С ВЫСОТЫ СВОЕГО РОСТА

Я — маленький человек. Не в гоголевском смысле, а в буквальном. Рост 1м 58 см. Всю свою взрослую жизнь я работала с малышами — за исключением того студенческого периода, когда уже называлась педагогом, но по сути мало отличалась от девятиклассника из районного турклуба, где в то время работала (проходила практику?). Граница в восприятии мира между мной и моими турклубовскими подопечными еще только намечалась. Ощущения были слишком узнаваемыми, слишком памятными и потому понятными...
Но потом я все время работала с малышами. Они занимали мои мысли, чувства, все жизненное пространство вокруг. И ощущения подростка из меня совсем испарились. Даже в школе я не пересекалась с ними. Подростки обитали в здании старшей школы. Туда я заходила редко, только по необходимости. И каждый раз двигалась по коридору с замиранием сердца. Как странник по незнакомой местности. Звонок — вздох классных дверей — и школьные коридоры наполняются гулом движения огромных животных. И сами они, группы подростков, как стада бизонов или диких лошадей. А во мне — 1м 58 см.
И одна забота — как бы не затоптали...

Наш директор был знаменит на всю Россию — своими спектаклями, своими знакомствами, своими не укладывающимися ни в какие административные рамки мыслями. Как-то я отыскала его в актовом зале: он там репетировал со старшеклассниками. Открыла дверь и целый час простояла в дверях — все смотрела, не в силах глаз оторвать. Их, этих огромных старшеклассников, в зале было человек сто. Экстравагантные одежды, серьги в неожиданных местах, голые животы, разноцветные волосы — «джунгли» у Скалы Совета. И сам директор — как огромный слон среди пестрой массы странных этих существ. Взмахивает рукой, как хоботом, — и все невероятным образом подчиняются его воле: куда-то перемещаются, встают, садятся, в нужный момент подают голос. Поймала я себя на том, что мыслю исключительно в зоологических терминах.
А когда наконец решилась подойти, то спросила совсем не о том, о чем планировала:
— Евгений Александрович! Это как?
— Что «как»?
— Ну как это происходит? Как вы всем этим управляете? Ведь надо все время смотреть вверх, голову закидывать? Это же совершенно невозможно!
— Я же не спрашиваю, как вы можете постоянно наклоняться.

Мы им совсем несоразмерны! Всегда несоразмерны! Но наклоняться над ребенком для взрослого все-таки более естественно. В этой позе есть что-то правильное, охранительное, оберегающее. Если ты, конечно, наклоняешься, а не угрожающе нависаешь. И в этом обволакивающем наклоне ощущение взрослой силы — и уверенности, что способен оградить, защитить.
Уверенность тает по мере того, как дети догоняют тебя в росте. Помню, как в урочный момент вызвала к доске одну пятиклассницу. Давно не вызывала — а тут вызвала. И класс, вместо того чтобы почтительно замереть, вдруг взорвался от хохота. Потому что мы с ней оказались одного роста. Стоим у доски — и обе одного роста. Как прикажете делать замечания? Это, правда, была самая высокая девочка в классе. А момента, когда все они на глазах становились выше, я не переживала. Это происходило уже после нашего прощания. В стенах другого здания. Того, где были «джунгли». Я же возвращалась к малышам.

Но однажды верхушки джунглей расступились. Странное чувство: ты идешь, передвигаешься с опаской среди незнакомых огромных существ, и вдруг откуда-то сверху тебя окликают: «Марина Семеновна! Здравствуйте!» От неожиданности застываешь на месте, закидываешь голову вверх, в направлении звука. А оттуда опять: «Здравствуйте, здравствуйте!» И улыбка. Совершенно узнаваемая улыбка. И весь — узнаваемый.
Он к тебе наклоняется — с древесной своей вышины к твоим полутора метрам с хвостиком. Но наклоняется так, как это сделал бы жираф — выгибая, вытягивая шею, словно желая ущипнуть травку под ногами. Эту вкусную травку гораздо легче доставать, когда ты поменьше, пониже ростом. И от этого наклона, от этой выгнутой шеи возникает пронзительное ощущение хрупкости. Такой большой — и такой уязвимый. Малыш, теперь тебя уже руками не обхватишь! Тебе этого временами очень не хватает! Да только взрослому уже не по силам.
Вольные толкователи Библии иногда трактуют изгнание из Рая как необходимый этап становления самостоятельности Человека.
Подросток «изгоняется» из детства, как из Рая. И, как в библейском предании, сам тому причиной: он уже просто не умещается в Раю. Слишком вырос!
И торчит теперь где-то там, у тебя над головой, как ось мира. Как корабельная мачта с неубранными вовремя парусами. Шея жирафа, с помощью которой так трудно дотянуться до земли.

Марина АРОМШТАМ