтическая же диагностика невозможна при отсутствии специалиста. А вместо независимой интерпретации формальных признаков рисунка используются разнообразные речевые стратегии, во многом проясняющие символику и скрытый смысл продукта творчества. К тому же отслеживаются особенности мимики, движений, невербальной звуковой экспрессии и других реакций человека.
Подчеркнем и тот факт, что число тематических заданий для графических проективных тестов ограничено. В частности, к классическим относят рисунок человека (тесты Ф. Гудинаф, Д. Харриса), «Дерево» (К. Кох), «Дом—дерево—человек» (Д. Бук); рисунок семьи (В. Вульф; В. Хьюлс; Р.К. Бернс, С.К. Кауфман) и некоторые другие.
В арт-терапии, напротив, предлагаются самые разнообразные темы для творческой деятельности. Рисунки не подвергаются аналитическому разбору. Интроспективное восприятие считается более информативным, нежели внешние признаки законченного произведения.

ПОРТРЕТ «ХУДОЖНИКА»

Проиллюстрируем сказанное на примере детского рисунка. В качестве основания для сравнения нами был выбран проективный рисуночный тест «Дерево». Диагностика осуществлялась в несколько этапов.
Первоначально третьеклассникам предлагалось нарисовать дерево в соответствии с общеизвестной стандартной инструкцией. Интерпретация результатов проводилась на основе процедуры, предложенной в книге Е.С. Романовой «Графические методы в практической психологии», без пострисуночного опроса. Отметим также, что «художники» не были знакомы с экспериментаторами.
Полученным данным мы условно присвоили «технологический» уровень интерпретации.
В качестве примера проанализируем работу Саши А., 10 лет (см. рис.). Как видим, вместо того чтобы изобразить только одно дерево, как положено по инструкции, мальчик нарисовал «картину».

Типология рисунков

Согласно Е.С. Романовой, изображения деревьев могут быть дифференцированы по 10 типам, среди которых выделяются: ель, синтетический, педантичный, зимний, пикнический, эстетический, экзотический, сюжетный рисунок, характерное дерево и смешанный тип.
Творение Саши относится к педантичному типу. Для таких рисунков характерно тщательное изображение деталей: листиков, коры, веток, почвы у подножия дерева и т.д. Дерево выглядит вполне реалистично.
Наиболее часто, как отмечает Е.С. Романова, такое выполнение рисунка встречается у людей, отличающихся педантичностью и аккуратностью.

Психология деталей

Количество деталей на рисунке — важный показатель для интерпретации. Обращается внимание на сильную штриховку, изображение гнезд, птиц, насекомых, дупла, сломанных веток, особенностей прорисовки листвы и др.
На рисунке Саши многое свидетельствует о его проблемах. Показательны в данном смысле крупные ветви и плоды. Считается, что созревающие плоды — это созревающие проблемы личности. Количество плодов и ветвей равно, по словам Е.С. Романовой, количеству проблем, беспокоящих личность.
Если посчитать грозди рябины, получится, что у Саши десять проблем. А если посчитать и каждую ягодку, и все крупные ветви? Причем упавших плодов нет, следовательно, и проблемы еще не решены.
Однако далее Е.С. Романова пишет, что наличие плодов на дереве характеризует стремление к результативности при любой деятельности.
Тем самым практический психолог, анализирующий проективный рисунок без пострисуночного опроса и других дополнительных сведений об авторе, попадает в сложную ситуацию. Ему приходится выбирать, какую же интерпретацию по данному признаку предпочесть в итоговой характеристике ребенка. Таким образом, противоречивые трактовки деталей могут стать основанием для ошибочных выводов.
Пень, ствол с обрубленным верхом, сломанное дерево — символы, которые свидетельствуют о сильных потрясениях и надломе личности. Эти признаки могут рассматриваться даже как переживание бессмысленности существования. Такое состояние, несомненно, требует срочной психотерапевтической помощи.
Однако, прежде чем принимать меры, очень важно прояснить детали.
К примеру, в нашей практике был случай, когда студентка, рисуя дерево, изобразила его срубленным, в виде мостика через ручей. Чуть позже из ее рассказа выяснилось, что именно так выглядело место свиданий с любимым человеком. В процессе творческой работы она испытывала самые добрые и радостные чувства.
На рисунке Саши присутствует пень вместо дерева. К тому же одна из веток на большой рябине изображена в виде сучка, причем ярко выделенного по сравнению с другими, «живыми» ветками. Более того, в правой части листа изображен недостроенный дом.
Итак, все названные признаки без дополнительных, уточняющих ситуацию сведений производят весьма драматическое впечатление.
Добавим к этому раздвоение стволов деревьев. Данный признак интерпретируется как потеря родственной связи с кем-либо из значимых близких (братом, сестрой и др.).

Комплексная интерпретация

Для дальнейшей, комплексной интерпретации рисунка Е.С. Романова предлагает версию Рене Стора.
Прежде всего, обнаруживается «свобода от инструкции» — нарисовано два дерева вместо одного. Это может символизировать разделение «я и другие». Дополнительные объекты говорят о воображении, эмоциональности ребенка.
Несколько линий у основания свидетельствуют о потребности тестируемого в идеале, о навязывании своих правил другим, а ствол, отделенный от почвы чертой, — о чувстве собственной изолированности.
Одно из деревьев изображено в центре рисунка, другое — с левой стороны. Это трактуется либо как сомнение в поведении, либо как богатство воображения. Как видим, вновь возникает неоднозначная интерпретация признаков, а значит и ситуация выбора для психолога.
Однообразные детали листвы говорят о тенденции к повторению. Маленькие букетики из листьев обозначают фрустрированную нежность, а петлевидные листочки — желание пользоваться своим обаянием для победы.
Ветви, нарисованные с помощью двух линий, объясняются как хорошее различение деталей.
Равномерная штриховка подчеркивает значимость ощущений и впечатлений.
Можно также дать еще интерпретацию рисунка по К. Коху. Ветви рябины направлены вверх, а это трактуется как энтузиазм, порыв, стремление к власти. Разделительная линия в листве является индикатором пассивности, мягкости, податливости. Как ни странно, оба признака присутствуют в анализируемой работе.
Листья-петельки рассматриваются как стремление рисовальщика использовать свое обаяние. А два дерева — как изображение себя и близкого человека.
Таким образом, интерпретация данного проективного теста без пострисуночного опроса и какой-либо другой информации о личности ребенка — занятие весьма неблагодарное. Полученный в результате «портрет» вполне может оказаться более похожим на экспериментатора, нежели отражать индивидуальные особенности испытуемого.
Как видим, сложность не только в многозначности некоторых признаков, но также и в одновременном присутствии этих признаков на одном рисунке. К тому же нередко различаются и сами смыслы отдельных символов в зависимости от мнения психолога.

ПРИ ИНТЕРПРЕТАЦИИ И НА САМОМ ДЕЛЕ

Приведем один из вариантов портрета Саши. Дело в том, что у разных исследователей одного и того же рисунка получились разноречивые характеристики личности мальчика.
Итак, судя по вышеперечисленным признакам-индикаторам, Саша отличается педантичностью и аккуратностью, хотя, по всей видимости, имеет нерешенные проблемы, возможно даже еще не осознанные им самим. Он переживает надлом личности, связанный с потерей ориентиров душевного развития. Отношения с кем-то из близких для него очень важны. Мальчик чувствует себя изолированным и несчастным, имеет сомнения в правильности своего поведении и испытывает фрустрированную нежность. Заметна потребность в идеале, навязывание своих правил и желание пользоваться своим обаянием для победы. В то же время у него хорошее различение деталей и тенденция к их повторению.
Выявлена значимость ощущений и впечатлений. Ребенок живет в мечтах и фантазиях. Развиты воображение и эмоциональность.
Таким получился образ маленького человека при интерпретации его рисунка экспериментатором, который не знаком с испытуемым.
Учительница характеризует Сашу как открытого, без противоречий и без особых проблем, ребенка, который легко заводит друзей. Мальчик аккуратный, исполнительный. Имеет дефект речи. Со своей сестрой часто конфликтует.
Как видим, приведенные характеристики заметно отличаются друг от друга. Прояснить ситуацию удалось в процессе арт-терапевтической работы.

ГРАНИЦЫ МЕТОДА

Прежде всего, приведем некоторые сведения о рисунке со слов самого Саши.
На занятии «Рисуем деревья» он назвал свою работу «Старая рябина». А история была такая.

Жила-была рябина. Она очень любила людей. Но боялась, что ее срубят, и еще она боялась сильных дождей. Потому что рябина может упасть на дом и умереть. Она этого не хотела. Старая рябина мечтала о том, чтобы пожить подольше.
У нее нет врагов и друзей. Если бы это дерево было человеком, то это был бы я.
Дереву снится, что его перевозят на другое место. Ему бы хотелось жить возле реки.

На вопрос, какой бы подарок обрадовал дерево, Саша ответил, что не надо ломать ему ветки!
Таким образом, тайный смысл рисунка во многом проясняется благодаря истории про старую (!) рябину.
Арт-терапевтические методы дают человеку возможность самому проецировать реальность и по-своему интерпретировать ее. Поэтому естественно, что полученный результат в значительной мере соответствует личности испытуемого, отражает его настроения, состояния, чувства, переживания и др.
Следовательно, психологу, стремящемуся разобраться в содержании рисунков ребенка, надо ориентироваться не на умозрительные представления и собственные проекции, а на ассоциации самого автора рисунка и «язык» его тела. В частности,
Р. Гудман предостерегает от использования «технологии поваренной книги» в диагностике рисунков.
Бессмысленность интерпретаций только по формальным признакам подчеркивают и другие специалисты. Так, С. Кратохвил с большой долей иронии пишет, что вершины гор на рисунке могут свидетельствовать о тревожности, проблемах, страхах, о том, что испытуемый асоциирует эти горы с грудью матери, а также могут быть просто нарисованными человеком, который вырос в гористой местности.
Иными словами, прямолинейная интерпретация в арт-терапии — это плохо.
Как мудро заметил М.М. Бахтин, нельзя понять внутреннего человека, делая его объектом безучастного нейтрального анализа. Человек может раскрыться лишь путем общения, диалогически.
Итак, при диагностике наряду с рисуночной деятельностью следует использовать речевую коммуникацию, наблюдать за вербальной и невербальной экспрессией испытуемого.
При интерпретации специалистом проективных рисунков существует опасность субъективизма, а также проекции собственных диагностических ожиданий и переживаний. В каждом графическом изображении, которое можно рассматривать как невербальное сообщение для другого, остается что-то специфически индивидуальное. И трудность методической задачи, подчеркивают Е.С. Романова и О.Ф. Потемкина, — максимально контрастно выделить то, что принадлежит автору изображения, отчленив его от того, что составляет нормативную, «неавторскую» сторону изображения — канву объективной ситуации, влияние стандарта задания, содержание общего смысла сообщения и т.п.
Как известно, отдельные признаки на рисунках могут нести когнитивный отпечаток. Иными словами, дети знают, что ствол, как правило, коричневый, а листва зеленая, и соответственно так их и изображают. Размышляя над вопросом, как можно помочь дереву, если у него неважное самочувствие, школьники дают реальные советы экологического содержания. Хотя перед этим говорили о дереве от первого лица: «Это дерево — я сам».
Важно также помнить о психологических механизмах проекции в проективном рисовании. Считается, что испытуемый проецирует (отражает, выражает) свои неосознаваемые или скрываемые потребности, комплексы, вытеснения, переживания, мотивы.
Итак, с одной стороны, интерпретация рисунков детей, о которых экспериментатор не имеет никакой дополнительной информации, затруднительна и может привести к искаженным, далеким от реальности выводам. С другой стороны, если ребенок хорошо известен экспериментатору, возникает проблема «подстановки» данных. Так, зная о душевных переживаниях человека, интерпретатор рисунка выискивает в нем соответствующие формальные признаки.
Следовательно, любой специалист, проводящий диагностику, должен максимально корректно подходить к изобразительной продукции своих подопечных. Тем более что пластический образ, как наиболее экономичный инструмент коммуникации, открыто и искренне передает смысл изображенного. Подчеркивая эту особенность, К. Юнг называл художников «рупорами бессознательного».
Таким образом, отмечая несомненную значимость проективного рисования в диагностике индивидуальных психологических особенностей, подчеркнем еще раз важность понимания границ метода.
«Кто хочет невозможного, мне мил», — заметил Мефистофель. Видимо, недаром данные слова Гете вложил в уста именно этому персонажу.

Людмила ЛЕБЕДЕВА,
кандидат педагогических наук,
старший научный сотрудник
Ольга ЛЕБЕДЕВА,
студентка,
Ульяновский государственный
педагогический университет

Окончание в №33