Я И САМ НЕДАВНО БЫЛ ТАКИМ...

Идешь по улице и чувствуешь себя так уверенно в этом мире. Кажется, что все уже понятно, осталось только решить насущные дела: получить образование, найти работу, жениться. Еще надо купить на осень хорошую куртку, но такую, чтоб не бросалась в глаза своей небычностью, а была качественная и стильная, и еще купить девушке цветок.
Зонтик в руках, начищенные полуботинки — все как полагается приличному человеку. И тут видишь их: с вытаращенными глазами, крашеными волосами, тяжелыми ботинками. Наряженные, как на вечном маскараде, диковатые, словно из джунглей, они, видимо, несчастны. Когда у тебя все хорошо, ты не будешь такое с собой делать. В голове проносится знакомое слово: «Подростки!» А ведь я... я сам совсем недавно был «таким»?!
И правда, было время, когда отвратительное настроение преследовало месяцами. Было неотступным ощущение, что вот именно сейчас надо что-то про себя решить, раз и навсегда сделать выбор и потом всю жизнь жить так, как решишь сейчас. И это давило безумным грузом. А мир явно не жаждал принять тебя в объятия и, вместо того чтобы дать подумать над пугающим будущим, пытался не выпустить из привычных тисков. Школа, надоедливые родители... Конец детства.

Мы сидим в прозрачной кафешке с моей подругой и смотрим фотографии школьных лет.
— Зачем тебе были нужны голубые косички во все стороны? — усмехаюсь я.
— Я не могу сейчас объяснить... Но тогда я вдруг поняла, что мне необходимо это сделать. Вот нужно и все! Не просто хочется, а казалось, что если этого не сделаешь — умрешь. И надо это делать немедленно, не откладывая, словно это и вправду вопрос жизни и смерти... Да.
— А сейчас? Сейчас тебе уже не хочется с собой сделать что-то так же сильно, как тогда?
— Ну, мне кажется, сейчас я научилась терпеть, откладывать что-то на потом, более трезво относиться к собственным желаниям. Наверное, это происходит, когда выходишь из подросткового возраста. Надрыв этот, который постоянно преследовал в каких-то мелочах, исчезает. А может, учишься игнорировать это чувство, взрослеешь. Когда появляются другие заботы, они отвлекают...

Я сам «тогда» носил широкие клетчатые штаны, свитер до колен, кожаную куртку и огромное нечесаное гнездо на голове. Зачем? А чтобы хоть как-то отъединиться от чего-то, к чему страшно было присоединяться. Чтобы выиграть время... Мне было необходимо показать, что я сам по себе, но в то же время было ужасно важно не остаться одному.
Я помню это сладостное чувство, когда идешь с мальчишками-одноклассниками по страшным, полным «врагов» улицам и кажется, что ты — в безопасности. И вроде никто не страшен, ведь теперь мы тоже «банда». Идешь так, громко хохочешь над чем-то ужасно грубым и не смешным, ловишь презрительно-испуганные взгляды прохожих и упиваешься этим ощущением коллективности.
А вот быть одному — неприятно. Чувствуешь себя изгоем в своем чудаковатом прикиде среди одинаково безликих взрослых. А люди, то есть взрослые, тебя не любят. И не очень понятно, за что. Чем ты вызываешь такое отвращение у окружающих — у пузатых мужиков, у нагруженных сумками женщин, у старушек, молодых людей с девушками. И возникает ответное чувство озлобленности. Да, я не такой, как вы! И не хочу быть таким, и вы меня не сделаете таким в своей школе (особо надоедливым учителям я это уже наглядно показал). А дома — я сам себе хозяин и одеваюсь так, как хочу и как удобно...
Главное — избежать опасности одиночества. Иначе, понятно, мир тебя сломает. Надо найти единомышленников по музыкальному стилю или по футбольному фанатству и выработать одинаковый образ поведения, чтобы все видели — нас много. Даже когда куришь, ты уже не один. А некурящие всегда пропускают самое главное: душевные разговоры в тесном кружке на перемене, общие шутки и обсуждение дворовых легенд. «Пойдем, покурим?» — и ты уже не совсем одинок. Можно даже почувствовать мировую солидарность курильщиков, присоединиться к некоторым взрослым, понимающе усмехнуться киногероям и персонажам из книг.
Я много читал. Чтобы не остаться одному. Каждая книга таила в себе целый мир переживаний, размышлений, побед и друзей. Выходишь из школы, и хочется забыть: забыть, что сегодня отняли завтрак, что на лестнице толкнули плечом, на контрольной списывал, а потом в раздевалке, озверев к концу дня, кидался чужой сменкой, как последний...
То, что происходило в перерыве между чтением книг, было мучительно-тусклой борьбой за выживание. Никаких ярких событий, только рутина страхов и мелких разборок, связанных с физическим разделением пространства. Кто кому уступает дорогу, у кого больше прав стоять на своем месте или идти по своей траектории. Об этом все время нужно было помнить, иначе, казалось, тебя растопчут и отнимут то, что ты смог отвоевать у других, более слабых.
Казалось, что в институте начнется новая жизнь. Нужно было только выбрать с папой и мамой, кем ты хочешь стать и куда ты можешь попасть, чтобы стать хоть кем-нибудь (это, пожалуй, было даже важнее). И все дальние родственники и родственницы заинтересованными голосами спрашивали о причине выбора модной специальности, о будущих перспективах, о престижности института и обещали, обещали студенческую жизнь. И надо было уверенно и деловито говорить про незнакомую пугающую профессию, абсолютно не связанную с тем, что наполняет твою жизнь сейчас. И верить. Верить, что жизнь тебя изменит к лучшему, что и сама не останется в долгу: будет весело, интересно и не одиноко...
Устраивались вечера, где каждый мог рассказать, как он преобразится в будущем, кем станет.
— Я не буду ходить с рюкзаком в универ! — доверительно сообщает мне приятель. — Куплю себе кожаную папку, как у отца, и буду ходить в костюме и полуботинках. Да, и постригусь по-другому...
— Мне обещали отдать машину, если я первую сессию сдам хорошо. Буду в университет на тачке гонять...
— Мне вообще обещали...
Потом бывшие неразлучные друзья поступили в разные институты, где каждому пришлось начинать выживать с нуля, старые школьные заслуги уже не котировались, — началась «студенческая жизнь». И выяснилось, что в рюкзак можно прятать бутылки, в здоровенных ботинках удобно ездить в общагу, а постричься просто некогда. Когда мы встретились спустя полгода, мы усмехнулись и, похлопав друг другу по плечу, обменялись разочарованным: «Да ты вообще не изменился!»
— Ну чем-то же мы стали отличаться от нас прежних? Нас же уже нельзя назвать подростками, я надеюсь?! — мы развалились на лавочках в институте и созерцаем, как копошится и волнуется первый курс (как ни странно, но их легко выделить из толпы, ведь в них так много от школьников, от того, что ассоциируется с подростковым возрастом).
— Ну чем-то, может, и отличаемся... Хотя желания все остались такими же, и не хватает все того же. Я думаю, просто мы научились новым способам достижения своих желаний: стали иногда действовать порасчетливей, жизненного опыта прибавилось, знаний даже, как это ни смешно. Поспокойней стали, вот еще что, даже потерпеливей, хотя это кто как...

Я выхожу на свежий воздух и неторопливо закуриваю. Все собирался бросить, да как-то не смог — это страшнее, чем начать. Придется выделяться, а у нас почти все курят, не могу же я выпасть... то есть решиться не могу. И так стоишь на крыльце университета, и кажется, что в школе все было понятно: девять, десять, одиннадцать, выбор профессии, хобби, папа, мама, свободное время после уроков и домашние задания. Верилось, что если перевалить через это, то все утрясется. А теперь впереди опять все непонятно: только уже ни папы, ни мамы — отбились от них, когда буянили. Сейчас одолевают мысли: «За что, собственно, воевал? За свободу? Да нужна мне эта свобода, лучше возьмите меня обратно...»
Новое пугающее будущее, новые «хвосты», новый коллектив со своими принципами и ритуалами пьянок, чтоб отъединиться от остальных, и я. Я появился. Сам для себя и в каком-то смысле сам по себе, более-менее конкретный и понятный. Понятно хоть стало, с чем надо работать. Ну и на том спасибо...

Иосиф ФУРМАН,
Институт психологии
им. Л.С. Выготского РГГУ, 2-й курс