Сказочные жанры:
ГРАНИЦЫ И ПОДВОДНЫЕ КАМНИ

Cуществует три основных жанра сказки — и литературной, и спонтанной («быстрой»), что сочиняется в ходе сказкотерапии. Жанр определяет сюжет и последствия описываемых событий, их эмоциональную окраску. Жанру сочиняемой сказки, безусловно, соответствуют и стиль поведения их автора, его взаимоотношения с терапевтом, ход и логика их работы в терапии и другие значимые вещи. Поэтому мне кажется, что жанры стоит различать — хотя бы в том простейшем приближении, которое я предлагаю в этой статье.
Итак, основные сказочные жанры: героика, трагедия, плутовство. Главными действующими лицами в них являются соответственно герой, жертва и трикстер.

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЕРОЯ
Этот жанр очень распространен и вообще крайне важен в современной культуре, поэтому лучше всего представлен в многочисленных психологических трудах. Я только слегка намечу своими словами его структуру и законы.
Сказка про героя начинается с того, что в «нормальном» мире возникает некая проблема. Герой отправляется за ее решением в путешествие и попадает в «волшебный» («тридевятый») мир, приобретает там помощников, проходит некоторые испытания и вступает в открытую борьбу с «силами зла». Он побеждает и возвращается назад в свой обычный мир, который в результате его победы трансформируется и улучшается. Большинство классических волшебных сказок, как русских народных, так и американских (голливудских), вписывается в эту структуру.
В психотерапии эта структура тоже крайне популярна, представляя собой во многом модель самой психотерапии.
Чтобы охладить пыл многочисленных фанатов этого жанра, часто считающих его «единственным нормальным», я хочу подчеркнуть, что у этого жанра есть определенные пресуппозиции (от лат. помещать в основу) и последствия не столь уж приятного свойства.
Герой всегда начинает свое путешествие с проблемы. Проблемы (чем бы они ни были — похищением Людмилы у Руслана, отсутствием молодильных яблок в мифе про Геракла или неизбежностью болезни, старости и смерти, как в истории Будды) в героическом мифе наличествуют неизбежно и всегда. Это необходимая часть сказки: нет проблемы — нет героя. Мир и жизнь для героя проблемны по определению — я хочу, чтобы читатель это ясно понял. Человек, отождествляющий себя с героической мифологией, всегда находится среди проблем и после победы над прежними моментально находит новые.
«Тридевятое царство» — следующий необходимый атрибут героического эпоса. В этой сказке придумывается — постулируется — принципиальная неоднородность пространства. Мир делится на «здесь» и «там», причем «там» совершенно необходимо и желанно, но доступно не само по себе, а только в результате героического прорыва. Иными словами, мир делается дуалистичным. В результате последователи героической мифологии всегда алкают чего-то извне, из «тридевятого царства» — «бессознательного», «новых технологий», будущего, медитативных практик и т.д. и т.п. Неизбежное разочарование и фрустрация идут за ними по пятам.
И вот центральная сцена героического эпоса — сражение с драконом. Что здесь кладется в основание, какова суппозиция? А суппозиция такова, что победа завоевывается, что необходима война, нужны борьба, сражение, обман, пролом в стене и кровь на лезвии клинка. Будда, понятно, никого не убивал в своем героическом прорыве в сущность сознания, но и он сражался с Марой. Везде, где царствует героический миф, идет война. Это необходимо.
Кроме того, герой обязательно напрягается. Расслабление в этой сказке наступает только после победы (кстати, очень убедительное — «по усам текло, а в рот не попало»). Стресс — а потом по известной нам схеме борьба со стрессом, защита от стресса, техники релаксации.
Несмотря на все вышесказанное, героическое путешествие, безусловно, является замечательной и целительной для человеческой души структурой — особенно если знать ее границы и подводные камни. Семинар по сказкотерапии, например, происходит обычно в жанре героического путешествия. Такие важные для души процессы, как инициация, взросление, обретение сексуального партнера, освобождение от невротических конфликтных состояний и многие другие, происходят по героической схеме.
Вот моя сказка, не совсем обычная, но все же совершенно точно «героическая».

ДЕД, ВНУЧКА И БОЮСЬКИ

Жили-были дед с внучкой. Хороша внучка, да всего боится. «Боюсь я, дед, на огород ходить: там червяки в земле ковыряются!» Лазает дед по огороду, от землицы борода чернеет. «Боюсь я коров: у них хвост да рога мотаются». Дед и коров доит, молоком ввечеру белеет. «Ох, и огня, дед, и огня! Печка — она искрами плюется!» Вот и ужин дед кашеварит, бороду задумчиво кочергой очесывает. От такого от хозяйства добра не жди; не успевал дед всего сделать. Корову продал, лошадь продал и от огорчения сам слег. Заболел. Ну, внучка попробовала поплакать и тихо, и в голос, да все не в помощь. Решила она тогда в город на базар сходить, купить лекарств и еды. Денег у нее, правда, не было, но она решила: «Продам чего-нибудь». И вот, хоть и было ей страшно, на базар далекий она с утречка и отправилась. Деда ведь своего все же любила!
На базаре — толчея, гомон; она стала в сторонке, чистый плат расстелила. А что же дальше? Подходит народ: на сем месте что продается? Мнется бедная внучка, не знает, что и сказать. Тянет кого-то за рукав:
— Дядь, а что продавать здесь можно, чтоб подороже?
Он спрашивает:
— А что у тебя есть?
— Да ничего нет.
— А что умеешь делать?
Тут она заплакала:
— Да ничего не умею, я всего боюсь!
— Хм, — говорит дядька, — так ты боюськи и продавай.
— А возьмут? — не верит дивчина.
— А ты попробуй!
И вдруг как закричал дядька:
— Эй, народ! Товар исключительного назначения! Подходи за боюськами!
Народ стал осторожненько подходить, интересоваться: что за товар такой? Дядька говорит: боюськи на любой вкус. Для жен, детей, крупного и мелкого рогатого скота. А девчонка говорит:
— И курей с петухами.
— Что для курей? — подлезает бабка.
— А вот бегают твои куры далеко от дома? — спрашивает посредник.
— Ох, бегают, проклятые, — соглашается бабка.
— А ты купи для них боюську дальнего пространства. Есть у нас такая? — спрашивает у девчонки.
— Еще как, — солидно говорит она.
— Вам на целый птичий двор?
— Уж пожалуйста, — говорит бабка.
Вот торговля завертелась не на шутку! Купили боязнь огорода для гусей и коз, купили боюськи темноты для крыс и тараканов, ну все раскупили на корню! Один оригинал купил боязнь рек и моря, чтобы палить в облака и тучки: хотел, чтобы они проливались только над сухой землей. И только для малых ребятишек ни одной боюськи не продали, ни мамкам, ни нянькам. Вот как! На вырученные деньги купила внучка лекарства и еду, и для того дядьки, который ей помог, праздничную рубашку, и для себя леденец. Целый день провела на базаре. Только к вечеру вернулась домой. Там дед ее встретил, своим глазам не поверил. От радости он и без лекарств выздоровел. И потекла их жизнь весело и бойко, и работали они теперь оба, и на ярмарку вместе ездили. Найти бы и нам такое счастье.
Я собрал свои боюськи недавно. Старые они были, поломанные и запачканные. Кто такие возьмет? Эх, молодость! Плюнул, выбросил мешок с боюськами за крыльцо. Там и валяется. Кто интересуется — подходи, выбирай, мне не жалко. Только чур — не для малых ребятишек!

ТРАГЕДИЯ И ЕЕ ГЕРОЙ — ЖЕРТВА
Жанр трагедии во многом похож на героический: дело так же происходит в двойственном мире, между «добром» и «злом», и главный персонаж так же обычно старается добиться «добра». Основное различие между этими жанрами находится в конце сказки: герой побеждает, а жертва проигрывает и обычно погибает или, во всяком случае, страдает. Древнегреческая трагедия прекрасно иллюстрирует этот жанр, в котором силы рока раздавливают все лучшие начинания человека и — под плач хора — его самого.
Трагедия для очень многих психотерапевтов и педагогов является вытесняемым из осознавания жанром — разумеется, по самым благородным и рациональным причинам. Существуют целые направления, где трагедий в человеческой жизни как бы не существует, наподобие позитивной психотерапии. Между тем трагедия на самом деле является структурой очень распространенной, особенно почему-то в нашей культуре. Очень и очень многие сказки и взаимодействия попадают в эту схему.
Схема трагедии в своей сущности проста: существует герой (которого можно назвать и «жертвой») и мир вокруг него, обычно жестокий и несправедливый. В результате столкновения с этим миром жертва страдает и часто погибает. Важно, что она ничего не может с этим поделать, что силы мира (рок, порядки, законы, боги — неважно) слишком сильны, они подавляют своей мощью. Жертва обречена. Схема может показаться простой, но на ее стороне очень значительная мощь бессознательных устремлений человеческой души и культуры.
В этой схеме часто неявно присутствует финальная «награда» жертвы, уже после проигрыша или смерти. Нам всем хорошо знаком церковный православный миф о награждении страдающих в «потустороннем» мире. Это важно для понимания поведения жертвы среди людей: она, как правило, манипулирует своей жертвенностью как раз в расчете на «финальную награду за страдания». Такая схема в нашей культуре нередко прекрасно работает, хотя расплачиваться за подобные победы жертве приходится все-таки очень реальными страданиями. Призыванию этой «силы над силами», которая способна вознаградить, посвящена очень распространенная атрибутика трагедийного сюжета: патетические вопросы «За что?..», оправдания собственной невинности и прочее. Жертве,------- как правило, очень важно остаться невинной — в отличие от героя или трикстера.
Важно, что поведение человека, который сочиняет сказку в жанре трагедии, обычно подчиняется тому же жанру, то есть ведет к фрустрации, разочарованию, неразрешимым проблемам и прочим эмоционально неприятным вещам. Жертва очень часто обладает большим талантом во втягивании в свой жанр окружающих людей. «В настоящей трагедии гибнет не герой, а хор», — заметил когда-то Станислав Ежи Лец. Это очень подходит к описанию реальных ситуаций в психотерапии: жертва часто бессознательно добивается фрустрации и страданий и для психотерапевта, и для всей группы.
Вот моя сказка, написанная явно в трагедийном жанре.

ЧЕРНЫЙ МЛАДЕНЕЦ

Эту историю рассказывают крестьяне наших мест не то чтобы шепотом, но редко и будто бы сразу забывая; так что вроде бы все ее знают, и малые, и большие, а никто нигде не слышал.
В давние времена жила в нашей деревне молодая женщина. Жила она одна, откуда приехала — неизвестно. Была она немного странной, со всеми приветливой, но нелюдимой. В ее доме и вокруг всегда были развешаны какие-то травы пучками. В чужих домах она почти не ела, сама почти не готовила. Иногда, когда ее звали, она приходила к больным и лечила растиранием или просто тем, что водила руками и что-то пела.
Вроде бы ни с кем из парней она не зналась, но вот как-то у нее стал пухнуть живот, она понесла. Люди болтали, что от лесного дьявола она забеременела, не иначе; ну да люди вечно болтают всякую чушь, в которую сами не верят. Была бы у нее семья — переполошилась бы; а так все вроде бы тихонько проходило; только деревенские вокруг нее как бы расступились, в дома больше не приглашали. Оно и понятно. Мужчины боялись, что на них подумают; женщины семейные просто не любят одиночек.
Родила она поздней осенью, у себя в доме. Выл ветер, на улицу никто не выходил. Она одна рожала, никто не пришел помогать. Наверное, она потеряла много крови при родах. Может быть, кричала, кого-нибудь на помощь звала, но сквозь ветер никто ничего не слышал. Короче, она умерла, только один раз покормив своего младенца. А тот скатился на пол, потом за порог, потом на двор по ступенькам. Там он лежал, и животик его пух от голода, а лицо почернело. Он был очень голоден, очень, очень голоден, но никто его не покормил.
И тогда младенец перестал быть человеком, а взмыл в воздух и стал летать над деревней голодным духом. Вначале он был маленьким, только пустой животик и черное лицо. Но потом он нашел себе еду. Он ел все подряд: и камни, и щепки, и цыплят, и скорлупки от орехов. Он ел прищепки с белья и само белье, и веревки, на которых оно висело. Он стремился наполнить свое пузо, но никак не мог, потому что только материнское молоко и любовь могли бы это сделать. Но Черный младенец этого не понимал. Он летал и ел все, что только можно. Потом он понял, что живое вкуснее, чем неживое, и стал охотиться за теплой кровью. Он стремился утащить маленького детеныша животных, или птенца, или маленького ребенка. Говорят, несколько раз ему это удавалось. Это успокаивало его, но ненадолго. Он был вечно голодным духом.
Одни говорят, что Черный младенец так и летает по сей день, а когда отчаивается наполнить свой животик, то плачет, особенно поздней осенью. А другие рассказывают еще, что дух-хранитель наших мест старается поймать этого младенца, но тот умеет вселяться в людей. Дескать, души есть не у всех людей, а у некоторых есть, но совсем спящие; и вот младенец, прячась от духа-хранителя, или просто так, притягиваясь живой кровью, влетает в таких людей и заселяет их. И тогда человек, в которого вселился Черный младенец, начинает, например, очень много есть сладостей, но никак не наестся, или заполняет свой дом бесконечным количеством вещей.

ПЛУТОВСТВО ТРИКСТЕРА
Трикстер — по-русски его можно называть «плут» — это отдельный от героя и жертвы персонаж, в определенном смысле живущий совсем в другом мире. Этот мир не дуалистичен, и категории «хорошего» и «плохого» в этом мире если и существуют, то они крайне относительны. Трикстер действует в мире, который населяют существа, подобные ему по силе и онтологическому статусу (проще говоря, в этом мире чаще всего нет всесильных богов или законов). Этот мир не дуалистичен не только в моральном смысле, но и из-за своей гибкой, «перетекающей» природы.
В сказках про трикстера часты удивительные превращения людей, животных и духов друг в друга, смещения времени и прочая «легкость поведения». Даже когда их нет в окружающем мире, они есть в самой природе трикстера. Очень часто неясно, кем же он является на самом деле — из какого-то безумного хулигана он легко превращается в «культурного героя», приносящего людям, например, знания.
В русских сказках — непонятно почему — образ трикстера как-то очень мало представлен, чуть-чуть в образе Лисы, иногда в виде черта или скомороха. Зато во множестве других культур «плутовские» сказки очень распространены. У народов Севера (чукчей, например) есть масса замечательных сказок про Ворона, у североамериканских индейцев — про Койота, у народов Африки — про Зайца или Паука. Всех этих героев объединяет крайне сумасбродная и наполненная приключениями жизнь, а также крайне сомнительные (с обыденной точки зрения) качества характера: жадность, похотливость, глупость вперемешку с хитростью, беспредельная самоуверенность и прочее в том же духе. Трикстер постоянно вмешивается в чужие дела. Почти никогда невозможно понять его мотивацию — разве что это погоня за развлечениями. Трикстер действует по приколу. Это тоже довольно сильно отличает его от героя и от жертвы, которые действуют в постоянном соответствии с целями и законами.
Одним из основных дел трикстера, по которым его легко вычислить, является разрушение структуры. Это могут быть структура логики или структура социума, законы природы или любые другие установки (означающие, в сущности, человеческие ригидные представления о мире и жизни). Герой может разрушать определенные структуры ради построения новых, более, как ему кажется, адекватных и «хороших». Жертва, как правило, подчиняется правилам структур, в которые она попадает. А трикстер рушит структуры — причем чаще всего не предлагая и не устанавливая на их месте ничего «структурного». Есть сказки, в которых он приносит людям огонь с неба, подобно Прометею (в северных сказках про Ворона), но нет сказок, где он принес бы и навязал какие-то законы.
В сказках про трикстера очень часто как бы нет конца, что тоже выделяет их структурно (понятно, что и для героя, и для жертвы конец — это нечто очень важное и смыслообразующее). Трикстер в определенном смысле — герой анекдота, в котором конец там, где смеются, а не там, где реально разрешается ситуация. Плутовская сказка, с одной стороны, может быть очень короткой, а с другой стороны, она бесконечна.

ПРОКАЗЫ ЖЕЛТОЙ ОБЕЗЬЯНЫ

— Ура! — заорала Желтая Обезьяна. — Утро!!
Она спрыгнула вниз, перекувыркнулась и посмотрела на ветку, на которой спала, но никого там не обнаружила.
— Ка-ра-ул! — ужаснулась она. — Я только что там спала, и вот меня нет.
Она залезла на верхушку дерева и разбудила спящую там сороку.
— Эй, горлопаня! — тормошила она ее. — Все новости проспишь! Там, под тобой внизу, всю ночь спала Желтая Обезьяна.
— Ну, — кивнула сорока.
— А теперь? Исчезла! Целиком!
— Ах!
— Ну!
— Лечу!
И сорока полетела над лесом, вереща:
— Пропала Желтая Обезьяна! Пропала спящая Желтая Обезьяна!!
А Желтая Обезьяна опять спрыгнула вниз и сделала зарядку.
— Пропала спящая Желтая Обезьяна! — сказала она сама себе. — Ну и черт с ней!
И она отправилась в окружающий лес слегка пошалить.
— Куда бежишь, обезьяна? — раздался вдруг рядом с ней трубный глас бегемота.
— Ищу приключения, ваше лентяйство! Пойдемте со мной, хватит дрыхнуть!
— Ты слишком суетлива, обезьяна, — протрубил бегемот. — Истинные приключения происходят в нас самих. А чтобы замечать их, нужно иметь истинное спокойствие.
— Где ж вы его столько заимели?
— Спокойствие нельзя поймать в окрестном лесу. Оно вырабатывается изнутри. Оно крепнет и устанавливается. Истинному спокойствию надо долго учиться. Но потом его уже никто не может потревожить...
— Даже лесные мышки?
— Тьфу ты, какие мышки? О чем ты думаешь, обезьяна, бедное суетливое существо?
Обезьяна знала, о чем она думала.
— Эй, бегемот! Спорим, твое великое спокойствие прогонят пять лесных мышек через пятнадцать минут?
— Спорь сама с собой, мне не до этих глупостей, — проворчал бегемот и погрузился — во что он там погружался.
— Ага, — сказала обезьяна. Она залезла на дерево и сбросила на бегемота разные листья и ветки, совсем закрыв его шкуру. Он не шевелился. Тогда она смоталась куда-то и, вернувшись, набросала поверх листьев на его огромную спину грозди лесных орехов. Опять никакого эффекта. Желтая Обезьяна поскакала по деревьям, пока не заметила на поляне лесную мышку.
— Эй, мышенция! — закричала она. — Чисто из дружеских соображений! Хочешь орехов?
— Мням-мням, хочу! — сказала мышка, не переставая грызть (она никогда не переставала). — Мням-мням, где?
— Айда, покажу! Не будь жадиной! Захвати друзей!
Мышка взяла своего друга-мужа и своих друзей-деток и поспешила за обезьяной, а та привела ее к орехам, рассыпанным по спине бегемота.
— Без обмана! — заорала Желтая Обезьяна с дерева. — Чисто из дружеских соображений! Мышенция! Ты знаешь, что такое дружеские соображения?
Но мышь не отвечала, вовсю занятая разгрызанием орехов. Желтая Обезьяна еще посмотрела на это пару минут, а потом заметила:
— Это неумно! Даже я в таких случаях делаю кой-какие запасы.
И мышка, и ее друзья, приняв обезьяний совет, дружно принялись рыть норки для запасов. Прямо под собой. Обезьяна кинулась прочь. А через минуту она, как и весь окрестный лес, услышала рев бегемота и треск падающих деревьев. Эти звуки потом долго не прекращались.
— Бегемот ищет свое спокойствие, — заметила обезьяна. — Зачем только ломать для этого деревья? Ведь истинное спокойствие, — сказала она вечно обалдевшему дятлу, — нельзя поймать в окрестном лесу.
— Внутрях, — сказал дятел и, примериваясь, постучал по стволу дерева. — Чем глубже, тем они вкуснее.
— Рубишь, — подмигнула ему обезьяна.
— А то, — согласился дятел. — В день, когда я не рубал, я не жил.
И застучал, углубляясь внутрях.

Дмитрий СОКОЛОВ