Скажи мне, кто твой друг
Глаз науки не исследует предмет,
событие, изолированное
от других вещей и событий.
Истинный предмет науки —
видеть и понимать ту логику,
которая связывает данное...
событие с другими... событиями.
|
А.Р. Лурия |
«Чужая душа — потемки». Именно так мы обычно
говорим, когда затрудняемся понять поступки и
переживания окружающих нас людей. Позже в памяти
всплывают эпизоды, которые в свое время
показались не заслуживающими внимания,
особенности поведения, никак не вязавшиеся с
нашим представлением о конкретном человеке и по
этой причине прочно забытые. И хорошо, если это не
привело к печальным последствиям...
Подобные факты присутствуют в биографии каждого
человека. Что же касается психолога, то они
заставляют усомниться в его профессиональной и в
известном смысле человеческой компетентности.
По-видимому, не случайно психология из науки о
душе превратилась в науку о психических
процессах — это, согласитесь, звучит значительно
определеннее.
Однако в ежедневной работе часто приходится
сталкиваться с явлениями, не вписывающимися в
рамки канонической науки, а также с фактами,
неправильно понятыми и интерпретированными.
Из этого негативного утверждения следуют, как
минимум, два позитивных вывода.
Во-первых, в поведении человека нет главного и
второстепенного, а есть живой человек, который в
разных ситуациях проявляет себя по-разному. Если
мы хотим разобраться в причинах и движущих силах
его поведения, то непозволительно анализировать
лишь важные, с нашей субъективной точки зрения,
аспекты его жизнедеятельности.
Во-вторых, если нам что-то остается непонятным в
поведении другого человека, то это — полностью
наша вина, это мы не можем разобраться, а не он
«ведет себя как-то странно».
ВЫНУЖДЕННОЕ ОДИНОЧЕСТВО
Во времена студенческой молодости я работала
вожатой в пионерском лагере. В ту пору я и
помыслить не могла, что стану практическим
психологом, хотя, не буду скрывать, именно об этом
и мечталось.
Вспоминается маленькая худенькая девочка семи
лет с яркими рыжими волосами и веснушчатым лицом.
Она вела себя тихо и неприметно и выделялась
только цветом волос.
Было бы неправильно сказать, что дети ее как-то
целенаправленно обижали, они ее просто не
замечали. За все время пребывания в лагере ей так
и не удалось вписаться в большой — почти 50
человек — детский коллектив. При этом
создавалось впечатление, что она привыкла к
такому своему положению в детском сообществе и
не рассчитывает на иное к себе отношение.
Она всегда играла одна, сидела на лавочке одна,
даже ела в одиночестве, так как была медлительна
и не успевала за своими сверстниками.
Если приходилось куда-то идти и строиться парами,
то ей обязательно не хватало пары, и она робко
протягивала руку в мою сторону. Так мы и ходили с
ней вместе.
Она охотно рассказывала о себе — своих игрушках
и книгах, своем доме, но почти не вспоминала о
нелюбимом детском саде, в котором «все
заставляли делать».
Мне хотелось найти ей какую-нибудь подружку, но
все дети были настолько не похожи на эту рыжую
хрупкую девочку, что мое желание оказалось
невыполнимым. Уже тогда мне стало ясно, что люди
(и взрослые, и дети) предпочитают общаться с себе
подобными, а вынужденное одиночество — сигнал
неблагополучия.
СВОЙ СВОЯКА...
Эта история мне вспомнилась в связи с одним
печальным событием.
В шестом классе нашей школы учится девочка Кира,
ничем особенно не отличающаяся от своих
одноклассников, разве что слишком импульсивна и
подвержена частым сменам настроения (что, кстати
говоря, по мнению физиологов, вполне
соответствует возрастным особенностям).
Движения Киры неловки и плохо скоординированы,
что, весьма вероятно, связано с темпом ее
физического роста (по словам мамы, до 10 см в год).
Правда, ее почерк тоже оставляет желать лучшего.
Кира производит впечатление жизнерадостной и
активной девочки, с удовольствием принимает
участие во внешкольных мероприятиях.
Учится она стабильно «удовлетворительно», а
четверки и пятерки в ее дневнике, увы, появляются
реже других отметок. Особенно трудно ей даются
языки — и родной, и иностранный.
Школьные неуспехи ее сначала огорчали, а потом
перестали волновать. Родители, естественно,
выражают беспокойство по поводу отметок и
стараются побольше ее контролировать, но это
вызывает сильный протест со стороны девочки,
который в последнее время приобрел скрытый
характер. Кира стала обманывать родителей,
скрывать от них двойки, прятать дневник, не
сообщать о заданном на дом с одной лишь целью:
«чтобы меня оставили в покое, я сама могу во всем
разобраться».
Согласитесь,
что ситуация хотя и неприятная, но хорошо
знакомая и нередкая среди младших подростков.
Вроде бы все укладывается в границы
среднестатистической обезличенной нормы.
Одно «но» не находило никаких объяснений. Кира —
девочка общительная и эмоциональная, имеет
друзей вне школы, о чем рассказывает и она сама, и
ее мама, но в классе дружит только с одной
девочкой — Ритой, странной во всех отношениях.
Рита — маленькая старушка: волосы гладко
зачесаны назад, длинная юбка, мрачные тона
одежды, серьезное лицо без намека на улыбку. Она
не участвует в играх и детских разговорах, ходит
медленно и степенно, не опаздывает и не спешит.
Рита хорошо учится, аккуратна, никогда не
нарушает правила поведения. Тем не менее
классный руководитель — опытный педагог — среди
«проблемных» детей своего класса выделяет не
шумных и резвых, мешающих проведению уроков и
бегающих на переменах, а спокойную не по возрасту
Риту. Явное неблагополучие в личностной сфере
сомнений не вызывает.
Рита хорошо справляется с письменными работами,
однако ответ с места для нее затруднителен: она
долго собирается с мыслями, но отвечает всегда
правильно.
Мама Киры озабочена общением дочки с Ритой, но
воспрепятствовать этому никак не может. Рита —
явно положительный ребенок, ничем Киру не
обижает.
Почему Кира среди одноклассников выбрала Риту и,
более того, попала под ее сильное влияние?
Веселая Кира и Рита, которая никогда не смеется и
не улыбается. Разные темпераменты, разные
характеры. Что же их объединяет? Вот уже два года
этот вопрос остается без ответа и пугает своей
неопределенностью.
Единственное, чем они похожи, это своими именами
— редкими и какими-то тяжелыми. В школе больше
нет ни одной Киры и всего несколько Рит.
К концу шестого класса Кира не отходила от Риты
ни на шаг, она была вся в ее власти.
А недавно у Киры случился приступ, и психиатры
поставили неутешительный диагноз.
И сразу возникла мысль: свой свояка видит
издалека. Можно ли было предотвратить беду?
В ПОИСКАХ ОБЪЯСНЕНИЯ
Попытки разобраться и понять, что же связывало
двух девочек и почему жизнерадостная Кира в
качестве неизменной спутницы своей школьной
жизни из 26 достаточно благополучных детей
выбрала замкнутую и погруженную в себя Риту,
успехом не увенчались.
Обращение к научной литературе в надежде найти
толкование психологических механизмов поиска
себе подобного также не приблизило к разрешению
мучившего вопроса.
Книги по психологии личности пестрят именами и
понятиями, многочисленные работы по социальной
психологии обещают ответы на сложные вопросы, но
вопрос, поставленный жизнью, увы, остается без
ответа (или, может быть, он не относится к разряду
сложных?). Единственное, что оказалось близким к
обсуждаемой теме, — исследования Л. Сонди.
Имя Леопольда Сонди — венгерского психолога ХХ
века — мало что нам говорит, так как его работы не
переведены на русский язык, и в нашем сознании
ассоциируется лишь с соответствующим
проективным тестом личности. На самом деле круг
профессиональных интересов Сонди значительно
шире, и создание теста — закономерный результат
предыдущих исследований.
Сонди занимался вопросами семейной
обусловленности психических болезней. По
случайному стечению обстоятельств лаборатория
Сонди находилась в здании школы для умственно
отсталых детей. Сонди проследил их родословные и
выдвинул оригинальную гипотезу.
По мнению Сонди, выбор брачного партнера
основывается не только на чувствах и взаимных
симпатиях. Каждый из нас имеет наследственную
предрасположенность к тем или иным заболеваниям,
и, выбирая спутника жизни, мы бессознательно
тянемся к человеку с аналогичными особенностями.
Создавая семью, люди не знают о наличии у них
склонности к одинаковым болезням. В силу
наследственной обусловленности многих
заболеваний весьма вероятным оказывается
рождение детей с той или иной патологией.
На первый взгляд, позиция Сонди производит
впечатление искусственной и умозрительной. В
свое время эти идеи не получили поддержки среди
профессиональных психологов, так как они не
укладывались а рамки традиционных представлений
об условиях, причинах и механизмах возникновения
психических нарушений.
Впоследствии гипотеза о семейной
обусловленности патологического пути развития
психики легла в основу разработки Л. Сонди теста
личности.
Напомню, что стимульный материал теста состоит
из 48 портретов психически больных людей. По
мнению автора теста, устойчивое отнесение
испытуемым к числу наиболее или наименее
понравившихся портретов одной категории больных
позволяет предположить значимость для него
данной «диагностической области». До настоящего
времени нет доказательств валидности теста
Сонди.
Возникает закономерный вопрос: могут ли идеи
Сонди быть распространены на более широкий
социальный контекст?
ЭМОЦИИ И ВЫВОДЫ
Современное состояние психологической науки
не позволяет ответить на поставленный вопрос.
Психологические механизмы обыденного явления,
характеризуемого формулой «свой свояка видит
издалека», остаются на уровне догадок и
умозрительных заключений.
Приходится с грустью признавать, что научная
психология отстает от житейской, и то, что
кажется понятным на уровне здравого смысла, не
находит научного объяснения.
Что же делать школьному психологу, если теория не
знает, а практика не ждет?
И как следовало реагировать на странную дружбу?
Даже по прошествии времени, достаточного для
того, чтобы страсти улеглись, мне остается лишь
развести руками и сознаться в собственной
беспомощности.
Однако из сложившейся ситуации может быть
извлечен позитивный смысл.
Характер общения детей друг с другом, симпатии и
антипатии, выбор партнера по играм выступают
хотя и косвенным, но надежным показателем
состояния их эмоционально-личностной сферы.
В частности, должен настораживать факт общения
внешне благополучного ребенка со сверстником с
выраженными личностными проблемами.
Хочу быть правильно понятой: это — призыв не к
необоснованным выводам, а к оправданной
профессиональной бдительности. Причем даже в
этом случае психолог не застрахован от ошибок и
разочарований.
Однако игнорирование столь важного показателя
психологического здоровья ребенка, как его
общение со сверстниками, вряд ли поможет делу и
будет способствовать росту уверенности
психолога в собственных силах.
Марина СТЕПАНОВА |