НАШИ СВЕТЛЫЕ ГОДЫ

Об опыте работы по интеграции
умственно отсталых детей

Альбина Александровна Полякова по базовому образованию педагог. В ее «педагогической биографии» существуют разные страницы: управляла школами, заведовала детскими садами. В том числе и специализированным детским садом для детей с умственной отсталостью. Эта должность предшествовала сегодняшней: Альбина Александровна — директор московского учебно-воспитательного комплекса «начальная школа — детский сад» № 1659.
Красивый комплекс. Открыт сравнительно недавно. Специально для него, в соответствии с новейшими архитектурными разработками, в микрорайоне было построено здание. Красота и уют снаружи и внутри. В 2001 году Полякова перешла сюда работать. Вместе с ней в новый комплекс перешли двадцать воспитанников с предыдущего места работы — дети-олигофрены. «Мои олигофренчики» — так говорит она в разговоре.
Слова «олигофрен», «даун» в общественном сознании звучат оскорбительно. Научное сообщество пытается обойти заряженные отрицательным, пренебрежительным смыслом слова, упражняясь в новой терминологии: «дети с особыми нуждами».
Практики, работающие с такими детьми, выходят из положения по-своему: прибавляют уменьшительно-ласкательные суффиксы. Так в нашей речи появились «даунята». Теперь вот, с подачи Поляковой, «олигофренчики». Еще одна попытка смягчить общественное клеймо неполноценности. Она наполнена эмоциональностью, свойственной тем, кто успел к подобным детям приглядеться поближе и рассмотрел в них нечто, скрытое от незаинтересованного взгляда.
«Я всегда чувствовала, что в этих детях есть потенциал, который позволил бы им сильно продвинуться в развитии, — создай мы для такого развития подобающие условия. В специализированном детском саду такого быть не может по определению. Знаете, что такое специализированный детский сад? Это клубок несчастий.
Все дети в нем будто бы погружены в темноту и спрятаны в этой темноте от посторонних глаз. Такой своеобразный приговор: "Живите в этом!" А ведь главная проблема для детей с умственной отсталостью — это социализация. Но для успешной социализации должны быть заданы ориентиры, положительные образцы. Где же их в таком месте взять?»
Там, где Полякова работала до открытия комплекса, дети не умели себя вести, дрались, ругались и плевали на пол. Не потому, что там не было хороших специалистов. Как раз в таких детских садах, как правило, работают высококвалифицированные кадры: дефектологи, логопеды, психологи. Но детям нужны не только специалисты. Им обязательно нужен детский коллектив, задающий планку соответствий. Поддерживающий, стимулирующий развитие социального поведения детский коллектив. Особенно для детей, у которых есть существенные резервы для компенсации врожденного дефекта.
И вот в каждую группу двенадцатигруппового детского сада наполняемостью 15–18 человек поместили по три-четыре ребенка с отклонениями. Дети вместе играли, вместе готовились к праздникам.
За «олигофренчиками» наблюдал дефектолог: присутствовал на занятиях, следил за возникающими трудностями при обучении, организовывал групповые и индивидуальные занятия. Из детского сада дети вместе с привычным групповым коллективом переходили в начальную школу. Там режим психолого-дефектологического сопровождения сохранялся. И, как выяснилось, система давала очень обнадеживающие результаты.
Умственно отсталые дети очень зависимы от внешней оценки. Им нравится, когда их поведение одобряют взрослые. Поэтому они изо всех сил старались копировать «хорошие» манеры и «хорошие» поступки других, нормальных детей. «Иногда нам казалось, что мы присутствуем при совершении чуда. Вот приходит в группу девочка — какая-нибудь замарашка некрасивая. Проходит время, и она совершенно преображается — превращается в милую, красивую девочку. В бесподобную такую девочку, которая спокойно вступает в контакт с другими детьми, умеет танцевать, не стесняясь расскажет на публике стихотворение... Разве это не показатели социальной адаптации? И знаете, к чему привела наша система?
Через три года работы наши дети могли поступать уже не в специализированную школу, а в классы коррекции. А некоторым детям диагноз совсем сняли, и они сейчас учатся в общеобразовательных школах. И неплохо учатся. У нас-то программа в начальной школе сильная была: мы работали по Занкову».
Кроме «олигофренчиков», успехами которых так гордится Полякова, были и несколько детей с более тяжелым диагнозом — с имбецильностью. Эти воспитанники, конечно, не могли продемонстрировать ярких успехов в познавательном развитии. Но и на них, по мнению Альбины Александровны, общая обстановка сказалась благотворно. В специальных заведениях таких детей, как правило, не балуют разнообразием занятий. Научат клеить коробочки — и то хорошо. А этим детям обязательно нужны занятия искусством: пение, танцы, рисование... Чтобы жизнь вокруг них кипела. Тогда и они втягиваются в общий ритм, заражаются общими эмоциями. А эмоциональный опыт для ребенка очень важен!
Но на интеграции детей с таким диагнозом Полякова не настаивает. Это, конечно, создает определенные сложности. С «олигофренчиками» все происходит легче и жизнерадостней. И они действительно с удовольствием включаются в общую детскую жизнь.
В 2004 году комплекс «выпустил» в большой мир своего последнего воспитанника с «особыми нуждами»: он пошел учиться в общеобразовательную школу. На этом экспериментальная деятельность комплекса по интеграции детей с умственной отсталостью в обычную детскую образовательную среду закончилась: «Общество оказалось неготовым ни к нашим действиям, ни даже к их результатам».
Очень хочется уточнить, что понимается под «обществом». Напрашивающееся предположение — родители нормальных детей. Оказалось, нет. Поначалу родители действительно волновались и задавали много вопросов: «Почему мы должны «терпеть»? Почему наши дети должны жить в таком соседстве? А вдруг это отразится на их развитии?»
Ответы на вопросы родились из практической жизни. (Хотя погасить родительскую тревожность стремились разными способами: и директор, и психолог выступали на родительских собраниях, объясняли ситуацию, давали родителям гарантии благополучного развития их детей.)
В интеллектуальном плане нормальные воспитанники ничего не потеряли. Программа, как уже упоминалось, была выбрана сложная. И педагоги в обучении ориентировались на нормальных, даже продвинутых детей, а не на умственно отсталых. Но на детском развитии интеграция действительно сказалась — только не в негативном, а в позитивном смысле. Педагоги по ходу событий обращали внимание детей, что все люди (и все дети) могут быть разными. К этой разнице нужно относиться терпимо. У Вани проблемы? Мы их видим. Мы знаем, что Ваня сам такую проблему не решит. Ему надо помочь. Кто первый заметит, что надо помочь? Кто первый поможет? Кто в следующий раз без напоминания сообразит поддержать его в сложной ситуации? Не требуется никаких особых занятий по развитию толерантности.
Если же умственно отсталый ребенок не агрессивен, доброжелателен, дорожит общением с нормальными детьми и может выступать партнером по игре, он становится вполне симпатичен и родителям нормальных детей. Как рассказывает Альбина Александровна, ее «олигофренчики» получали приглашение на детские дни рождения не реже, чем обычные дети.
Так что родителей при правильном подходе к делу можно убедить в правоте экспериментаторов. Труднее с начальством и разного рода специальными службами.
Поначалу окружное управление образования отнеслось к инициативе Поляковой с интересом. Специальным приказом эксперимент был разрешен, и на него были выделены специальные деньги на дополнительные ставки психолога и дефектолога. Кроме того, наполняемость групп и классов была по 15–18 человек. Но со временем количество детей возросло до 25, а это уже совсем другая «социальная ситуация».
Да и психоневрологический диспансер, дающий направление в детский сад, вдруг уперся и перестал выписывать детям путевки в комплекс № 1659: с таким экспериментами специализированные учреждения без контингента останутся. А система эта отлажена, нормативы в классах определены, штатное расписание утверждено, надбавки выделены. Никто подведомственную систему разрушать не станет из-за каких-то там «гуманистических фантазий»*.
Так что инициатива сама собой сошла на нет. «А жаль, — говорит А. Полякова, — это были самые светлые годы в моей педагогической практике. Не только для меня, но и для всего коллектива. Ведь мы видели результат своего труда. Это ли не педагогическое счастье?»

* Подобная ситуация возникла в свое время и с изобретением качественных и чувствительных слуховых аппаратов. Многие сурдопедагоги эти аппараты буквально бойкотировали. Конечно, они возвращали ребенка в мир слышащих. Но что же тогда делать с языком «глухонемых»? Весь опыт качественных специалистов обесценивается?

Записала Марина АРОМШТАМ