ШКОЛЬНАЯ СЕЛЕКЦИЯ: ПРОБЫ И ОШИБКИ

Совершенно очевидно, что цель
идеального сообщества заключается в том,
чтобы определить, каким интеллектом наделила
каждого ребенка природа, и в зависимости
от этого дать ему образование и подвести его к той профессии,
которой больше всего соответствует уровень его интеллекта.
Сирил Бёрт

...Любой предмет можно преподать эффективно
и в достаточно адекватной форме любому
ребенку на любой стадии развития.
Джером Брунер

В старой притче рассказывается о том, как некто перед вратами рая, предвкушая встречу с великими праведниками и героями, попросил апостола Павла показать ему величайшего полководца всех времен и народов. И апостол указал на скромную фигуру человека, который так же дожидался своей очереди перед райскими вратами. «Это ошибка! — в недоумении воскликнул вопрошавший. — Этого человека я знал при жизни — он был обычным сапожником». «Нет никакой ошибки, — ответил апостол. — По своим способностям именно этот человек и есть самый великий полководец».
Как же происходят такие недоразумения? Ответом на этот вопрос может послужить реальный жизненный пример, о котором любят упоминать биографы Альфреда Адлера. В школе будущий психолог не отличался усердием и успехами не блистал. Хуже всего давалась ему математика. Вконец раздосадованный учитель вызвал однажды его отца и посоветовал забрать мальчика из школы ввиду его полной неспособности к наукам. В качестве альтернативы учитель предложил отдать Альфреда в подмастерья к сапожнику!
К счастью, Адлер-старший не послушался совета. А юный Альфред решил доказать учителю его неправоту и с усердием засел за математику. Через год он был первым учеником в классе.
Остается только догадываться, сколько послушных отцов вняли учительским советам и сколько потенциальных ученых, мыслителей и творцов были в результате обречены стать заурядными ремесленниками.

ЗНАНИЯ ПО КРУПИЦАМ

На протяжении веков большинство педагогов сходились во мнении, что одни дети более способны к учению, чем другие, а есть и такие, которые в силу ограниченности ума и вовсе к учению не способны. Обучать первых было легко и приятно, вторых — труднее, но тоже возможно. От третьих по возможности старались избавляться, если только решением проблемы не выступал родительский кошелек или титул, — принцу, будь он хоть трижды тупица, образование было обеспечено.
Не будем, однако, забывать, что на протяжении почти всей многовековой истории человечества образование исчерпывалось усвоением весьма ограниченного круга знаний и умений. Еще не так давно достаточно образованным считался человек, владеющий грамотой и элементарными навыками счета. Прочие же знания могли у него быть в рамках современного курса вспомогательной школы «Ознакомление с окружающим миром».
В средневековой Европе науками владели единицы и даже просто грамотные составляли ничтожное меньшинство населения. Так что освоить «базовый курс» было по силам любому, кто не страдал тяжелой умственной отсталостью. В силу этого проблема школьного отбора долгие годы просто не ставилась. Актуальной она стала лишь тогда, когда научные знания, в отличие от прежнего неспешного накопления по крупицам, стали прирастать лавинообразно и соответственно стали углубляться и расширяться программы обучения.
Другой причиной, диктовавшей необходимость отбора, стало введение всеобщего образования (сперва — начального) для удовлетворения насущных нужд интенсивно развивавшегося индустриального общества. Впервые о проблеме отбора всерьез заговорили в середине XIX века, а вплотную к ее решению подошли на рубеже XIX—XX веков. Судя по тому, что острые дискуссии на эту тему не стихают по сей день, проблема и сегодня далеко не исчерпана.

ЗА И ПРОТИВ

На протяжении полуторавековой истории школьного отбора в нем все более явно обозначались две основные тенденции.
Во-первых, это постепенный переход от грубых форм деления детей на «чистых» и «нечистых» к более тонким и дифференцированным формам селекции. В то же время сам факт сортировки детей явно или неявно означает ограничение образовательных возможностей для определенного сегмента выборки, то есть дифференциация легко выливается в дискриминацию. Если при этом вольно или невольно предпочтение отдается определенному сословию, полу или расе, то негодование общественности неизбежно.
Во-вторых, набирает силу другая тенденция — нарастающая борьба против какого бы то ни было отбора в пользу предоставления равных образовательных возможностей всем без исключения. Однако (как бы ни силились это отрицать экзальтированные «гуманисты») индивидуально-психологические различия, в том числе и различия в уровне интеллекта, творческих способностей и т.п., реально существуют, и школьная практика свидетельствует об этом ежедневно.
Попытки совместного обучения детей с разными возможностями порождают больше проблем, чем решают, и большинство учителей, не склонных к идеализации действительности, без колебаний с этим согласятся. Поэтому противоборство эгалитаристов и сторонников селекции по сей день продолжается с переменным успехом то одной, то другой стороны.
Причем назвать это успехом — даже не совсем точно. Ибо этот «успех» достигается тогда, когда противоборствующая сторона проявляет слишком много усердия, так что издержки ее подхода становятся вопиюще очевидны.
С одной стороны, усилия сторонников селекции закрепляют социальное (гендерное, расовое) неравенство, а это в наш век демократических иллюзий многих шокирует. К тому же никакая система отбора не безупречна, о чем свидетельствуют примеры случайных успехов ранее «отбракованных» детей. И это служит весомым аргументом против селекции.
С другой стороны, отказ от отбора выливается в уравниловку и приводит в конечном счете к массовому снижению уровня образования (малоспособные не в состоянии превысить свой уровень, и школе приходится под него подстраиваться, «пригибая» более способных). И маятник школьной политики, запущенный много лет назад, по сей день никак не придет в равновесие и качается то в одну, то в другую сторону.
Чтобы разобраться в этих тенденциях, рассмотрим их подробнее с самых истоков.

«НОРМАЛЬНЫЕ» И «НЕНОРМАЛЬНЫЕ»

С давних пор учение совершенно справедливо рассматривалось как умственная деятельность, то есть такая деятельность, которая требует способности к умственным усилиям, так же, впрочем, как и определенных личностных качеств (каковыми испокон веку в школьной практике почитались послушание, дисциплинированность, усидчивость). Однако само наличие этой способности оценивалось полярно — есть она или нет (проблема дисциплины даже не ставилась, ибо легко решалась с помощью розги; небезынтересно, что в некоторых «цивилизованных» странах, представители которых ныне учат нас гуманизму, школьников продолжали нещадно сечь до самого недавнего времени).
Подобно тому, как в плане психического здоровья принято было делить людей на «нормальных» и «сумасшедших», так и в плане интеллекта, обучаемости считалось, что большинство обладает достаточными способностями для усвоения знаний, но есть и ущербные индивиды, не пригодные ни к чему. На этом основании и строились первые попытки школьной селекции, призванные отделить «нормальных» от «ненормальных».
Задача эта была не так уж проста, ибо последняя категория отличалась неоднородностью. По данным поверхностных наблюдений, в нее попадали дети с различными нарушениями, в первую очередь — страдавшие психическими заболеваниями. Их было необходимо отличать от тех, у кого недостатки ума не были связаны с душевным недугом и кого, в принципе, можно было учить, хотя и на простейшем уровне.
Таким образом, первые шаги на ниве школьного отбора были предприняты с целью более точной категоризации — помимо «годных» и «негодных» следовало выделить «ограниченно годных».
С этой целью французскими медиками (всякая «ущербность» по традиции относилась к компетенции врачей) Ж.Э.Д. Эскиролем и Э. Сегеном были разработаны первые методы диагностики умственной отсталости. Массовой школы эти методы, однако, не касались, так как применялись к тем, кто в нее явно не попадал.

КУРЬЕЗНЫЕ СЛУЧАИ

В школе селекция осуществлялась спонтанно, на основе критериев, произвольно выбранных конкретным педагогом. Например, преподобный Д. Гойдер, учительствовавший в середине XIX века в различных школах Великобритании, в своем отношении к ученикам руководствовался... френологическими картами Галля. Иными словами, сортировал их по форме черепа. Вот цитата из его книги, вышедшей в 1862 году: «Я давал ученикам задания в соответствии с их [френологическими] данными и никогда не ошибался. У меня были хороший музыкант, географ и чтец, и все они впоследствии в самом деле стали специалистами в этих областях. Это ли не свидетельство в пользу френологии!»
Современный английский педагог Э. Стоунс, из чьей книги «Психопедагогика» заимствована эта история, считает этот случай весьма показательным, но в совершенно ином смысле, чем виделось Гойдеру. По мнению Стоунса, тут имело место «самоисполняющееся пророчество», когда соответствующие ожидания и установки стимулируют возникновение того или иного явления.
В связи с этим Саймон упоминает выразительную иллюстрацию этого явления, а именно — художественный фильм «Глаз урагана». Фильм рассказывает о жизни класса, в котором учительница разделила детей на... кареглазых и синеглазых! Она объявила, что дети с карими глазами менее способны к учению, чем синеглазые.
После этого учительница и синеглазые дети стали относиться к кареглазым, как если бы они и в самом деле были менее способными. Например, учительница не задавала кареглазым вопросов, считая таких детей неспособными ответить на них. Она и синеглазые дети ожидали от кареглазых поведения, характерного для тупиц, и соответственно вели себя с ними.
И всего через несколько дней различие, произвольно установленное на основе субъективного и ничем не подкрепленного суждения, стало обретать все более реальные формы. В классе создалась напряженная атмосфера, кареглазые перестали стараться, чувствовали себя обиженными. Негативные ожидания привели к снижению их мотивации и соответственно успеваемости.
Следует отметить, что этот кинематографический сюжет был представлен публике в то самое время, когда в Великобритании практически завершался переход от селекционной системы образования к эгалитарной. Художественный фильм на актуальную тему призван был подкрепить соответствующие общественные настроения.

КОЛЕБАНИЯ МАЯТНИКА

Дело в том, что Великобритания являет собой пример наиболее острого противоборства ранее указанных тенденций. Как известно, первые психологические тесты (шкала Бине—Симона) в системе школьного отбора были использованы во Франции в начале XX века. Но это была архаичная дифференциация «годных» и «негодных» — недобравшие баллов отправлялись во вспомогательные школы.
В Англии к делу подошли тоньше. Была разработана трехпоточная система среднего образования, в которую школьники включались в возрасте 11 лет. Дети, признанные наиболее способными по результатам тестирования, проходили обучение на более высоком уровне и в дальнейшем получали доступ к высшему образованию; образовательные возможности остальных ограничивались. Принятая в 1944 году, эта система почти сразу же начала подвергаться критике за свой дискриминационный характер, а в 1960–70-х годах была постепенно отменена.
Аналогичные процессы почти в то же время (особенно в 60-е годы) имели место в США, в частности — в связи с борьбой национальных меньшинств за гражданские права. В общественном сознании идея школьной селекции оказалась напрямую увязана с идеями расовой сегрегации, поскольку чернокожие школьники в массе своей никогда не справлялись с интеллектуальными тестами на уровне белых. Десегрегация школы потребовала параллельной дискредитации тестирования и какого бы то ни было отбора. И хотя тестирование IQ широко практикуется в США по сей день, недостаточный балл уже не ставит барьера на пути к получению образования.
В нашей стране апофеоз селекции пришелся на конец 20-х — начало 30-х годов и был связан с широким внедрением педологических процедур в практику народного образования. Как и в подобных зарубежных прецедентах, маятник оказался оттянут слишком далеко и рано или поздно должен был качнуться в противоположную сторону. Что и произошло в 1936 году, когда официальным декретом школьному отбору был положен конец.
В этом положении маятник пребывал более полувека, пока на рубеже 90-х не качнулся обратно. Связано это было с массовыми иллюзиями в обществе, возлагавшем большие надежды на отказ от уравниловки.
Иллюзии рассеялись быстро. И маятник стремительно понесся в другую сторону. Отказ от уравниловки обернулся чудовищным расслоением общества, воспринимаемым многими крайне болезненно. Психологи, пришедшие в школу с арсеналом тестов, застыли в недоумении — едва они наладили систему отбора, как эта практика снова объявляется негуманной.
Правда, с учетом исторического опыта, возвратного движения маятника ждать не так уж долго. Но самые здравомыслящие не ждут очередного поворота, а пытаются обосновать концепцию золотой середины — селекции ради дифференциации, а не дискриминации. Идея не нова, но за полтораста лет так и не получила безупречного воплощения. Так что психологам, если они не станут впадать в крайности, работы еще хватит надолго.

Сергей СТЕПАНОВ