КАК ЗАДУШИТЬ ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ,

ИЛИ ЗАСТАВЬ ДУРАКА БОГУ МОЛИТЬСЯ...

Рассказ учительницы о педсовете-тренинге

Обычно педсовет у нас в педколледже по четвергам. А тут его назначили на вторник, потому что специально пригласили даму, которая в четверг прийти не могла. Поэтому педсовет взяли и перекинули.

На вторник никто из учителей настроен не был. Многие не смогли посетить это важное мероприятие. Поэтому в актовом зале из ста пятидесяти учителей собралось всего человек двадцать. Я пришла туда только лишь потому, что мне нужно было согласовать изменение своего расписания.

ПРИВЫЧНАЯ МИЗАНСЦЕНА

Каждый раз иду на педсовет как под дулом пистолета. Когда врач назначает тебе укол или обследование какое-то (процедуру неприятную), ты весь вибрируешь и тело твое боится. Точно так же происходит и с моей психикой, когда я отправляюсь на педсовет. Ужасно нервничаю. Педсовет считаю потерянным временем. Мы всегда на педсовете отсиживаемся. Кто тетради проверяет, кто газеты почитывает. Вот и я пришла в актовый зал и села как порядочная.

На сцене президиум. Сидят председатель, секретарь и приглашенная дама — какая-то бывшая методистка. Впечатление мастодонта она, слава Богу, не производит. Простая женщина, одна из тех, что махнули на себя рукой. Ее вид скорее вызывал доверие и успокаивал. Но, как выяснилось, радоваться было рано.

В зале всегда первые места свободные — они для начальства. Но начальства было мало. Поэтому аж до центра зала сидело человек пять-шесть. А остальные педагоги заняли последние ряды — поближе к двери. Вот такая привычная мизансцена.

ЗАЧИСТКА ГАЛЕРКИ

Председатель (она преподает педагогику) встает и объявляет, что сегодняшний педсовет посвящен теме воспитания ума и сердца. Говорит она всегда красноречиво, я бы даже сказала, в какой-то гастрономической манере, сглатывая слюну, смакуя каждую мысль. Я всегда на нее удивляюсь — ну нельзя же на полном серьезе разглагольствовать о подобных вещах. Я думаю, что все педагоги и психологи такие (хотя психологи, пожалуй, поскромнее).

Нам представили даму и сказали, что Татьяна Юрьевна (назовем ее так) просит час. Публика выпадает в осадок, потому что говорить час на педсовете, не останавливаясь, это слишком. У нас только отчетные доклады за текущий год бывают такими долгими. Все остальные доклады — по 10 минут.

Но учителя — народ дисциплинированный — настроились терпеть. И вот эта дама выходит на край сцены (у нас обычно выступают с трибуны) и начинает говорить очень тихим голосом... и в ужасной манере переводчиков американских фильмов. У всех глаза на лоб полезли. Многие оторвались от тетрадок и книжек.

Короткие фразы с задранными кверху окончаниями настораживали. Но то, что она говорила, настораживало еще больше:

— Я так понимаю: тема педсовета — воспитание ума и сердца. Но о каком воспитании может идти речь, если вы пригласили гостя и первые ряды свободные, а вы сидите в конце зала и каждый настроен заняться своим делом. Об этом не может быть и речи. Я пришла с вами работать.

При этом ее интонация приобретала все более и более угрожающий оттенок. У председательши брови взлетели вверх. И она, улыбаясь и всем нам подмигивая, попросила нас пересесть поближе. Два-три слабонервных, те, которые имеют отношение к административной части, пересели тут же. Остальные держали оборону.

Гостья продолжила развивать тему. Пересело еще человек пять из тех, кто был сзади, потому что там совсем неприлично было оставаться сидеть. Кое-как территория перед столом президиума заполнилась. Я сняла очки и чувствовала себя провинившейся школьницей, которую отчитывают за отсутствие сменной обуви или опоздание.

ТИХОНОВ В ПОЗЕ ЛЬВА

Дама продолжала в своей странной манере. Оказывается, она пришла с нами работать, потому что мы много говорим о воспитании, но дети у нас (вообще-то, у нас в колледже — студенты) по-прежнему грязные, чумазые, вихрастые, их как бы не касалась рука педагога. Не надо проводить занятия по этике, по этикету, надо просто с ними ежечасно, ежеминутно заниматься воспитанием. Существуют тысячи секунд нашего общения с детьми. Какая разница, куда ребенок положит вилку, ложку и т.д. Важно, как он проявляет себя в жизни.

— Я сейчас вам покажу два фрагмента — учителя 60-х годов и учителя 90-х годов. И вы увидите разные стили работы этих учителей. И вы поймете, кто мы. Я прошу мне помочь включить аппаратуру.— Одна из нас вскакивает, включает ей телевизор-двойку. Мы видим «Доживем до понедельника». На экране Тихонов.

— Вот посмотрите, — поясняет Татьяна Юрьевна, — на этого педагога. Он стоит в позе льва. Он готов к прыжку. Он вызывает ярость у учеников. Он идет по классу, размахивая руками. Это стереотип педагога, который занимает пространство. Он вызывает учеников на себя, занимает весь класс, все должны ему подчиняться. Он кумир учеников. Вот сейчас он вызовет ученика, который выше его. Стоп! Вы видите, как он поднял подбородок? Он унижает его, он ставит себя выше этого ученика. Вот вы видите, он сейчас возьмет ручку. Зачем ему ручка? Ведь он не собирается писать. Он ручку берет для удлинения руки, для удлинения указующего перста. И он начинает с ручкой объяснять. Он говорит великолепные слова, очень красиво говорит, но все это — тоталитарный стиль. Этот тоталитарный стиль воспитывает исполнителей. Вы обратили внимание на лица учеников?

Комментарии были невозможны. И обмолвиться двумя словами с соседом было также невозможно. Начался следующий фрагмент. Татьяна Юрьевна тут же замахала руками, чтобы выключили телевизор, ей дальше не надо. Она скажет, когда надо будет включить.

— Вот вы посмотрели, — назидательно продолжила она, — на тоталитарный стиль педагога. Вы знаете, мы говорим о воспитании свободной личности. Ребенок — это личность, которая должна сама создавать вокруг себя мир, осмыслять его. Такой способ учительствования не способствует воспитанию личности.

И Татьяна Юрьевна поведала нам о том, как ей достался 2-й класс, который оставил в марте учитель («Вы представляете? Оставить класс в марте», — риторически восклицала она). И вот она пришла в класс и сказала: «Здравствуйте, юноши и девушки! Мне нужен стул». В классе — тишина. Она спрашивает: «В этом классе есть юноши?» Но никто не встал. Тогда она подошла к второкласснику и спросила: «Скажи, ты кто?» Он сказал: «Я — ученик».

— Вот видите,— восклицала Татьяна Юрьевна, — к чему приводит такой стиль воспитания? Мальчик осознает себя всего лишь учеником! Он не осознает себя юношей.

Я подумала, что действительно он не юноша, а мальчик, — это все-таки начальная школа. Татьяна же Юрьевна гнула свое:

— Вы представляете, у молодых людей не воспитывается сознание личности. То есть молодой человек в начальной школе не осознает себя мужчиной. Одна девочка пошла за стулом для себя. А я сказала: «Зачем ты ходишь за стулом? Здесь столько молодых людей, которые хотят тебе этот стул уступить». Я думаю, что у этой девочки челюсть так и отвисла — не сформировано понятие, что она девушка, женщина. Вот результаты нашего воспитания.

НАДО ТЩАТЕЛЬНО ОБЕРЕГАТЬ ЛИЧНОСТЬ!

— Я, — начинает Татьяна Юрьевна новый пример, — была в школе самоопределения. Эту школу нам рекомендуют как образец современного стиля формирования нового сознания. Сижу на уроке в начальной школе. Вдруг ребенок в кроссовках идет по партам, по тетрадям. Я в ужасе. Встаю, подхожу к учительнице и спрашиваю: «Что это у вас?» А она говорит: «У нас свобода личности». Ну коль у вас свобода личности, то у меня тоже свобода! Я присутствовать здесь не собираюсь. Встала и ушла.

Тут и мне захотелось встать и уйти. Но сижу и пухну от противоречия между ее стилем поведения и тем, что она говорит.

Наконец нам показали второй фрагмент — 90-е годы. Опять фрагмент из игрового фильма. Я не могу сказать какого, но явно из постперестроечных.

— Вот посмотрите,— комментировала дама, — новый учитель. Вот он тоже еще пользуется рукой как указкой. Но у него уже другая походка. Вот посмотрите, какая смелая мизансцена. Учитель присел между рядами на корточки. И все ученики склонились к нему (я подумала: «Два ряда — да, а третий-то?..»). Посмотрите, какие лица формируются из такого стиля общения. Учитель поставил себя ниже учеников. Он что-то им говорит. Они могут слушать его, могут нет. Вот в данном случае. Вот посмотрите, как они думают, они осмысляют. Сейчас происходит процесс мышления и формирования личности. Этот момент очень серьезный. Я показываю вам, конечно, фрагмент фильма. Я не могу в этом смысле показать вам урок как образец. Это было бы некорректно. Но вот я вам продемонстрировала два стиля работы. А как же вы работаете с учениками? Давайте я с вами поиграю. Встаньте, пожалуйста!

КАК СТАТЬ ГЛУХИМ

Бедные учительницы на первых рядах (кроме начальства — их она не трогала)! Поднимает первую — та председатель методобъединения — и говорит: «Вот представьте себе, что мы с вами знакомы, хорошо знакомы. Я с вами встречаюсь: «Здравствуй, как ты сегодня хорошо выглядишь». Что бы вы мне сказали?»

Учительница, поднявшись на сцену, начинает краснеть и тихо лопотать, что она бы ответила: «И ты сегодня хорошо выглядишь». После чего Татьяна Юрьевна многозначительно спрашивает: «А вас ничего не смутило? Я повторю фразу: «Как ты сегодня хорошо выглядишь». Вызванная — в замешательстве. То ли за «ты» надо зацепиться, то ли за что-то другое. Как угодить приглашенной даме? Ведь она ей уже ответила. Но ответ ведущую не устроил. А та уже и наезжает:

— Вы плохо слышите, — и, обращаясь в зал, добавляет: — люди вообще плохо слышат. Я сказала: «Как ты сегодня хорошо выглядишь». Но ведь нехорошо делать так комплименты. Потому что вы пойдете домой и дома будете до самого вечера думать, что же я только сегодня хорошо выгляжу? Соответственно, воспитание заключается в том, что надо тщательно оберегать личность. Так к ней относиться, так бережно ее охранять, чтобы, не дай бог, ее не обидеть. (Но сама-то она как бы уже пару раз по нам прошлась в сапогах немытых.) Хорошо, садитесь, спасибо. А теперь, пожалуйста, поднимитесь на сцену, вот те четверо крайних.

ПОВТОРЯЙТЕ ЗА МНОЙ

У нас в актовом зале так: рядов пять «парадных» кресел, куда нужно было сесть, когда пересаживали поближе, потом проход и дальше рядов двадцать. Кто сидел близко — с теми она и работала, только с ними она и разговаривала. Она даже взгляда не бросила на тех, кто остался сидеть за проходом. Как будто в зале больше людей не было. Она работала только с теми десятью, которые сидели около нее. И крайние были из их числа.

Я была, конечно, счастлива, что она меня не трогает.

Подняв следующих четырех, она говорит:

— Не надо заниматься воспитанием, а надо вот просто играть. Вот мы играем с детьми в такую игру. Вызываю четырех человек. Первой из вас я скажу фразу, которую она произнесет вслух. Вторая расскажет нам, что произойдет с первой, если она сделает это сию минуту. Третья расскажет, что произойдет с ней, если она будет это делать целую неделю, а четвертая — целый год. Повторяйте за мной фразу.

Первая за ней повторяет: «Я хочу купить цветы и подарить их своей подруге». Вторая: «Это будет очень хорошо, у тебя сейчас поднимется настроение, если ты будешь делать это регулярно». Третья: «Через неделю у тебя появится много друзей, у тебя будет хорошее настроение». Последняя: «Все будет прекрасно через год».

Следующая фраза — «Я налила себе стакан водки и хочу выпить». И эту и первую фразу надо было читать по листочку. Но листочка никакого не было. Он был воображаемый. С детьми же она играла так: она вытягивала нужный листочек, на котором та или иная фраза написана, и ученики читали фразу вслух. А тут листочка нет. Поэтому Татьяна Юрьевна сказала, что мы должны вообразить, как дети играют с ней в эту игру. (Но я, вообще-то, не поняла, почему бы ей, уж если она собралась показывать упражнение, не принести этот листочек.)

Наконец первая произносит: «Я налила себе стакан водки и хочу выпить». Вторая говорит: «Тебе станет плохо». Третья говорит: «Если ты будешь пить всю неделю, ты потеряешь работу и друзей». Четвертая говорит: «Если будешь пить весь год, то тебе будет плохо».

На мой взгляд, комментарии не шибко оригинальные. Татьяна же Юрьевна продолжала:

— И тогда я говорю ученику: при мне возьми и этот листочек разорви. Ты после этого будешь наливать стакан водки? Не будешь. Все! Вот и все воспитание! Мне одна мама рассказывала, как ее сын тот листочек, который ему в школе достался, принес, поставил на холодильник и он у него целую неделю простоял!

А ЕЩЕ УЧИТЕЛЯ!

Следующая «игра» началась опять с комментариев. Теперь уже о том, что дети должны уметь слушать друг друга. Чтобы личность участвовала во всем, развивалась, она еще должна уметь слышать других. И понимать, что каждый шаг надо контролировать.

Тут Татьяна Юрьевна вызвала следующих трех жертв:

— Проверим, как вы слушать умеете. Вот сейчас я одной из вас скажу фразу (двоих она отправила в коридор), вы ее повторите. Все, что услышите. Но только это — не испорченный телефон.

После мы слышим труднопроизносимую цитату. Повторить ее не смогу — что-то связанное с индейцами, которые, идя на охоту на островах Новой Гвинеи, заламывают прутья тростника, предполагая, что прутья задержат заход солнца и они успеют до захода солнца вернуться домой.

Эта фраза достается молодой учительнице, историчке. Та смущена и настолько не в себе, что тут же все забывает. Второму человеку она повторяет лишь четверть фразы, пропуская, конечно, кучу всяких слов. Вторая начинает бойко повторять эту четверть, но пропускает какое-то слово. Спотыкается. И говорит: «Не знаю». Третья повторяет за ней: «Не знаю».

Ведущая подводит итог:

— Вот видите, мы не умеем слушать друг друга. А фраза была такая... — размеренно повторяет всю фразу наизусть, всех при этом ставя на место, потому что все мы полные дураки. А еще учителя.

ЧТО ВЫ СТОИТЕ? ИГРАЙТЕ!

Следующая игра была, пожалуй, еще похлеще. Выходят на сцену двое. Татьяна Юрьевна говорит: «Вот вы идете в этом направлении, а вы в обратном. Вы — маленькая девочка (говорит она очень полной женщине). Идете навстречу друг другу, и перед вами большая лужа. Она такая длинная, что обойти ее нельзя. Вы — взрослый человек, а вы — ребенок. Играйте».

Первая в недоумении, как ей играть ребенка и какого возраста. Они стоят друг напротив друга в состоянии полного недоумения. Татьяна Юрьевна поясняет: «Вот вы — взрослый человек. Вы видите, что напротив вас стоит девочка маленькая и туфельки у нее худенькие, с тоненькой подошвой. Что вы будете делать? Ваши действия. А вы, — обращается она к первой, — изображайте маленькую девочку, что вы стоите на месте?»

После неловкой заминки первая начинает изображать перепрыгивание через воображаемую лужу. Я, сидя в зале, ей, конечно, очень сочувствую — тема не задана: какой величины лужа и можно ли ее перепрыгнуть. И глубины какой — неясно, может быть, ее можно вброд перейти. При этом ведь надо вести себя артистично. Да еще проявить знание этики. Короче, не позавидуешь.

Пока первая пыталась прыгать, как маленькая девочка, другая ей говорит: «Подожди, подожди, не прыгай». Ведущая кричит:

— Стоп! Вот как вы ей сказали? Вы сказали ей с позиции взрослого человека, который предполагает, что перед ним девочка слишком маленькая, которая не может принимать своего решения.

Учительница на сцене засмущалась. Да и я была в полном недоумении. А как же с маленькой девочкой поступить? Как же эту детскую душу не оскорбить и не затронуть в ее попытке перепрыгнуть... Можно было бы, конечно, на все наплевать и сказать: «Не мочи ноги!» Это один вариант. А какой другой выход?

Я сама впала в состояние столбняка. Те двое тоже. Правда, той, которая была маленькой девочкой, было проще. Ей всего-то надо было выжидать созревание педагогической мысли. А эта, которая взрослая, потерялась окончательно. Она стала как-то судорожно махать руками и кричать: «Сейчас, подожди, не прыгай».

— Вот, уже лучше,— говорит Татьяна Юрьевна,— уже видно, что вы не давите на нее. Поэтому маленькая девочка уже что-то придумала. Покажите нам, что придумала маленькая девочка...

Я была в таком оцепенении, что даже не поняла, чем же, наконец, завершилась эта замечательная ситуация. Короче, педагогический прием был показан, и ведущая осталась очень довольна.

СЕКРЕТ ВОСПИТАННОСТИ

Теперь на сцену для новой «игры» вызвали двоих. Ведущая ставит перед ними стул:

— Вот вам стул, сядьте на него. Почему вы не садитесь?— риторически вопрошает она. — Потому что стул-то один, а вас двое. Вот видите! Вот он, воспитательный момент. Не надо ни о чем говорить, надо просто создать соответствующую ситуацию.

Надо три ключевых вопроса детям задавать. Первый вопрос: «Чего ты хочешь?» Вот летит ребенок по школе, бежит, орет. Я останавливаю и говорю:

— Чего ты хочешь?

— Ничего не хочу.

— А чего же тогда орешь?

— Просто так.

— Вот пойди и подумай, чего ты орешь.

И все, и не надо больше ничего. Ребенок пойдет и будет думать над тем, зачем он орал.

Второй ключевой вопрос: «Как ты себя чувствуешь после содеянного?»

Вот приходит ребенок, опоздал. Я его спрашиваю:

— Чего ты хочешь?

— Я хочу войти в класс.

— Как ты себя чувствуешь после этого?

— Мне неловко.

И третий вопрос надо задать ему: «Что чувствуем мы (или — что чувствую я) после твоего поступка?» И не надо его ни поучать, ни наказывать, ни уроков этики проводить. Надо все время задавать ему эти три вопроса, и ребенок сам осознает все.

ВЫ ПОНЯЛИ, ЧТО ЭТОГО ДЕЛАТЬ НЕЛЬЗЯ?!

— Сейчас я вам покажу очень поучительный фрагмент, записанный на видео. Он такой коротенький, что мне пришлось его склеить два раза. — И вдруг Татьяна Юрьевна закричала не своим голосом:

— Не показывайте его! Я же не просила. Ну вот, уже показали. Еще раз сначала. Смотрите внимательно, — обратилась она уже к залу.

На экране видим: начальная школа или детский сад — старшая группа, дети идут парами. И одна девочка идет сзади всех. Фрагмент крохотный — секунд 30, хоть уже и склеенный. Дети идут по кругу и на кого-то, кто не в кадре, заглядываются.

Фрагмент показали дважды. Никто ничего не увидел, кроме обычной детсадовской показухи перед камерой. И тут ведущая стала открывать нам глаза:

— Вы обратили внимание на эту девочку, которая идет сзади?

— Да.

— Вы видели, что она идет одна?

— Да, видели.

— Вы поняли, что этого делать нельзя? Что она одета хуже всех?

Никто, конечно, ничего не понял: дети как дети — в каких-то шортиках, платьицах.

— Хуже всех! И осталась без пары. Нельзя девочку оставлять без пары. Вы программируете у этой девочки комплекс неполноценности. Эта девочка закончит школу и всем потом отомстит. Она выйдет на улицу, начнет курить марихуану, колоться героином, потом умрет от СПИДа. И это будет та самая девочка, которая шла одна, в младшей школе, без пары. Она не смогла выйти замуж. Вы запрограммировали ее на это. Не создавайте ребенку такую ситуацию.

Все умылись. Потом она говорила о том, насколько похабна российская педагогика. Что мы на последнем месте по воспитанию. Что надо на «спасибо» говорить «спасибо».

— Я видела ребенка, который купил булочку в школьном буфете. Купил булочку, заплатил и сказал «спасибо». А ему буфетчица сказала: «Спасибо, дорогой». Ребенок стоял с булочкой, зажав ее в руках, и осмыслял, что произошло. Потом он сделал шаг назад и сказал:

— Нет, я же вам сказал: «Спасибо за булочку».

И буфетчица ему опять повторила: «Спасибо, дорогой». Он ушел, и мы видели процесс воспитания, когда на «спасибо» говорят не пресловутое «пожалуйста».

Весь мир уже говорит «спасибо» на «спасибо». Я сгорала от зависти, когда в Зальцбурге две немецких девочки ехали на велосипеде и говорили друг другу «данке шон». Наши дети к этому еще не приучены — говорить «спасибо» на «спасибо». Говорят на «спасибо» «пожалуйста». Или даже вообще ничего не говорят. Мы — самая бедная страна. Мы и Индия.

Мы должны заниматься духовным воспитанием детей. Все то, что я вам сейчас показала и о чем рассказала, все это способствует возникновению, выращиванию свободной личности и свободного стиля общения.

После этого ей преподнесли цветы. Как только председатель президиума отвернулась, я тут же смылась с педсовета, чтобы больше не участвовать ни в обсуждениях, ни в разборах всяких там педагогических преимуществ.

И главное, поймите меня правильно, со многими вещами, которые звучали со сцены, я была согласна. Но с манерой ведения, с приемами, которыми ведущая пользовалась, я, разумеется, согласиться никак не могу. Как она мордовала нас, педагогов, во время так называемых «игр»! Большего унижения я еще не испытывала. А ведь она ведет курс в одном из педагогических университетов...

Записано на диктофон
Вячеславом БУКАТОВЫМ