ПОЭТЕССА

(Рассказ одного критика)

— К вам г-н Пулеметов.
Пулеметов! Пулеметов! Где я слышал эту фамилию?
— Просят принять их на одну минутку. Говорят, что по очень важному делу.
— Хорошо. Проси.
Влетел господин. В нем было что-то виляющее. На лице было написано:
— Не убий!
Он схватил меня обеими руками за руку
— Ради бога, простите, что отнимаю у вас время... Не задержу, не задержу!.. Очень, очень рад познакомиться. Давно хотелось. Всегда с таким удовольствием... Мы ваши ужасные поклонники. В особенности жена! Прямо влюблена. Утром, знаете, как только проснется, еще в постели, первым долгом: «Где он?»... Это про вас, а не про что-нибудь другое.
— Очень, очень благодарен. Очень лестно...
Г-н Пулеметов захихикал.
— Вы знаете, я уж даже ее ревную к вам. Ей-богу!
— Очень вам благодарен. Чем могу?
Г-н Пулеметов посмотрел мне в глаза с любовью.
— Простите за нескромный вопрос! Вы женаты?
— Н-нет.
— А дети у вас... Ах, виноват! Что я!.. Впрочем, я надеюсь, что вы с вашей фантазией! Вы сумеете войти в положение беременной женщины!
— Постараюсь. В чем дело?
Г-н Пулеметов посмотрел на меня с мольбой:
— Вы получили сегодня стихотворения моей жены?
— Ах, да, да, да! Как же, как же! Получил книжку, получил! Вот, вот! Очень благодарен!
Г-н Пулеметов посмотрел на меня с тревожной мольбой:
— Вы не успели их еще прочитать?
— Всего два часа тому назад!
— Прочтите!
Мне показалось, что у него на глазах выступили слезы.
— Вы мне позволите сказать все, откровенно, как на духу! Я вас не задержу! Я вам скажу, как родному отцу! Моя жена беременна и выпустила стихи!
Г-н Пулеметов схватился за голову:
— Вы понимаете, это будет наш первенец! Бог даст мальчика, бог даст девочку. Но это будет первенец. Мы восемь лет женаты — и у нас не было детей! Первенец! Первенец! Дайте мне воды! Я напьюсь! Вы извините меня, что я так волнуюсь!
— Сделайте одолжение! Сделайте одолжение!
Я дал воды. Г-н Пулеметов выпил, стуча зубами о стакан.
— Благодарю вас. Она такая слабая. Доктор говорит: «Малейшее волнение...» А она выпустила стихи. Первый неблагоприятный отзыв, — и она сбросит!
— Как сбросит?
— Младенца сбросит! Не донесет и сбросит! Ради Бога! Когда будете писать, имейте это в виду. Она сбросит!
— Д-да... Дело, знаете, серьезное.
— Ужасное дело!
— Знаете... Я лучше... Я лучше остерегусь... Я лучше совсем ничего писать не буду!
Г-н Пулеметов вскочил, как будто под него подложили горячий уголь.
— Ради самого Бога!!! Да вы ее убьете! Она только вашего отзыва и ждет! Она говорит: «Мне решительно все равно, что другие напишут! Мне важно только, что он!» Это про вас! Сегодня нет отзыва, завтра нет отзыва, послезавтра нет отзыва, — она умрет! Скажет: «Значит, я дрянь! Мои стихи дрянь! Обо мне даже слова сказать нельзя!» Она умрет! Доктор говорит: «Малейшее, малейшее волнение»... Ради бога! Не ради себя прошу, даже не ради нее! Ради ребенка! Не погубите ребенка!
— Извольте... извольте... Хорошо... хорошо... Постараюсь... Такой случай...
— Благодарю вас! От всего сердца благодарю вас. Когда?
— Н-не знаю... как-нибудь на днях...
— Не откладывайте! Ради ребенка! Не откладывайте! Сегодня еще ничего, а завтра уж она начнет волноваться: «Ах, он обо мне ничего не сказал! Он обо мне ничего не сказал! И не скажет! Книжка не понравилась!» А доктор говорит: «Малейшее волнение...» Она от ожидания сбросит! Нельзя ли на завтра?
— Право, не знаю...
— Ведь жизнь человеческая! Дорогой! Жизнь человеческая! Если бы вы ее видели, она такая слабая. Последние, последние дни! Вы понимаете, в это время...
— Хорошо, напишу! На завтра!
— Дорогой! Благодарю вас! Позвольте вас поцеловать! Вы меня извините, что я плачу! Когда будете писать, помните о ребенке! Помните о ребенке! Больше ни о чем не прошу, помните о ребенке!
Он вымочил мне лицо слезами, поколол бородой и ушел.
Впрочем, он еще раз вернулся, сложил молитвенно руки, сказал мне с порога:
— О ребенке! Только о ребенке!
Всхлипнул — и исчез.
Собственно говоря... черт знает что такое...
Гнусно, однако, заниматься чем бы то ни было, когда в руках держишь человеческую жизнь!
— Иван! Завтракать я сегодня не буду. Можешь сам все съесть. У меня дело! Не принимать никого. Черта, дьявола, — никого! Понял? Отец родной придет из гроба, — и того не принимать! Занят очень важным делом. В доме не стучать и не кашлять.
Я взял книжку г-жи Пулеметовой.
В ней было 762 стихотворения.
Через четыре стиха я сидел за письменным столом.
— «Родная литература»...
Ловко ли — «родная».
«Родная»... «роды»... Дама в этаком положении. Пожалуй, увидит намек. Скажет:
— Откуда знает?
Догадается, что муж приходил просить, рассказал. И сбросит.
Зачем «родная»? Просто «русская».
— «Русская литература обогатилась новым вкладом».
Зачем вкладом? Не надо вкладом! Просто книгой.
— «...новой хорошей книгой».
Хорошей? А не повредит это младенцу: просто «хорошей».
Слабо! обидится и сбросит!
— «...новой замечательной книгой».
«Замечательной». Гм... слово-то такое! Его теперь иронически стали употреблять. И выдумали, черт их возьми, эту иронию. Все слова перепортили!
Как ребенок примет это слово?
Просто, вместо «замечательной», поставлю «превосходной». «Превосходной» — младенцу не повредит.
— «...новой превосходной книгой...» «Новой»? Значит, и до нее были превосходные книги? Значит, превосходных книг много? Не надо «новой». Просто:
— «Обогатилась превосходной книгой нашей талантливой поэтессы...»
Нашей «высокоталантливой поэтессы». Замаслить, замаслить младенца. Младенцу это хорошо.
— «Местами отсутствие рифмы...»
Мне показалось, что в углу запищал мертвый ребенок.
— «Всюду блестящая рифма...»
Младенец перестал пищать.
— «Изумительная по красоте форма, глубокое содержание...»
Это для родительницы хорошо.
У меня начинались галлюцинации. Мне казалось, что я не пишу, а делаю труднейшую операцию. Я боялся дотрагиваться до бумаги. Вдруг сейчас из бумаги побежит младенческая кровь.
Что-то застонало сзади меня.
По комнате прошел Никита из «Власти тьмы» и проговорил:
— Захрустели косточки-то... захрустели...
Потом появился на кресле Ирод, засмеялся и исчез.
Вокруг меня лежали младенцы.
Я боялся пошевелиться. Пошевелюсь — и всех передавлю.
— «Со времен Пушкина, Лермонтова мы не встречали таких стихов».
Сбрасывает! Сбрасывает!
— «Со времен Алексея Толстого, Некрасова».
А не обидится она, что я Некрасова с ней сравниваю? Женщина в таком положении.
Вон Некрасова!
— «Байрона, Альфреда Мюссе...»
— «Событие в русской литературе...»
— «Чудный дар...»
— «Приветствуем...»
— «Дай бог, чтоб и впредь!..»
Эту ночь я не спал. Я лежал в холодном поту. Зубы у меня стучали.
Возьмет корректор да вместо «чудный» и поставит «нудный».
И сбросит!
Я молился, когда мне подали газету, и сказал:
— Иван! Разверни мне газету, — я не могу!
Во всех газетах до одной, без исключения, была огромные статьи о сборнике стихотворений г-жи Пулеметовой.
Все писали восторженные статьи!
Один сравнивал ее сонеты с сонетами Петрарки. Другой писал, что небо глядится в ее стихи и всю природу заставляет в них глядеться. Третий восклицал:
— «Не верится, чтоб это была женщина! Вот была бы жена для Пушкина!»
Вчера я встретил г-на Пулеметова в театре.
Он летел сияющий. Полосатенькие брючки на нем весело играли. Сюртук сверкал шелковыми отворотами.
Он меня заметил:
— А! Почтеннейший! Очень рад вас видеть! Все не удосужился как-то зайти вас поблагодарить! Очень, очень мило написано.
Он ласково кивал мне головой.
— Ну, а дома у вас? — заикнулся я.
У г-на Пулеметова сделалось удивленное лицо.
— Что дома? Как дома? Дома ничего!
— Супруга ваша, кажется, была...
— Ах, это!
Г-н Пулеметов махнул рукой.
— Прошло. Совсем прошло!
— То есть... виноват... как, собственно...
— Вообразите, оказалось, что все на нервной почве! Нервная беременность. Это бывает. Теперь, знаете, эпидемия какая-то. Все дамы нервно беременны! Оказалось пустяками! Фальшивая тревога, фальшивая тревога! — успокаивал он меня.
— Я рад, однако, что критика нашла в жене такой талант. Вы читали? Во всех газетах! Восторженнейшие отзывы! И, главное, на другой же день! Сегодня книга вышла, а назавтра же все газеты приветствовали! Что-то небывалое! Словно сговорились! Идет книга! Удивительно! На днях второе издание. Это жену очень поддержало, придало ей сил. Эти пожелания, эти настояния критики продолжать, продолжать. Жена теперь пишет пьесу. Вот посмотрите! В этот сезон не успеет, конечно. Но месяцев через девять так, через десять...
Пари, что к первому представлению г-жа Пулеметова опять забеременеет.

1907