Этот материал, пришедший в редакцию, что называется, самотеком, вызвал у нас бурную реакцию. И яростные споры.
Мы никогда в жизни (то есть за почти семь лет существования) не печатали ничего, что могло бы обидеть наших читателей. И никакой критики «психологов вообще» себе не позволяли. Кстати, критики «вообще педагогов» – тоже. А тут...
Да кто она вообще такая, эта Александровская? Обычная учительница московской школы? (Ну или почти обычная, поскольку «совсем обычная», наверное, не смогла бы высказаться так хлестко.) И кто дал ей право так обобщать? И можно ли всех психологов одним миром мазать? Нет, не позволим, защитим, отстоим!..
Почему-то кажется, что ваша реакция будет схожей. Но если вы сами расставите в наиболее обобщающих фразах слова типа «зачастую», «иногда», «как правило», «бывает, что», да еще сумеете не принимать «наезды» на свой собственный счет, то вдруг увидите в этом тексте отчаянное желание признания и понимания. И стремление делать вместе общее дело.
Поэтому мы не стали ни отвергать эту статью, ни подвергать ее сколь-нибудь серьезной правке. Отдаем на ваш суд такой, какова она есть. Будьте эмпатичны и конгруэнтны.
И обратите внимание на «слабость» финала. «Случаются», «бывают», «сложилась»... Нет, не случаются, а становятся результатом кропотливой серьезной работы. Пусть педагогам кажется, что это «звезды на небе так счастливо сошлись». Мы-то с вами знаем, сколько сил надо положить, чтоб волшебство стало реальностью.
Так что примем этот крик души к сведению, внесем необходимые поправки и продолжим повседневную работу.

РЕДАКЦИЯ

ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ,
ИЛИ
ПОЧЕМУ УЧИТЕЛЯ НЕ ЛЮБЯТ
ШКОЛЬНЫХ ПСИХОЛОГОВ

Учителя, как правило, недолюбливают психологов. Обстоятельство прискорбное, общеизвестное, но редко проговариваемое. Тут ведь речь идет о «выяснении отношений», а это ситуация опасная: легко наговорить друг другу (или друг о друге) гадостей, что, в общем-то, не очень продуктивно с точки зрения перспектив неотменимой совместной работы.
Если бы учителя сами объясняли свои чувства к психологам, их мотивировка выглядела бы примерно так:
1. Психолог бесполезен для учительской работы.
2. При этом он сноб.
3. Сидит в отдельном кабинете и пьет там чай с кем хочет и когда хочет.
4. Близок к начальству и потому не просто бесполезен, но и опасен.
Из вышеперечисленных пунктов ясно, что психолога воспринимают как некую привилегированную фигуру, живущую вне уроков и звонков. У психолога нет четко очерченных функций, которые бы выражались в количественных показателях — в виде процента успеваемости, количества прогулов, травм и т.д. И уже только поэтому он противостоит учителю — этой основополагающей «рабочей единице» школы. Никакие жалобы психологов на загруженность здесь не принимаются в расчет. По сравнению с учителем психолог — белая кость, голубая кровь, школьный аристократ. А учителя — «демос».
Основания для «классовых» эмоций налицо.

ИЗ ХРАМА — НА ПЛОЩАДЬ
Стоит вспомнить и саму историю появления психолога в школе.
Этому предшествовали довольно длительное пребывание психологии исключительно в статусе науки и ее вынужденная, но практически полная изоляция от практики и от общественной жизни. То есть психология была уделом «избранных», и потому наше население не может похвастаться психологической грамотностью.
В этом смысле учителя мало чем отличаются от всех остальных. Если их чему-то в институтах и учили, они это забыли за ненадобностью. Но, скорее всего, психологии их учили плохо, и эта была совсем «не та» психология. Когда психологию выпустили из ее научного храма в массы, народ смешался: психология? Какая такая психология?
Область психического в массовом сознании наших соотечественников опасно путается с областью души. А за душу по традиции несли ответственность священнослужители. (Отношения батюшек и психологов — тема особая.) В результате психолога стали воспринимать как патентованного колдуна-душеведа с набором волшебных палочек и заклинаний.
Когда учителям объявили, что в школе появится психолог, они отнеслись к этой новости с чистосердечной наивностью средневекового обывателя: появится некто, обладающий не вполне понятной (а потому магической) силой, с помощью которой решаются самые разные проблемы. Психолог людей видит насквозь, отличает зерна от плевел, превращает двоечников в отличников, взмахом руки изгоняет бесов из родителей-неврастеников. И где ни пройдет, матерные надписи сами собой тают, и куда ни посмотрит, там жизнь становится лучше и веселее.
Учителя втайне надеялись, что психолог придет к ним, к учителям. Что он будет спасителем, который облегчит им их тяжелую, подчас невыносимую жизнь, в которой надо постоянно решать проблемы с непонятно что требующим начальством, капризными родителями и не желающими учиться детьми.
Ничего хуже в качестве прелюдии для работы психолога нельзя было придумать.
Когда дошло до практики, выяснилось, что ни золотых ключиков, ни магических отмычек у психологов нет. И никаких таких заклинаний они не знают. И мат не стихает, и в туалетах по-прежнему курят, и процент успеваемости не растет. Вместо того чтобы взмахнуть волшебной палочкой и сделать жизнь удобной и приятной, психолог сказал: «Всё-то вы, любезные, не так делаете. Детей не понимаете — вот они вам и хамят. Учить не умеете — вот и двойки. Да еще и рефлексией не владеете. Чтобы дело как-то выправить, вам надо свою жизненную позицию изменить».

МОНОПОЛИЯ НА ГУМАНИЗМ
Учителя испытали ужасное разочарование. Возможно, это даже слабо сказано. Как назвать ощущение, когда тебя лишают надежды на лучшую жизнь? Если учесть, что большинство наших школьных учителей — женщины, то испытанное ими чувство можно передать примерно так: «Можно ли простить обманщику (обольстителю, соблазнителю) крушение надежды?» (Пол психолога в данном случае роли не играет.)
В общем, это не сближало. А тут еще, в дополнение к вышесказанному, выяснилось, что психолог пришел вовсе не к учителям, а к детям. Это о них он призван думать, а не об учительских проблемах. При первом удобном случае он занимает позицию ребенка. Что бы тот ни сделал, психолог начинает с фразы: «Войдем в его положение». Да зачем я, учитель, буду входить в его положение, когда мое собственное гораздо хуже? И эту позицию — «защита ребенка всегда и везде» — психолог сделал девизом своей работы в школе.
Учителям было обидно вдвойне. Мало того что психолог не оправдал их надежд. Он покусился на святое — на их любовь к детям. Психолог — вольно или невольно — высказал сомнение по поводу главного идеологического основания их труда.
Да, они порой выходят из себя. Да, они кричат и ставят двойки. Но ведь они любят своих учеников (случаи патологии мы не рассматриваем)! Конечно, они заставляют детей делать всякие неприятные вещи — но ради их же пользы, ради их будущего. И придумали школу и всю эту школьную систему не учителя. Они, может, сами хотели бы всех гладить по головке и в бирюльки играть. Но тогда дети не выучатся! Легко занимать позицию «принимающего-понимающего», если ничего не надо требовать и если завуч не стоит у порога со своей административной контрольной работой.
Учителя делают всю черную работу, а психолог «приватизировал» доброе отношение к детям. Он, видите ли, гуманист!
Про черную работу возразить нечего. И про гуманизм тоже. С появлением психолога в школе изначально связывались идеи ее гуманизации. Потом, правда, ситуация несколько изменилась. Участие психологов в отборочном тестировании детей с эффектом «на вылет» не соответствует изначальному пафосу их предполагаемой роли. Использование психологов в аттестации учителей своей школы, в оценке их профессиональной компетенции, имеющее прямым следствием ту или иную заработную плату педагога, вообще дело глубоко неправильное. Это заставляет учителей подозревать психологов в прямой враждебности. Такая близость к «считающему» педагогов начальству недопустима, потому что исключает какой бы то ни было продуктивный партнерский альянс с учителями, направленный на работу с детьми.

УБЕЖИЩЕ ОДИНОКОГО РЫЦАРЯ
Десять лет существования психолога в школе дались ему невероятно тяжело — главным образом потому, что он ощущал себя одиноким в школьном сообществе. Учителя, конечно, тоже страдают, но их много. И в случае возникновения проблемных ситуаций их корпоративное самосознание гораздо выраженнее, чем соотнесенность психолога со своими «братьями по разуму», работающими в других местах.
Кабинет психолога — свидетельство его привилегированного положения (у кого еще в школе есть свои кабинеты? у директора, завуча и зубного врача) — часто напоминает твердыню крестоносцев в арабских землях. А точнее — убежище одинокого рыцаря.
И это как-то неправильно определяет позицию психолога в отношении школьной жизни. А мистификация фигуры психолога — дело небезобидное, формирующее не только отношение к нему «народных масс», но и трансформирующее его самого.
Казалось бы, психолог — это мастер общения. Ему бы быть инициатором новых форм детской жизни, ему бы как-то детей организовывать. Да и взрослых с ними вкупе. А он боится. Чего? Перестать быть психологом.
И дело не в том, что он и так «зашивается» от навешенных на него обязанностей. (Да еще и от эксплуатации его на заменах. Вот уж что недопустимо. Все равно что скрипкой гвозди забивать.) Просто у отечественного психолога в подкорке сидит принцип «невключенного наблюдения». Кстати, этим можно объяснить, почему директора авторских школ, как и обычные учителя, зачастую не испытывают к психологам симпатий — не к конкретным людям, а именно как к «классу».
Психологи — вот парадокс! — не умеют включаться в живую школьную жизнь. При этом «на уровне теории» они могут демонстрировать презрительное отношение к педагогике. Как сказала одна ученая дама: педагогика — не наука, а поле для реализации психологических идей.

ШАНС НА УСПЕХ
Было бы смешно оспаривать роль психологии в развитии педагогики. Иначе к чему бы мы вели все эти разговоры? Но, кроме психологии, есть и другие желающие «засевать» педагогическое поле. Вот недавно переиздали книгу Сергея Гессена, в которой он доказывает, что педагогика — это прикладная философия.
Не стоит превращать «педагогическое поле» в колонизируемые земли. Практическая педагогика — область, где общими усилиями «взращиваются» дети.
И конечно, бывают, случаются в жизни замечательные отношения между педагогами и психологами. (Как и между мужчинами и женщинами. Там тоже все, по большей части, драматично. Но иногда бывает очень даже хорошо.) Бывают и замечательные, талантливые директора школ, бывают тонкие и умные завучи. И если уж звезды на небе так счастливо сошлись, что в результате сложилась волшебная такая психолого-педагогическая команда, то двоечники вполне могут превратиться в отличников, матерные надписи — раствориться бесследно в воздухе, а родители — мечтать о том, когда же их снова пригласят в школу... Чудесное не отделено от реальности четко очерченной границей.
И каждый из нас имеет шанс, сделав всего один шаг, маленький шажок вперед, оказаться в новой действительности.

Марина АЛЕКСАНДРОВСКАЯ