Надежда ТЭФФИ
ТОНКАЯ ПСИХОЛОГИЯ
До отхода поезда
оставалось еще восемь минут.
Пан Гуслинский уютно устроился в маленьком купе
второго класса, осмотрел свой профиль в
карманное зеркальце и выглянул в окно.
Пан Гуслинский был коммивояжер по профессии, но
по призванию Дон Жуан чистейшей воды. Развозя по
всем городам Российской империи образцы
оптических стекол, он, в сущности, заботился
только об одном — как бы сокрушить на своем пути
побольше сердец. Для этого святого дела он не
щадил ни времени, ни труда, зачастую без всякой
для себя выгоды или удовольствия.
В тех городах, где ему приходилось бывать только
от поезда до поезда, часа два-три, он губил женщин,
не слезая с извозчика. Чуть-чуть прищурит глаза,
подкрутит правый ус, подожмет губы и взглянет.
И как взглянет! Это трудно объяснить, но... словом,
когда он предлагал купцам образцы своих
оптических стекол — он глядел совершенно иначе.
С женщинами, на которых был направлен этот взгляд,
делалось что-то странное. Они сначала смотрели
изумленно, почти испуганно, затем закрывали рот
рукой и начинали хохотать, подталкивая локтем
своих спутников.
А пан Гуслинский даже не оборачивался на свою
жертву. Он уже намечал вскользь другую и губил
тоже.
«Ну, эта уже не забудет! — думал он. — И эта имеет
себе тоже! Вот я преспокойно проехал мимо, а они
там преспокойно сходят с ума».
При более близком и более долгом знакомстве пан
Гуслинский вместе с чарами своих внешних качеств,
конечно, пускал в оборот и обаяние своей духовной
личности. Результаты получались потрясающие: три
раза женился он гражданским браком и был раз
двенадцать бит в разных городах и различными
предметами.
В Лодзи машинкой для снимания сапог, в Киеве
палкой, в Житомире копченой колбасой, в Конотопе (от
поезда до поезда) самоварной трубой, в Чернигове
сапогом, в Минске палкой из-под копченого сига, в
Вильне футляром для скрипки, в Варшаве бутылкой,
в Калише суповой ложкой и, наконец, в Могилеве
запросто кулаком.
_____
Зверь, как известно, бежит на ловца, хотя, следуя
природным инстинктам, должен был бы делать как
раз противоположное.
Едва взглянул пан Гуслинский в окошко, как мимо
по платформе быстрым шагом прошла молодая дама
очень привлекательной наружности, но прошла она
так скоро, что даже не заметила томного взора и не
успела погибнуть.
Пан Гуслинский высунул голову.
— Эге! Да она преспокойно торопится на поезд!
Поедем, следовательно, вместе. Ну что ж — пусть
себе!
Спонсор публикации статьи компания "Сервис Грузчиков". Компания предоставляет услуги грузчиков, грузчиков-экспедиторов, упаковщиков, монтажников, комплектовщиков, рабочих конвейера и разнорабочих на любой срок, а также вывоз мусора и грузоперевозки. Выгодные условия, бонусы, разные варианты сотрудничества, возможность безналичного расчёта. Узнать подробную информацию об услугах сервиса, цены, контакты Вы можете на сайте, который располагается по адресу: www.kr.gruzchikov-service.ru.
Судьба дамы была решена. Когда поезд двинулся,
пан Гуслинский осмотрел свой профиль, подкрутил
ус и прошелся по вагонам.
Хорошенькая дама ехала тоже во втором классе с
толстощеким двенадцатилетним кадетиком. На
Гуслинского она не обратила ни малейшего
внимания, несмотря на то что он расшаркался и
сказал «пардонк» с чисто парижским шиком.
На
станциях пан Гуслинский выходил на платформу и
становился в профиль против окна, у которого
сидела дама. Но дама не показывалась. Смотрел на
Гуслинского один толстый кадет и жевал яблоки.
Томные глаза донжуана гасли на круглых кадетских
щеках.
Пан призадумался.
«Здесь придется немножко заняться тонкой
психологией. Иначе ничего не добьешься! Я лично
не люблю материнства в женщине. Это очень
животная черта. Но раз женщина так обожает своего
ребенка, что все время кормит яблоками, чтоб ему
лопнуть, то это дает мне ключ к ее сердцу. Нужно
завладевать любовью ребенка, и мать будет
поймана».
И он стал завладевать.
Купил на полустанке пару яблок и подал в окно
кадету.
— Вы любите плоды, молодой человек? Я уж это себе
заметил, хе-хе! Пожалуйста, покушайте, хе-хе! Очень
приятно быть полезным молодому путешественнику!
— Мерси, — мрачно сказал кадет и, вытерев яблоко
обшлагом, выкусил добрую половину.
Поезд двинулся, и Гуслинский еле успел вскочить.
«Я действую, между прочим, как осел. Что толку, что
мальчишка слопал яблоко? С ними должен быть я сам,
а не яблоко. Преспокойно пересяду».
— «Пардонк!» У меня там такая теснота! Можете
себе представить — я пошел на станцию покушать,
возвращаюсь, а мое место преспокойно занято.
Может быть, разрешите? Я здесь устроюсь рядом с
молодым человеком, хе-хе!
Дама пожала плечом.
— Пожалуйста! Мне-то что!
И, вынув книжку, стала читать.
— Ну, молодой человек, мы теперь с вами
непременно подружимся. Вы далеко едете?
— В Петраков, — буркнул кадет.
Гуслинский так и подпрыгнул.
— Боже-ж мой! Да это прямо знаменитое совпадение.
Я тоже преспокойно еду в Петраков! Значит, всю
ночь мы проведем вместе и еще почти весь день! Нет,
видали вы что подобное!
Кадет отнесся к «знаменитому совпадению» очень
сухо и угрюмо молчал.
— Вы любите приключения, молодой человек? Я
обожаю! Со мной всегда необычайные вещи. Вы
разрешите поделиться с вами?
Кадет молчал. Дама читала. Гуслинский задумался:
«Зачем она его родила? Только мешает! При нем ей
преспокойно неловко смотреть на меня. Но погоди!
Сердце матери отпирается при помощи сына!»
Он откашлялся и вдохновенно зафантазировал:
— Так вот, был со мной такой случай. В Лодзи
влюбляется в меня одна дама и преспокойно сходит
с ума. Муж ее врывается ко мне с револьвером и
преспокойно кричит, что убьет меня от ревности.
Ну-с, молодой человек, как вам нравится такое
положение? А? Тем более, что я был уже почти
обручен с девицею из высшей аристократии. Она
даже имеет свой магазин. Ну, я как рыцарь не мог
никого компроментовать, в ужасе подбежал к окну и
преспокойно бросаюсь с первого этажа. А тот
убийца смотрит на меня сверху! Понимаете ужас!
Лежу на тротуаре, а сверху преспокойно убийца.
Выбора никакого! Я убежал и позвал городового.
Дама подняла голову.
— Что вы за вздор рассказываете мальчику!
И опять углубилась в чтение.
Пан Гуслинский ликовал.
«Эге! Начинается! Уже заговорила!»
— Я есть хочу! — сказал кадет. — Скоро ли станция?
— Есть хотите? Великолепно, молодой человек!
Сейчас небольшая остановка, и я сбегаю вам за
бутербродами. Вот и отлично! Вы любите вашу
мамашу? Мамашу надо любить!
Кадет мрачно съел восемь бутербродов. Потом
Гуслинский бегал для него за водой, а на большой
станции повел ужинать и все уговаривал любить
мамашу.
— Ваша мамаша — это нечто замечательное! Если
она захочет, то может каждого скокетничать!
Уверяю вас!
Кадет глядел удивленно, бараньими глазами, и ел
за четверых.
— Будем торопиться, молодой человек, а то мамаша,
наверное, уже беспокоится, — томился Дон Жуан.
Когда вернулись в вагон, оказалось, что мамаша
уже легла спать, закрывшись с головой пледом.
«Эге! Ну да все равно, завтра еще целый день.
Отдала сына в надежные руки, чтоб он себе лопнул,
а сама преспокойно спит. Зато завтра будет
благодарность. Хотя вот уже этот жирный парень
объел меня на три рубля шестьдесят копеек».
— Ложитесь, молодой человек! Кладите ноги прямо
на меня! Ничего, ничего, мне не тяжело. Штаны я
потом отчищу бензином. Вот так! Молодцом!
Кадет спал крепко и только изредка сквозь сон
лягал пана Гуслинского под ложечку. Но тот шел на
все и задремал только к утру.
Проснувшись на рассвете, вдруг заметил, что поезд
стоит, а мамаша куда-то пропала. Встревоженный
Гуслинский высвободился из-под кадетовых ног и
высунулся в окно. Что такое? Она стоит на
платформе и около нее чемодан... Что такое? Бьет
третий звонок.
— Сударыня! Что вы делаете? Сейчас поезд тронется!
Третий звонок! Вы преспокойно останетесь!
Кондуктор свистнул, стукнули буфера.
— Да мы уже трогаемся! — надрывался Гуслинский,
забыв всякую томность глаз.
Поезд двинулся. Гуслинский вдруг вспомнил о
кадете.
— Сына забыли! Сына! Сына!
Дама досадливо махнула рукой и отвернулась.
Гуслинский схватил кадета за плечо.
— Мамаша ушла! Мамаша вылезла! Что же это такое! —
вопил он.
Кадет захныкал.
— Что вы меня трясете! Какая мамаша? Моя мамаша в
Петракове.
Гуслинский даже сел.
— А как же... а эта дама? Мы же ее называли мамашей,
или я преспокойно сошел с ума! А?
— Гм... — хныкал кадет. — Я не называл! Я ее не знаю!
Это вы называли. Я думал, что она ваша мамаша, что
вы ее так называете... Я не виноват... И не надо мне
ваших яблок, не на-а-да...
Пан Гуслинский вытер лоб платком, встал, взял
свой чемодан:
— Паскудный обжора! Вы! Выйдет из вас шулер, когда
подрастете. Преспокойно. Св-инья!
И, хлопнув дверью, вышел на площадку. |