УЧИТЕЛЬСКИЕ ДЕТИ

Три монолога и диалог мамы и сына

МАМА

Я педагог в третьем поколении. Моя бабушка была учительницей, мой папа был директором школы, моя мама работала воспитательницей детского сада, а тетя — библиотекарем в ПТУ. Дома у нас вечно торчали чужие дети, лежали стопки непроверенных тетрадей и велись нескончаемые педагогические разговоры.
В результате к моменту окончания школы я твердо решила, что буду кем угодно, только не учителем. И — поступила в педагогический. Обучаясь в институте и попутно получая «левые» специальности — киномеханика, машинистки, я была уверена, что не буду работать в школе. И работаю учителем уже восемнадцать лет.
Теперь я говорю об этом с ощущением возвышенной обреченности. Здесь нет ничего от сознательного выбора, от ощущения призвания. Это судьба. Карма.
Просто я — «учительский ребенок».
У меня растут собственные «учительские дети». И моя профессия неизбежно и неизгладимо оставляет свои метки в их жизни.
Учительские дети — что это такое?

* * *

— Слушай, попроси отца, чтобы нам танцы разрешили! Тебе-то он не откажет!
Я — его дочка. И они надеются, что мне он не откажет. Они все как-то так стоят, что мне нет иной дороги, кроме как в кабинет директора. Я киваю и глупо улыбаюсь. И вхожу.
— Папа! Это я... Там ребята... Они просят разрешить танцы...
— Я же сказал: «Нет!» Провинились — несите наказание.
Спиной ощущаю притаившуюся за дверью безумную надежду. Неужели я произнесу эту запретную фразу?
— Ну я тебя прошу! Как дочь...
— Что-о-о?.. — Громовержец является во всем своем истинном обличье. — Какая дочь может быть на работе?!
— Папочка, пожалуйста...
Неужели я продолжаю улыбаться?
Меня берут за шиворот (или мне это только чудится?) и возвращают детской толпе, нетерпеливо ожидающей конца аудиенции. Я ощущаю не стертую с лица улыбку как проклятие.
— Не разрешили...
Я выдыхаю. Все кончилось.
Ребята расходятся, глядя на меня со странным подозрением: как это он мог мне отказать? И не понимают: если хотели о чем-то просить, им надо было посылать кого угодно, только не меня. Не директорскую дочку...

* * *

«Учительский ребенок» изначально знает, что жизнь его родителей поделена на неравные части: одна принадлежит школе, чужим детям, другая — ему. Чем больше учитель отдается работе (интересно, кто первый и с какой целью употребил это выражение?), тем меньше времени и душевных сил достается его собственному ребенку.
Многие профессии требуют времени и самоотдачи. Но здесь — особый выбор. Там — слава или ребенок, деньги или ребенок, наука или ребенок. Здесь — другие дети и собственный ребенок.
Чужие дети — всепроникающая материя. Они настигают тебя дома в любое время: в виде срочных телефонных звонков за семейными завтраками, обедами и ужинами, в виде недошитых театральных костюмов по выходным и непроверенных тетрадей по ночам.
«Зачем ты принесла их домой? Зачем они сидят у тебя на коленках?» — кричал пятилетний сын моей подруги, когда она пыталась дома проверять тетради. И скидывал эти тетради на пол.
Твои профессиональные педагогические качества определяются степенью твоей погруженности в других детей. Для твоих домашних это постоянный источник ревности.
Учительские дети живут с этим всю жизнь. Прощают? Учатся справляться?

СЫН

Моя мама — учительница. С этим обстоятельством в моей жизни связаны определенные сложности.
Я до сих пор считаю, что мамина профессия сильно подпортила мне жизнь.
Во-первых, я учился у нее в классе. Поэтому за все ее поступки я вынужден был отвечать.
Например, она кого-нибудь обругала на уроке. Я же вынужден был общаться с этим «кем-нибудь» еще и на перемене, и во время прогулки, и тогда, когда все играли в снежки или в футбол. Он смотрел на меня, а я — на него. Чувства при этом каждый испытывал странные. Я — чувство стыдливой жалости. А он? Скорее всего, обиду и злость.
Никто не хотел признавать, что я существую сам по себе, что я — отдельное существо. Я был сыном учительницы, я считался ее частью. А мне больше всего хотелось быть самому по себе. Хотя в глубине души мне жалко было бы расстаться с той нечаянной властью, которую я получил благодаря своей маме.
До сих пор — хотя прошло уже три с половиной года, как мы окончили начальную школу, я чувствую, что одноклассники на меня смотрят как на сына их бывшей, пусть и любимой, учительницы.
Во-вторых, мама-учительница вызывала в моей голове некоторое раздвоение. Сама требовала, чтобы я, переступив порог школы, забывал о том, что она — моя мама. Но на уроке раздражалась на меня больше, чем на всех остальных. Даже могла дать подзатыльник.
Дома все было наоборот. Она требовала, чтобы я забыл о том, что она учительница. Отказывалась говорить, что задано. И мне каждый день приходилось узнавать уроки у отличников. Они каждый раз заново удивлялись, почему я им звоню.
Сама она свои собственные условия выполняла плохо. Например, все время жаловалась папе, что я отвратительно веду себя на уроках. Откуда она это могла знать? Ведь в школу ее не вызывали!
Были, конечно, и некоторые преимущества. Каждый раз по дороге домой мама-учительница посвящала меня в психологические тонкости своей работы. Она рассказывала мне про характеры, про «возбудимость», объясняла причины поведения одноклассников их семейными сложностями. Тех, кто доводил ее больше всего, требовалось жалеть и понимать.
Я, в свою очередь, посвящал ее в секреты внутренней классной жизни. Как два тайных агента службы безопасности, мы договаривались о нераспространении информации и запрете на ее прямое использование.
Может быть, благодаря этому я узнал что-то о поведении людей и научился лучше их понимать...

МАМА

В трудные дни организации приюта в Бургдорфе
Песталоцци получил известие,
что его единственный сын умирает...
Песталоцци не поехал к умирающему.
Он не мог оставить Бургдорфа ни на один день.
Только еще с большей яростью
принялся за работу...

Из книги С. Соловейчика «Час ученичества»

Поступок Песталоцци не подлежит обсуждению. Он поступил так, как велел ему его долг. Долг перед чужими детьми. У «настоящего» педагога чаша весов не может перевесить в сторону своего ребенка. Это негласный закон, устойчивое общественное мнение.
С древнейших времен статус учительства предполагал полную самоотдачу. У учителя должны быть «духовные» дети, а не кровные.
У Корчака не было собственных детей. У Макаренко не было родных детей (он усыновил ребенка подросткового возраста). Множество внебрачных детей Руссо воспитывалось в работных домах. Но ребенка как такового, ребенка, о котором бы он думал, которого бы растил, воспитывал, — у него не было. Список великих «бездетных» педагогов можно продолжать. Что это — случайность или закономерность?
Неужели от педагога требуется то, чего Господь не решился потребовать до конца даже с Авраама: приносить в жертву собственных детей?

* * *

...Я возвращаюсь домой из института, где повышаю свою квалификацию — зарабатываю необходимую школьному начальству справку, от тоски читая под партой довольно нудный женский роман. По этому поводу у меня сегодня нет уроков в школе: мой пятый класс надежно пристроен по учителям-предметникам. Еще чуть-чуть, и я начну думать о возможном наступлении весны...
Навстречу бежит муж. Слишком быстро. Как-то это не похоже на встречу влюбленных.
— Из школы звонили... Сотрясение мозга... Они там возились... Стукнулся головой... О какой-то сундук...
Так. Не «стукнулся», конечно, а стукнули. Подрались. Пятый класс. У меня — методический день... Я разворачиваюсь, и мы бежим вместе.
Между прочим, этот сундук — моя гордость, музейный экспонат. Достался от двоюродной прабабушки мужа. На нем сидят на уроках литературы, на занятиях по фольклору. Углы — острые.
Медсестра встречает нас в кабинете вопросом: поедем ли мы в больницу? Рвоты, вроде, нет. Голова пока кружится. Ну и шишка.
Под дверью — дети.
— Что вы сделаете с Тимуром? Из школы выгоните? Он плачет. Дома его убьют.
Что я сделаю с Тимуром? Господи! Да мне сейчас не до Тимура.
Невропатолог внимателен. Успокаивает. Три дня полежит, понаблюдаете...
Едем домой. В суете обрывочных мыслей прорезывается: «Тимур». Что же я сделаю с Тимуром?
— Сыночка? Ты можешь говорить? Тимур виноват?
— Он противный, мам. Он мне сказал на улице: «Не будь ты сын учительницы, я бы тебе вмазал». А я ему говорю: «Попробуй, самбист!» Подумаешь, раздувается тут со своей спортшколой! Мы вернулись с перемены, а учителя нет. Ну мы и сцепились. Он первый. Но об сундук он не хотел. Это случайно.
...Что я сделаю с Тимуром? Я вообще не знаю, что делать. Завтра они все будут на меня смотреть и ждать, как я буду мстить за своего ребенка. Если бы это был чужой ребенок... Что было бы, если бы это был чужой ребенок? О нет! Господи, спасибо Тебе за то, что это мой ребенок лежит с сотрясением мозга, и я могу спокойно думать, что мне делать с Тимуром. Я по крайней мере могу этого Тимура не убивать. Я просто скажу ему, что он поступил гадко...

* * *

«У учителей всегда трудные дети!» Это произносится с чувством плохо скрываемого удовлетворения: вот ведь, профессионалы от педагогики, а не могут справиться с проблемами воспитания собственного ребенка!
Как защититься? Не говорят же врачу: какое ты имеешь право болеть гриппом!
Профессионал ты в школе. Там ты выстаивал, как в бою, контролировал каждый шаг, понимал, вникал, решал проблемы.
Дома ты усталый, расслабленный, уязвимый. И подростковые проблемы настигают тебя, как любого смертного...

МАМА И СЫН

— Ну, что новенького в школе?
— По математике контрольная была.
— Написал?
— У Ефремова тоже двойка. А он отличник.
— Причем тут Ефремов?
— Причем, причем! У ГД дома неприятности. Вот она и бухнула контрошу на новую тему. Ни за что ни про что... Все завалились... А вообще-то... Мам, знаешь, ГД понимает меня лучше всех, хоть она и математик. У нее чувство юмора есть. Она мне в прошлый раз говорит: «Я просто мечтаю встретиться с вашим папой!» Я ей так скромно ответил: «Вы знаете, — говорю, — это совершенно бесполезно. Родители в отношении меня бессильны».
— А она?!
— Засмеялась. И потом в каждом классе спрашивала: «У кого здесь еще родители бессильны?»
— Надеюсь, ты напомнил ей, что у тебя мама педагог? Для остроты момента...
— Зачем? Твоя педагогика на меня не распространяется. Я теперь просто скромно жду, когда ГД скажет: «Фурман! Садитесь на заднюю парту и пишите прозу!»
— Это вместо того, чтобы геометрию учить? Размечтался! Лучше бы лишний раз параграф повторил, иначе никакой юмор ГД не спасет тебя на экзаменах...

Марина АРОМШТАМ,
Иосиф ФУРМАН