ЛИРИКА
НЮРКА
Юрий КОВАЛЬ
Нюрке дядизуевой было шесть лет.
Долго ей было шесть лет. Целый год.
А как раз в августе стало Нюрке семь лет.
На Нюркин день рождения дядя Зуй напек калиток —
это такие ватрушки с пшенной кашей — и гостей
позвал. Меня тоже. Я стал собираться в гости и
никак не мог придумать, что Нюрке подарить.
— Купи конфет килограмма два, — говорит
Пантелевна. — Подушечек.
— Ну нет, тут надо чего-нибудь посерьезнее.
Стал я перебирать свои вещи. Встряхнул рюкзак —
чувствуется в рюкзаке что-то тяжелое. Елки-палки,
да это же бинокль! Хороший бинокль. Все в нем цело,
и стекла есть, и окуляры крутятся.
Протер я бинокль сухой тряпочкой, вышел на
крыльцо и навел его на дядизуев двор. Хорошо все
видно: Нюрка по огороду бегает, укроп собирает,
дядя Зуй самовар ставит.
— Нюрка, — кричит дядя Зуй, — хрену-то накопала?
Это уже не через бинокль, это мне так слышно.
— Накопала, — отвечает Нюрка.
Повесил я бинокль на грудь, зашел в магазин, купил
два кило подушечек и пошел к Нюрке.
Самый разный народ собрался. Например, Федюша
Миронов пришел в хромовых сапогах и с мамашей
Миронихой. Принес Нюрке пенал из бересты. Этот
пенал дед Мироша сплел.
Пришла Маня Клеткина в возрасте пяти лет.
Принесла Нюрке фартук белый, школьный. На фартуке
вышито в уголке маленькими буковками: «Нюри».
Пришли еще ребята и взрослые, и все дарили Нюрке
что-нибудь школьное: букварь, линейку, два
химических карандаша, самописку.
Тетка Ксеня принесла специальное коричневое
первоклассное школьное платье. Сама шила. А дядя
Зуй подарил Нюрке портфель из желтого
кожзаменителя.
Братья Моховы принесли два ведра черники.
— Целый день, — говорят, — сбирали. Комары
жгутся.
Мирониха говорит:
— Это нешкольное.
— Почему же нешкольное? — говорят братья Моховы.
— Очень даже школьное.
И тут же сами поднавалились на чернику.
Я говорю Нюрке:
— Ну вот, Нюра, поздравляю тебя. Тебе теперь уже
семь лет. Поэтому дарю тебе два кило подушечек и
вот — бинокль.
Нюрка очень обрадовалась и засмеялась, когда
увидела бинокль. Я ей объяснил, как в бинокль
глядеть и как на что наводить. Тут же все ребята
отбежали шагов на десять и стали на нас в этот
бинокль по очереди глядеть.
А Мирониха говорит, как будто бинокль первый раз
видит:
— Это нешкольное.
— Почему же нешкольное, — обиделся я, — раз в
него будет школьница смотреть!
А дядя Зуй говорит:
— Или с учителем Алексей Степанычем залезут они
на крышу и станут на звезды глядеть.
Тут все пошли в дом и как за стол сели, так и
навалились на калитки и на огурцы. Сильный хруст
от огурцов стоял, и особенно старалась мамаша
Мирониха. А мне понравились
калитки, сложенные конвертиками.
Нюрка была веселая. Она положила букварь, бинокль
и прочие подарки в портфель и носилась с ними
вокруг стола.
Напившись чаю, ребята пошли во двор в лапту
играть.
А мы сели у окна, и долго пили чай, и глядели в
окно, как играют ребята в лапту, как медленно
приходит вечер и как летают над сараями и над
дорогой ласточки-касатки.
Потом гости стали расходиться.
— Ну, спасибо, — говорили они. — Спасибо вам за
огурцы и за калитки.
— Вам спасибо, — отвечала Нюрка, — за платье
спасибо, за фартук и за бинокль.
Прошла неделя после этого дня, и наступило первое
сентября.
Рано утром я вышел на крыльцо и увидел Нюрку.
Она шла по дороге в школьном платье, в белом
фартуке с надписью «Нюри». В руках она держала
большой букет осенних золотых шаров, а на шее у
нее висел бинокль.
Шагах в десяти за нею шел дядя Зуй и кричал:
— Смотри-ка, Пантелевна, Нюрка-то моя в школу
пошла!
— Ну-ну-ну... — кивала Пантелевна. — Какая
молодец!
И все выглядывали и выходили на улицу посмотреть
на Нюрку, потому что в этот год она были
единственная у нас первоклассница.
Около школы встретил Нюрку учитель Алексей
Степаныч. Он взял у нее цветы и сказал:
— Ну вот, Нюра, ты теперь первоклассница.
Поздравляю тебя. А что бинокль принесла, так это
тоже молодец. Мы потом залезем на крышу и будем на
звезды смотреть.
Дядя Зуй, Пантелевна, тетка Ксеня, Мирониха и еще
много народу стояли у школы и глядели, как идет
Нюрка по ступенькам крыльца. Потом дверь за ней
закрылась.
Так и стала Нюрка первоклассницей. Еще бы, ведь ей
семь лет. И долго еще будет. Целый год.
|