ЛЕТАЮЩАЯ СОБАКА

В один из выходных дней я сидел дома и ждал своего репетитора Мишку Шишкова, чтобы заниматься с ним по геометрии. Сидя за столом, я смотрел в учебник и тупо повторял одни и те же непонятные слова: «Свойство отрезков, пересекаемых параллельными прямыми на сторонах углов...» Зачем мне нужно было знать эти свойства отрезков, я никак не мог себе представить. Наверное, для того, думал я, чтобы только своими двойками не портить общую успеваемость класса.
В это время домой с базара вернулась моя мама. В руках у нее была сумка, набитая всякой всячиной. Теперь свойства отрезков, пересекаемых зачем-то параллельными прямыми, меня перестали совсем интересовать. Теперь меня интересовало, что принесла мама в своей сумке с базара. В кухню я пришел как раз тогда, когда мама вытащила из сумки поллитровую банку, перевязанную пергаментной бумагой. Я пошмыгал носом и облизнулся, как кошка. От банки пахло медом, но он был в какой-то странной упаковке.
— Это я тебе купила мед в сотах, — объяснила мама, отбирая у меня банку.
Затем я узнал, что мед в сотах очень полезен, потому что он неочищенный, в нем всякие витамины с пыльцой от цветов, и еще сказала мама, что я его съем, когда я простужусь или заболею.
Тут же на кухне я стал кашлять изо всех сил. А мама посмотрела на меня и сказала:
— Пожалуйста, не притворяйся. Иди учи уроки, а то Миша придет с минуты на минуту.
Я нехотя поплелся в столовую, сел за стол и, глядя в учебник, опять стал вслух кашлять, как мой дедушка, и тупо повторять:
— Если на стороне угла отложить от вершины равные отрезки... Кха-кха!.. Если на стороне... Кха-кха!
— Пожалуйста, — сказала мама, — не доказывай мне, что ты простудился, а доказывай теорему.
После этого она опять ушла из дома по своим делам. Оставшись в квартире один, я решил без маминого разрешения все-таки полечиться этим медом в сотах, тем более что мне вдруг стало жарко — от простуды, наверное... А Шишков все не приходил. Войдя в кухню, я достал с полки банку, откупорил ее, взял кусок меда в сотах и сказал:
— Сейчас я тебя немного съем, потому что я себя плохо чувствую. — Это я сказал, конечно, сам себе неправду, но так у меня хоть было оправдание, почему я ем без спроса мед. — Я себя плохо чувствую, — повторил я и... покраснел... Может, от температуры, а может, оттого, что говорю сам себе неправду.
В это время в прихожей раздался звонок, это, конечно, приперся совсем не вовремя Шишков. Я торопливо открыл рот, но в это время у меня над ухом кто-то зажужжал и влетел мне прямо в разинутый рот. «Неужели пчела?» — подумал я испуганно, чувствуя, что у меня во рту кто-то действительно летает. Наверно, эта пчела случайно оказалась в банке, а может, эту пчелу мама нарочно купила вместе с медом, чтобы она охраняла мед. А тогда это вообще не пчела, а настоящая летающая собака. Все это быстро пронеслось у меня в голове.
Застыв от испуга с разинутым ртом, я хотел было выплюнуть эту пчелу, но в это время она ужалила меня прямо в язык, с помощью которого я только что вслух врал самому себе, что я плохо себя чувствую. Я заорал от боли и чуть не уронил банку с медом на пол, но в это время Шишков уже не звонил, а колотил ногой в дверь, он, наверно, услышал мой крик и подумал, что у нас что-нибудь случилось. Быстро закрыв банку и поставив ее на место, я еще быстрее побежал к входной двери и стал открывать замок. При этом у меня во рту язык горел как ошпаренный.
— Что случилось? — спросил меня Шишков Мишка. — Ты чего орал?
— Это я за... занимался, — сказал я, чувствуя, как у меня во рту начинает что-то твориться с языком и что он у меня начинает как-то увеличиваться в размерах, что ли... При этом по щекам у меня текли слезы.
— До слез дозанимался? — спросил Мишка.
— До слез, — ответил я, чуть не плача.
Кроме боли и всего такого, я первый раз в жизни почувствовал, что мне мой язык мешает почему-то разговаривать.
— Ты выучил задание? — спросил Мишка.
Он прошел в комнату и положил на стол целую кипу книг, с которыми никогда не расставался. Я хотел сказать, что, конечно, выучил, но у меня вышло «конефно фымучил», потому что во рту у меня творилось уже что-то ужасное!
— Сейчас проверим, выучил ты или вымучил, — сказал Мишка. — «Если на стороне угла отложим от его вершины равные отрезки, — сказал он, — и из точек деления проведем параллельные прямые до пересечения с другой стороной угла», то что?..
Я заглянул в книжку и незаметно для Мишки прочитал вслух:
— То и на этой фтороне уфла отлофутся рафные мефту фобой отрефки...
— Что это у тебя какая-то гречневая каша во рту? — сказал Мишка подозрительно.
— Какая каффа, — сказал я, — никакой грефневой каф-ф-фы...
— Может, овсяная? — спросил Мишка. — Ты что, съел, что ли, что?
— Ка-кая офф-фяная? Фто я фъел? Нифефо я не фъел! — возмутился я.
Но Мишка решил, что у меня во рту что-то все-таки есть, поэтому скомандовал:
— Открой рот!
Я открыл рот. Мишка заглянул мне в рот и удивился, потом потрогал пальцем мой распухший язык и спросил:
— Что это у тебя?
Хватает грязными пальцами чужой язык да еще спрашивает, что это...
— Как — фто?.. Ях-фых, — сказал я. — Яхфых!
— Какой яхфых? — спросил меня Мишка. Он, наверно, решил, что это не каша, конечно, у меня во рту, а какое-нибудь кушанье, что ли. — Чей яхфых?
Я хотел все сказать, что это мой язык, а у меня все получался то какой-то яхфых, то какой-то фыхыях...
— Ну прожуй тогда и проглоти, — сказал Мишка, — свой фыхыях.
С большим трудом я объяснил Мишке, что «фыхыяхом» я называю свой язык и проглотить его не могу...
— Ладно, — смирился Мишка, — язык свой ты можешь называть хоть фыхыяхом, хоть яхыфыхом, а теорема чтоб у тебя от зубов отскакивала. Повторяй за мной... «Если на стороне угла отложим от его вершины...»
Я смотрел на Мишку дурак дураком, потому что за это время у меня во рту мой язык еще подрос, и я чувствовал, что, кроме фы или хы, я вообще ничего не смогу произнести.
— Ну что ты молчишь? — спросил меня Мишка. — Повторяй!..
Тогда я решил Мишке объяснить, что сегодня ему вообще лучше со мной не заниматься и что лучше перенести наше занятие на другой день. Потому что... И вот этим «потому что» я все окончательно испортил.
— Фыфифаеф, Фифа Фифкоф, — сказал я медленно, что означало: «Понимаешь, Миша Шишков».
Потом я хотел рассказать, как меня укусила пчела, которую я назвал летающей собакой, и что у меня от этого распух язык, но Мишка разобрал только четыре слова: «Фыфифаеф, Фифа Фыфков» и «фобака», а все остальное я и сам не разобрал, что я сказал.
— Кто фифа? Я фифа? — разъерепенился Шишков. — Кто фобака? Что за фыфифаеф? Я ничего не фыфифаю! К нему приходят заниматься, а он обзывается всякими фифами, фобаками и какими-то фыфифахами... Сейчас же возьми все свои фыфифахи обратно или... или я тебе сейчас как дам по твоей дурацкой башке!
И Мишка поднял в воздух целую кипу книг, которую он всегда таскал с собой. Между прочим, в этой кипе были два тома Большой советской энциклопедии.
— Берешь свои слова обратно или нет? — заорал снова на меня Мишка.
— Я не могу взять свои слова обратно, — промычал я на своем фыфифахском языке, — потому что у меня язык растет!
— А мофги у тефя не рафтут? — заорал на меня Мишка, тоже почему-то неправильно выговаривая слова.
Мне эта Мишкина мысль понравилась, что, если пчела укусила бы меня в голову и у меня стали бы расти мозги, я был бы умнее Мишки.
— Ты берешь свои слова обратно или нет? — спросил снова Мишка.
Я бы, конечно, с радостью взял свои слова обратно, но к этому времени у меня язык настолько вырос и распух, что уже перестал и вовсе помещаться во рту. Его кончик вдруг сам по себе взял и вылез наружу. Поэтому я и сидел молча с высунутым языком и смотрел как дурак на Мишку.
— Так, — сказал Мишка, — вместо того чтобы извиниться, ты еще мне язык показываешь?.. Спрячь язык!.. Кому говорят: спрячь!..
Я попробовал выполнить Мишкину просьбу, но у меня из этого ничего не вышло. За это время, пока я пытался спрятать язык обратно в рот, язык подрос у меня еще немного и высунулся еще больше.
— Ну знаешь, это уже издевательство. Считаю до трех, — сказал угрожающе Мишка, — не спрячешь, получишь по зубам!
Пока Мишка считал до трех, я успел написать в тетрадке, что меня укусила пчела в язык, и показал это Мишке.
С криком: «Что же ты молчал раньше!..» — Мишка подбежал к цветку, стоявшему на подоконнике, зачерпнул из горшка целую горсть земли, потом полил ее водой из графина и, подбежав ко мне, стал почему-то совать эту мокрую землю мне в рот. Тогда я выплюнул эту землю в горсть и стал совать эту землю Мишке в рот. Тогда Мишка дал мне по башке, а я ему дал по зубам.
— Так, — раздался в дверях мамин голос, — значит, кулаками доказываете друг другу теорему?
Драться мы сразу же перестали. А я сидел молча на полу весь перепачканный землей, с высунутым языком.
— Валентин, — сказала мама, — что это у тебя за гадость торчит изо рта? Сейчас же выплюнь!
— Это не гадость, это у него язык, — объяснил Мишка, — его пчела укусила... А я ему в рот землю...
— Зачем же ты это сделал, Миша? — спросила мама.
— А меня в деревне один раз пчелы кусали, и бабушка мне мокрую землю прикладывала по народной медицине, — объяснил Мишка.
— Сначала надо жало вытащить, — сказала мама.
Она прополоскала мне рот и вытащила жало и, погладив по голове, сказала:
— Вот видишь, этот мед тебя должен лечить, а теперь ты из-за него будешь болеть... — И добавила: — Не хнычь, пожалуйста, укусы пчел вообще-то полезны...
К вечеру язык у меня перестал болеть. С Мишкой мы помирились и на другой день занимались как ни в чем не бывало.
А насчет того, что укусы пчел полезны, мама оказалась права. Потому что больше я никогда и никому не говорил неправду. Потому что, когда я хотел что-нибудь соврать, я чувствовал, как у меня во рту моментально начинает распухать язык, как будто меня снова пчела в язык ужалила.
А вас, ребята, никогда пчела в язык не жалила?..
Будьте осторожны!!!