ТРАГЕДИЯ РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ

Аркадий АВЕРЧЕНКО

Меня часто спрашивают:
— Простодушный! Почему вы торчите в Константинополе? Почему не уезжаете в Париж?
— Боюсь, — робко шепчу я.
— Вот чудак... Чего ж вы боитесь?
— Я писатель. И потому боюсь оторваться от родной территории, боюсь потерять связь с родным языком.
— Эва! Да какая же это родная территория — Константинополь?
— Помилуйте — никакой разницы. Проходишь мимо автомобиля — шофер кричит: «Пожалуйте, господин!» Цветы тебе предлагают: «Не купите ли цветочков? Дюже ароматные!» Рядом: «Пончики замечательные!» В ресторан зашел — со швейцаром о Достоевском поговорил, в шантан пойдешь — слышишь:
Матреха, брось свои замашки,
Скорей тангу со мной пляши...
Подлинно черноземная Россия!
— Так вы думаете, что в Париже разучитесь писать по-русски?
— Тому есть примеры, — печально улыбнулся я.
— А именно?..
Не отнекиваясь, не ломаясь, я тут же рассказал одну известную мне грустную историю.

О РУССКОМ ПИСАТЕЛЕ

Русский пароход покидал русские берега, отправляясь за границу.
Опершись о борт, стоял русский писатель рядом со своей женой и тихо говорил:
— Прощай, моя бедная, истерзанная родина! Временно я покидаю тебя. Уже на горизонте маячит Эйфелева башня, Нотр-Дам, Итальянский бульвар, но еще не скрылась из глаз моих ты, моя старая, добрая, так любимая мной Россия! И на чужбине я буду помнить твои маленькие церковки и зеленые монастыри, буду помнить тебя, холодный красавец Петербург, твои улицы, дома, буду помнить «Медведя» на Конюшенной, где так хорошо было запить расстегай рюмкой рябиновой! На всю жизнь врежешься ты в мозг мне, — моя смешная, нелепая и бесконечно любимая Россия!
Жена стояла тут же, слушала эти писательские слова и плакала.

* * *

Прошел год.
У русского писателя была уже квартирка на бульваре Гренелл и служба на улице Марбеф, многие шоферы такси уже кивали головой, как старому знакомому, уже у него было свое излюбленное кафе на улице Пигаль и кабачок на улице Сен-Мишель, где он облюбовал рагу из кролика и совсем недурное «ординэр»...
Пришел он однажды домой после кролика, после «ординэр» — сел за письменный стол, подумал и, тряхнув головой, решил написать рассказ о своей дорогой родине.
— Что ты хочешь делать? — спросила жена.
— Хочу рассказ написать.
— О чем?
— О России.
— А че-ем?!
— Господи боже ты мой! Глухая ты, что ли? О Рос-сии!!!
— Calmez vous, je vous en prie!¹ Что же ты можешь писать о России?
— Мало ли что. Начну так: «Шел унылый, скучный дождь, — который только и может идти в Петербурге... Высокий молодой человек быстро шагал по пустынной в то время дня Дерибасовской»...
— Постой! Разве такая улица есть в Петербурге?
— А черт его знает. Знакомое словцо. Впрочем, поставлю для верности — Невскую улицу. Итак, «...высокий молодой человек шагал по Невской улице, свернул на Конюшенную и вошел, потирая руки, к «Медведю». — «Что, холодно, monsieur? — спросил метрдотель, подавая карточку. — Mais oui, — возразил молодой сей господин. — Я есть большой замерзавец на свой хрупкий организм».
— Послушай, — робко перебила его жена, — разве есть такое слово «замерзавец»?
— Ну да! Человек, который быстро замерзает — суть замерзавец. Пишу дальше: «Прошу вас очень, — сказал тот молодой господин. — Подайте мне один застегай с немножечком poisson bien frais² и одну рюмку рабиновку».
— Что такое рабиновка?
— Это такое... du водка.
— А по-моему, это еврейская фамилия: Рабиновка — жена Рабиновича.
— Ты так думаешь?.. Гм! Как, однако, трудно писать по-русски!
И принялся грызть перо.
Грыз до утра.

* * *

И еще год пронесся над писателем и его женой.
Писатель пополнел, округлел, завел свой auto³, вообще та вечерняя газета, где он вел парижскую хронику, щедро оплачивала его «се селебр рюсс»⁴.
Однажды он возвращался вечером из ресторана, где оркестр ни с того ни с сего сыграл «Боже, царя храни»... Знакомая мелодия навеяла целый рой мыслей о России...
«О, нотр повр Рюси!⁵ — печально думал он. — Когда я приходить домой, я что-нибудь писать о наша славненькая матучка Руссия».
Пришел. Сел. Написал.
«Была большая дождика. Погода был то, что называй веритабль петербуржьен⁶. Один молодой господин ходил по одна улица по имени сей улица Крещатик... Ему очень хотелось manger⁷. Он заходишь на конюшню, сесть на медведь и поехать в restaurant, где скажишь: garcon, une tasse⁸ рабинович и одна застегайчик avec тарелошка с ухами».

* * *

Я кончил.
Мой собеседник сидел, совсем раздавленный этой тяжелой историей.
Оборванный господин в красной феске подошел к нам и хрипло сказал:
— А что, ребятежь, нет ли у кого прикурить цигарки?
— Да, — ухмыльнулся мой собеседник, — трудно вам уехать из русского города.

¹ Успокойся, пожалуйста! (франц.)
² Свежей рыбы (франц.).
³ Автомобиль (франц.).
⁴ Этого знаменитого русского (франц.).
⁵ О, наша бедная Россия (франц.).
⁶ Настоящая петербургская (франц.).
⁷ Есть (франц.).
⁸ Человек, рюмку (франц.).