ТЮЛИК

Шавка не сразу узнала Вову и Наташу. Как и ее собственные сыновья, дети за год тоже выросли и изменились: стали высокими и худыми. Шавка не набросилась на людей с лаем, как это обычно делают плохо воспитанные собаки, не закричала на них, даже ушей не навострила.
Шавка приветливо замахала хвостом и стала принюхиваться, пытаясь вспомнить, когда и где она слышала эти сейчас почти незнакомые ей запахи, шедшие от новых детских сандалий. Потом, ласково улыбнувшись Вове и Наташе умными желтоватыми глазами, она пошла впереди. Ее приветливое виляние хвостом и выражение глаз словно говорили: «Пока еще я не вспомнила, кто вы. Но это ничего. Я вижу, что вы неплохие дети. Особенно ты, маленький сорванец с веселыми черными глазками... Ты, видно, такой же озорник, как и мои сыновья...»
И, чтобы показать свое расположение к маленькому гостю, Шавка легонько лизнула горячим шершавым языком Вовину руку.
— Ай! — в восторге пискнул Вова и обхватил Шавку за голову.
— Ай! — вслед за ним пискнула и Наташа, но уже от страха, что Шавка укусит ее брата.
Шавка с укором глянула на Наташу и легонько коснулась хвостом ее платья, словно упрекнула: «А ты вот хоть и большая, а все равно — девочка. Испугалась, а чего?»
Стараясь по-прежнему быть приветливой и гостеприимной, Шавка бежала на шаг впереди, махая хвостом и то и дело оглядываясь на гостей.
На крыльце, под старым креслом, спал, свернувшись в клубок на подстилке, щенок, Шавкин сын — седой, с черными подпалинами на боках. Он то ли не проснулся, то ли не обратил внимания на приезд новых гостей, но как лежал, так и остался лежать.
Понимая, как это нехорошо и невежливо, и, должно быть, чувствуя себя от этого ужасно неловко, Шавка подошла к нему, легонько потянула зубами за ухо и сказала коротко и сердито:
— Гыр!
Щенок вскочил и, испуганно оглядываясь вокруг, забился в угол за кресло.
— Тюлик! — в один голос закричали дети. — Какой он стал большой и худой!
— Тюлик, а кто же еще, — погладил перепуганного щенка сторож дядя Иван. — Бедняга, вырасти-то вырос, а ума не нажил. — В голосе сторожа прозвучало искреннее сочувствие.
Словно поняв дядю Ивана, Шавка горестно опустила голову и нежно лизнула Тюлика в нос.
— Не поверите, такой трусливый пес уродился, что прямо глядеть на него жалко. Представьте, петуха боится. Петух его совершенно забивает. У нас там во дворе такой генерал со шпорами расхаживает... Жеребенка боится — он его однажды так лягнул, что бедняга отлетел, словно мячик. Родные братья и те загрызают его. Вот этот мой волкодав... — Дядя Иван показал на брата Тюлика. Тот сидел поодаль, подтянутый, злой, с острыми белыми зубами в розовом рту.
— Его у нас Разбоем прозвали. Злой как черт, так и глядит, кого бы хватануть. Только меня и боится. Мы с ним вдвоем дачу сторожим. Сторож хо-о-ро-о-ший! Чужого человека и близко не подпустит. Не удержишь — в клочья разорвет.
— А нас он тоже разорвет в клочья? — подвинулся поближе к маме Вова. Он только было намерился погладить Разбоя, но тот так выразительно оскалил свои острые зубы, что Вовина рука в мгновение очутилась за спиной.
— Ну! — сердито повернулся к Разбою дядя Иван.
Разбой поджал хвост, опустил голову и, нехотя отойдя, сел под елкой.
Дядя Иван перекинул через плечо охотничье ружье.
— Сегодня вы тут устраивайтесь, — сказал он гостям, — а завтра я вам покажу, где у нас боровики растут. Нынче их хоть косой коси...
Потом он свистнул Разбоя и пошел с ним своей дорогой.
Пока взрослые носили в комнату вещи и устраивались, дети тем временем продолжали знакомиться с Шавкой и ее сыновьями.
Прибежал коренастый и широкоплечий, как мать, рыжий Жулик. Не церемонясь, он сразу же обнюхал Вовину и Наташину одежду и лизнул печенье, которое Вова держал в руке. Потом Жулик с удовольствием проглотил это печенье и остановился перед детьми с видом бессовестного попрошайки: «А что вы мне еще дадите?»
У Жулика не было никакой гордости. Это был обжора и лентяй. Целыми днями он торчал на пороге столовой, где питались все, кто жил в этом лесном доме отдыха. Ухитряясь первым получать все самые вкусные куски, Жулик с каждым днем толстел и становился совершенно безнадежным лентяем.
Но, как и всякий проныра, толстый Жулик был хитрецом. Он умел прикинуться очень умным и добрым, в то время как его братья, Тюлик и Разбой, совершали самые очевидные глупости. Один невесть чего пугался и убегал от людей, а другой, злясь, что дачники возятся с его братом, рычал на них... Любила Жулика и баловала больше, чем других сыновей, и мать, Шавка. Этот лентяй и с ней умел быть ласковым и нежным. А какая мать устоит против этого?
Разбой имел смелый и независимый нрав. За него Шавка не беспокоилась. Свежую кость он добывал себе в битве. А вот Тюлик — о нем всегда болело Шавкино сердце. Он и рос такой худой и неудачный потому, что не умел за себя постоять. Уж на что Жулик лентяй и лежебока, а и он норовил вырвать из зубов Тюлика хоть черствый кусок хлеба. Лишь бы отобрать.
А что касается Разбоя, то он, как всякий, у кого есть сила и крепкие зубы, смотрел на Тюлика как на ничтожество и при всяком удобном случае готов был вырвать хоть шерсти клок...
Мать все это видела и понимала. Оставшись вдвоем с Тюликом, она лизала его безобидную и всегда печальную морду и горевала: «Почему ты не такой, как твои братья?.. Всех боишься, ничего сам не можешь добиться. Тяжело тебе будет жить на свете, глупенький ты мой...»
Неуклюжего и трусливого Тюлика недолюбливали и взрослые дачники.
— На и тебе, недотепа, — бросали они кусок черствого хлеба Тюлику.
А он обычно сидел где-нибудь поодаль, под кустом орешника, и лишь с грустью наблюдал, что происходило на крыльце, как лежал и облизывался после вкусной еды его брат, ласковый хитрец Жулик.
Когда в дом отдыха приехали дети, жизнь Тюлика переменилась. Дети сами не ели, а все самое вкусное оставляли ему. При детях не осмеливались обижать Тюлика и его братья. Теперь и сам он почувствовал себя смелее.
Наверное, в благодарность за это каждый раз, когда дети ходили по грибы, Шавка коротким лаем звала Тюлика и всегда бежала следом за ними. Иногда увязывался и тянулся в хвосте за ними и Жулик, но жара и лень скоро возвращали его назад к столовой, в тенек.
Случалось, что даже Разбой оставлял своего хозяина, дядю Ивана, и тоже бежал следом за матерью и братом.
Шавку радовали ее дети, и, что-то коротко приказав им на собачьем языке, она пускалась бегом по лесу поразмять свои старые ноги, разнюхать незнакомые следы, попугать глупых птенцов. Однако далеко от дачи она и сама не отлучалась, и сыновьям своим не разрешала. Словно знала, что детей одних заводить в лес опасно — могут заблудиться или чего-нибудь испугаться...
Однажды после завтрака, напрасно потратив время на поиски Тюлика — этого недотепу никогда нельзя было накормить вовремя, никогда он не торопился к еде, — дети взяли свои лукошки и пошли по грибы.
— Шавка! Тюлик! — позвали Вова и Наташа.
Шавка догнала их на тропинке, забежала вперед и остановилась, словно показывая, что дальше она идти не может.
— Шавка, а где же Тюлик? — спросили дети.
Шавка озабоченно оглянулась вокруг, как бы показывая, что она и сама не знает, где Тюлик, что она искала его все утро и не нашла.
— Пошли, Шава! — легонько толкнул ее лукошком Вова.
— За нами, Шавка, — приказала ей и Наташа.
Шавка сделала вслед за детьми несколько шагов и остановилась, обеспокоенная чем-то, то и дело тревожно оглядываясь кругом.
— Ну, кому я говорю! — прикрикнула на нее Наташа.
Шавка вновь пробежала несколько шагов и снова остановилась, стала к чему-то прислушиваться, навострив уши.
— Ну!..
Но Шавка не послушалась детей. Подождав, пока Наташа и Вова спрячутся за поворотом, она быстренько свернула в лес и побежала, принюхиваясь к смешанному запаху следов своих сыновей и каких-то чужих. То и дело она останавливалась и ловила многочисленные звуки леса, пытаясь услышать какую-нибудь весть о своем сыне...
Шавка выбежала на дорогу и, принюхиваясь, побежала в сторону соседнего села. Утром тут проехал воз со смазанными дегтем колесами. Недавно погнали на пастбище стадо коров... А вот слышны запахи ее сыновей — Разбоя и Жулика. Сегодня они уже успели тут пробежать.
Не слышно было только следов Тюлика.
Он исчез еще с вечера. Весь день он бегал за матерью, и, чтобы хоть ненадолго отвязаться от него, Шавка незаметно выбежала на тропинку, по которой пошли на речку дети...
Почему она так сделала — Шавке сейчас трудно было понять. Она не подумала о Тюлике и тогда, когда вернулась с речки. Наскоро поужинав, она свернулась в клубок под крыльцом столовой. Тюлика там не было, и это на какое-то мгновение обеспокоило ее. Однако ломота в натруженных за день ногах заглушила беспокойство. Вспомнив, что в это время Тюлик обычно играет с детьми, Шавка перестала думать о нем и быстро заснула.
Проснулась она раньше, чем всегда, — от холода. Проснулась и поняла: холодно было потому, что под боком у нее не было Тюлика...
Шавка выползла из-под крыльца столовой, побежала к даче, хотя и знала, что обычно он спал там только днем. Тюлика возле дачи не было. Не прибежал он и на завтрак.
Не нашли его утром и дети, хотя и облазили все закоулки. Не было его и во время обеда, и вечером...
Шавка весь день почти ничего не ела. Ноги ее болели от беготни в поисках Тюлика. За три дня она заметно похудела.
— Шавонька, не горюй! — утешали ее дети, но сами они чуть не плакали — так им жаль было бедного Тюлика.
— Пускай бы лучше этого толстого кабана Жулика украли, чем Тюлика, — говорили дети. — А Тюлик такой глупенький, такой робкий...
Так же рассуждал и дядя Иван:
— Видишь, что значит — мать. И неудачное, и глупое, а дитя. Как жалеет...
Шавка слушала слова сочувствия, и в ее умных глазах стояли слезы...
Тюлик вернулся неожиданно, когда уже была потеряна всякая надежда на его возвращение. Прибежал под вечер, худой, осунувшийся и еще более испуганный. Видно, нелегко ему было всю эту несчастную неделю.
Первыми увидели его в окно дети.
— Тюлик! Тюлик вернулся! — с отчаянным криком скатились они по лестнице со второго этажа.
— Тюлик! Тюлька! Где ты был? — обнимали его Вова и Наташа.
На крик сразу же прибежал Разбой. На этот раз он не рычал и не кусал Тюлика. Братья коротко лизнули друг дружке нос — такое, наверное, у собак приветствие — и разошлись. Разбой — к дяде Ивану, а Тюлик — к детям.
За Разбоем прибежал и толстый Жулик. Он стал вертеться вокруг Тюлика и беспрерывно лизать его — как и все толстяки, он все же был добродушным созданием.
Шавка узнала о своей радости последней. Тюлик сам побежал ей навстречу. Они встретились без свидетелей, и никто не видел, какой была эта встреча. Только когда они возвращались к детям, Шавка держала свою постаревшую за эту неделю голову на худой сыновьей шее, словно боялась даже на мгновение отпустить от себя свое счастье...
Наташа, Вова и дядя Иван обступили Шавку и Тюлика.
— Тюля! Тюленька! Где же ты столько пропадал? — наперебой ласкали дети исхудалого беглеца.
— Гляди, глупый-глупый, а домой все же вернулся. Нашел дорогу! — удовлетворенно попыхивая самокруткой, похвалил Тюлика дядя Иван.
Шавка поглядела на него с упреком. Потом она перевела свой взгляд на сына, и ее глаза стали нежными и гордыми. «Ну какой же он глупый?! Он же умница у меня! Он же такой умница!..» — так говорили счастливые глаза Шавки.