ПОТРЕБНОСТЬ ПРЕОДОЛЕНИЯ

О книге П.В. Симонова «Мотивированный мозг.
Высшая нервная деятельность
и естественно-научные основы психологии».
М.: Наука, 1987

Психологическая наука исторически развивалась между двух областей знания. С одной стороны, она долгое время существовала в рамках философии, отделившись от нее лишь в ХIХ веке. С другой стороны, выход психологии за пределы описательного умозрительного знания был обусловлен теорией Ч. Дарвина и развитием естественно-научных исследований, в которых человек представал как дитя природы и высшая ступень эволюции живых организмов.
Можно сказать, что изначально предметом научной психологии была бесплотная душа, а в конце ХIХ века в центре внимания ученых оказался человеческий организм, а точнее — нервная система и психофизиологические реакции. Эта дихотомия в психологической науке сохранилась и по сей день.

НА ФУНДАМЕНТЕ МАТЕРИАЛИЗМА

В нашей стране естественно-научная составляющая долгое время была доминирующей. Советские психологи должны были опираться на материалистическое основание, изо всех сил критикуя «махровый буржуазный идеализм» и прочие антинаучные «измы» зарубежных исследователей.
Такую материалистическую базу психологам могла дать психофизиология и физиология высшей нервной деятельности. И хотя основные труды по общей психологии пронизаны идеями, порой весьма далекими от материалистической парадигмы, все же необходимые ссылки на Ленина и других покойных главных идеологов советской науки позволяли этим работам печататься и даже служить учебным пособием для студентов.
Правда, наверное, не случайно «Общая психология» С.Л. Рубинштейна после 1946 года и до перестройки ни разу не переиздавалась. Вот уж где полно всякого идеализма!
Но эта книга (наряду с работами А.Н. Леонтьева, Б.Г. Ананьева и еще не очень длинного ряда авторов, которым удавалось соблюдать паритет между материализмом и идеализмом без ущерба для науки) была скорее исключением.
Большинство научных работ по общей и экспериментальной психологии отличались однобокостью. Авторы настолько неумело пытались натянуть нужную идеологическую маску на явно не подходящие под нее результаты, что окончательно запутывались в собственных построениях. Были и такие работы, которые вовсе не пытались ничего объяснить, а просто излагали обезличенные результаты, прикрыв их для порядка парой ссылок на Энгельса.
Длинные рассуждения о материалистической природе психического становились все более невразумительными, а собственно физиология ВНД без адекватных психологических обобщений развивалась совершенно изолированно, становясь при этом абсолютно «бесчеловечной».
Работы американских бихевиористов для нас, студентов, были доступны в ограниченном объеме: деятели «самиздата» предпочитали переводить совсем альтернативных Фромма, Перлза или Роджерса, игнорируя таких «махровых» материалистов, как Р. Скиннер или А. Бандура.

ПРОСТО О СЛОЖНОМ

Для меня в то время материалистическая основа психологии представляла своего рода китайскую грамоту, часть иероглифов которой я знал, но общий смысл был мне недоступен.
Следует сказать, что в учебном плане значилось довольно много пограничных с физиологией дисциплин, разбираться в которых было достаточно непросто. Мне постоянно не хватало связи этих исследований с понятными мне картинами и представлениями.
«Наука должна уметь объяснять свои достижения на понятном, доступном людям языке», — повторял я вслед за Владимиром Соловьевым. И для меня первым автором, у которого можно было прочитать связно и понятно о сложном, стал П.В. Симонов.
Это была книга, на обложке которой была помещена фотография античной статуи «Самсон, раздирающий пасть льва». «Мотивированный мозг. Высшая нервная деятельность и естественно-научные основы общей психологии» — таково полное название, не помещенное на обложку. Я полагаю, что по тем временам это был громкий подзаголовок (вспомним Самсона на обложке!).
Впрочем, покупая эту недешевую по тогдашним меркам (1 рубль 20 копеек!) книгу, я среагировал не только на это. Меня привлекли и побудили купить ее другие обстоятельства.
Во-первых, основатели марксизма-ленинизма упоминались только на седьмой странице, причем цитировались их ранние произведения. А одними из первых строк были слова В.И. Вернадского: «Новая психология теснейшим образом связана с физиологией».
Ну и, конечно, меня привлек прозрачный, простой и в то же время эмоциональный язык автора. (Его первую монографию «Эмоциональный мозг», вышедшую в 1981 году, я раздобыл и прочитал позднее.)
Работа П.В. Симонова сделала понятным язык физиологов, которые заставили меня основательно потрудиться над запоминанием того, из чего состоит мозг и нервная система человека. Слова «гиппокамп» или «ретикулярная формация» наполнились каким-то новым смыслом, и этот смысл стал почти осязаемым.

С ОТКРЫТЫМ ЗАБРАЛОМ

Но книга ценна не только этим. Автор приводит множество примеров исследований высшей нервной деятельности животных и человека, связывая данные этих исследований с психологическими категориями. При этом он вовсе не пытается, как многие психофизиологи и психологи до него, просто подвести материалистическую базу под гуманитарную область знания (к которой, по моему глубокому убеждению, психология и принадлежит).
Нет, Павел Васильевич размышляет, сопоставляет, выдвигает собственные идеи. Например, такую: «Потребность познания ведет свое происхождение от универсальной потребности в информации, изначально присущей всему живому... Настаивая на самостоятельном происхождении социальных и идеальных (духовных) потребностей, мы, естественно не можем принять тезис об их вторичности по отношению к потребностям материальным, о которой пишет, например, Б.Ф. Ломов...».
Борис Федорович Ломов в те годы — это академик, директор Института психологии Академии наук СССР, то есть главный психолог страны. И автор не боится открыто с ним не соглашаться! И делает это совершенно спокойно, в научном споре, не забывая, правда, сослаться на В.И. Ленина в следующем абзаце.
Дальнейший анализ основных потребностей человека приводит нас к формулировке одного из самых кратких определений понятия «личность».
Личность данного человека определяется присущей ему выраженностью и соподчинением витальных, социальных и идеальных потребностей с их подразделением на потребности сохранения и развития, «для себя» и «для других».
Это определение в корне отличается от всего слышанного и читанного. Никакого тебе «общественного индивида», а просто человек с потребностями!

ПОЧТИ ПО ШОПЕНГАУЭРУ

Интересно и то, что П.В. Симонов отдельно, наряду с тремя основными группами потребностей, выделяет «потребность в вооруженности и потребность преодоления, обычно именуемую волей».
Воля как потребность — это почти по Шопенгауэру. Автор, правда, ссылается не на него, а на Маркса с Энгельсом, но какова идея! Собственно, эти две дополнительные потребности, вместе с добавленной к ним потребностью в подражании и экономии сил, и составляют структуру характера.
«Потребность преодоления лежит в основе волевых качеств субъекта, а степень удовлетворения потребности в вооруженности придает ему черты уверенности, решительности, устойчивости в экстремальных ситуациях. Недостаточная вооруженность... сообщает характеру черты тревожности... Склонность к подражанию определяет меру самостоятельности совершаемых человеком поступков, а потребность в экономии сил делает характер энергичным или, наоборот, ленивым».
Все свои выводы автор иллюстрирует исследованиями, проведенными на животных или на человеческом мозге. Не знаю, читал ли он Маслоу (ссылки на него отсутствуют, так что может и нет), но в идее строительства человеческой психики вокруг потребностей Симонов пошел гораздо дальше.

ИЩЕМ АРГУМЕНТЫ

Эмоции, по Симонову, предстают «универсальной мерой ценностей», с помощью которой человек прогнозирует вероятность достижения цели. Утверждение спорное, но оно, как и вся эта книга, будит мысль, заставляя задуматься в поисках аргументов «против».
Автор порой отклоняется от своих вроде бы материалистических взглядов в сторону совершенно идеалистических идей. Это касается, например, его рассуждений о душе и духовности.
Отвергает Симонов и понятие «бессознательное», предлагая взамен, следуя отечественной традиции, термин «неосознаваемое психическое».
Оставив этот пассаж на совести автора, остановимся на другом, гораздо более существенном понятии, вводимом в отечественный научный обиход, — «сверхсознательное». Павел Васильевич берет его у К.С. Станиславского (кто бы ожидал от физиолога!) и отождествляет с творческой интуицией.
«Если подсознание может быть в известной мере сопоставлено с «личным бессознательным» К. Юнга и «Сверх-Я» З. Фрейда, та сверхсознание не имеет своих аналогов в ранее предлагавшихся классификациях...».
Современный читатель способен понять, что это совсем не так: и у Юнга, и у Ассаджиоли, и у Гурджиева есть подобные понятия. Но автор искренен в своем неведении и пытается быть последовательным в дихотомии «тело — душа», тем самым приближая появление новой логики понимания человека — не как человека вообще, но как конкретно каждого человека.
И в этом — огромная сила этой книги.
Пусть у него не сложилось стройного здания теории, пусть его попытки связать материю и дух порой приводят к увеличению путаницы, все же стоит признать — эта книга стала одной из первых ласточек, возвестивших о наступлении эры научной свободы.
Ее энергия заражает. Автор не постулирует, а приглашает к дискуссии. Спасибо вам за это, Павел Васильевич, и низкий вам поклон!

Александр ШАДУРА