ПРЕЗУМПЦИЯ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ

О пространстве духовно-нравственного
развития ребенка

Тема третьего дня II Всероссийской недели школьной психологии (см. «Школьный психолог», № 8–11, 2005) «Психолог и личностное развитие ребенка». Традиция ли тому виной, объективная ли ситуация, но психолог и его деятельность в образовании преимущественно ориентированы на проблемные, кризисные ситуации. По сути дела, психолог востребован чаще всего тогда, когда ребенок или педагог не справляются с нормативными требованиями образовательной ситуации: не могут учиться (учить) или вести себя (вести урок) так, как это принято, как считается правильным и эффективным.
А если ребенок успешно учится? Если с точки зрения нормы (не эталона — нормы!) все в порядке? «Ребенок развивающийся»: находится ли он в фокусе профессиональной деятельности психолога в образовании? А есть ли у нас в руках особые профессиональные фонарики, чтобы освещать таким детям дорогу, по которой они (сами!) пойдут?
Понимание процессов личностного развития и возможностей влияния на них со стороны психолога и педагога, обсуждение методологии психологической работы, направленной на создание ситуации выбора, совершения поступка, формулирования позиции, обретения ценностей — в фокусе третьего тематического дня Недели психологии.
У участников Недели появится уникальная возможность пообщаться на эти темы с такими замечательными учеными, как В.И. Слободчиков, И.В. Дубровина, О.В. Хухлаева, и многими другими. А всем нашим читателям мы дарим не менее замечательную возможность познакомиться с размышлениями на тему духовно-личностного развития ребенка Виктора Ивановича Слободчикова — доктора психологических наук, члена-корреспондента РАО, директора Института развития дошкольного образования РАО.
Подробнее о II Всероссийской неделе школьной психологии — на сайтах www.tochkapsy.ru, www.psyinfo.ru.

Вначале я хочу хотя бы коротко разобраться с самим понятием «развитие», которое кажется таким простым и привычным.

КАК НЕРАЗРУШИТЕЛЬНО ВСТРЕЧАТЬСЯ?
Если сейчас суммировать множество мнений о понимании термина «развитие», их можно будет свести фактически к двум. Они нам хорошо известны, на них мы, собственно, и строим наши учебные и образовательные программы, так же как и наши представления о развитии личности.
Первое: развитие как созревание и рост. Смотрим на траву, смотрим на дерево, видим, как из зерна появляется растение... Есть такие процессы в человеческой жизни? Конечно, есть. Мы же видим это своими глазами. Маленький ребенок растет, мужает, взрослеет и т.д. Этот процесс мы и описываем — рождение, рост, расцвет, плодоношение, старение, дряхление, смерть.
Второе, на котором базируется практически вся наша педагогика: развитие как формирование. Не умел писать — научился. Произошло развитие? Да, несомненно. Ведь он не умел писать, а теперь умеет. Ходил на четвереньках — ходит на двух ногах. Не умел членораздельно разговаривать — теперь говорит и т.д. Все это как раз и связано с обучением, образованием, то есть с обретением целого ряда культурных способностей, которые уже фиксированы в человеческом опыте. Огромное число когда-то священных человеческих способностей (письмо, чтение, счет) сегодня просто перешли в разряд культурных навыков.
Интуитивно мы чувствуем, что развитие всей человеческой реальности нельзя свести только к этим двум процессам — созревания и культурного оформления, которое иногда превращается в процесс формования по извне заданным меркам. Уже подросток может нас спросить: «Господин учитель, а почему я должен стать таким, как вы хотите? А если вы ошибаетесь?» И потом, когда он повзрослеет, ему вдруг откроется: «А ведь по поводу меня есть Божий замысел, у меня есть своя собственная биография, свое собственное движение и личная траектория». Как с этим быть, как неразрушительно встречаться и просто жить с этой сугубой индивидуальностью?
Поэтому, когда мы говорим о развитии, необходимо говорить еще об одном особом процессе — о собственно духовном развитии. Духовность и душа живая даны человеку изначально, но проблема в том, когда и как я встречусь с ними, и встречусь ли вообще. Вот в чем проблема. Когда и как я встречусь со своим — мне данным замыслом обо мне? И насколько я (учитель, родитель, воспитатель, вообще — взрослый) готов быть со-работником в реализации некоего замысла об этом конкретном ребенке?

НЕРАЗДЕЛЬНО И НЕСЛИЯННО
При содержательном описании пространства духовного развития специального внимания заслуживает следующее существенное обстоятельство: человек при рождении попадает в уже обжитой, опознанный мир. Ребенок зарождается, рождается и живет в системе реальных, живых, хотя и разнородных связей с другими людьми (первоначально с матерью, затем еще с близкими, впоследствии и с дальними). Усиливая эту мысль, можно вообще сказать: нигде и никогда мы не увидим человека до и вне его связей с другими. Он всегда существует и развивается в со-обществе и через со-общество. Живая общность, сплетение и взаимосвязь двух жизней, их внутреннее единство и внешняя противопоставленность друг другу указывают на то, что взрослый для ребенка не просто одно из условий его развития наряду со многими другими, а фундаментальное онтологическое основание самой возможности возникновения собственно человеческого в человеке, основание его нормального развития и полноценной жизни.
Это изначальное единство я называю со-бытийной общностью — как нераздельность и неслиянность двух и более самостоятельных форм жизни. Подобная общность по сути и есть то пространство, та ситуация развития, где впервые зарождаются специфические, собственно человеческие способности, позволяющие человеку стать и быть субъектом своей жизни. Принцип развития — динамическое преобразование систем связей и отношений между людьми в со-бытийной общности в процессах социализации (отождествления) и индивидуализации (обособления). При этом индивидуализация определяется как процесс оформления уникального и неповторимого Я, приобретения индивидом все большей самостоятельности и относительной автономности. Социализация трактуется как врастание индивида в мир человеческой культуры и общественных ценностей.
Чтобы обеспечить ребенку условия здоровой и духовно полноценной жизни, необходим взрослый человек. Это аксиома, не требующая сегодня доказательства. Можно сказать, что «собственно человеческое в человеке» — это всегда Другой человек. Детству естественно присущи стремления к дополнению, потребность и способность обретения полноты человеческого бытия. Старшие создают особую, располагающую, дружественную среду, в которой младшим легче рассекречивать и осваивать глубины и потенции собственного внутреннего мира, обогащать ими свою жизнь и жизнь других людей.
Иными словами, взрослые (в норме!) обеспечивают ребенку презумпцию человечности — право и возможность стоять на человеческом пути развития, по мере взросления становиться действительным автором собственного развития или, говоря словами Г. Гессе, наряду с внешней судьбой обрести судьбу внутреннюю, сущностную, не случайную.

СПАСИТЕЛЬНОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Взросление — дело трудное и даже болезненное. Если воспрепятствовать развитию человеческих способностей, ребенок может превратиться в карикатуру на человека или чудовище. К сожалению, иногда случается и такое. Если детскую душу ранить или оставить в запустении, воспользовавшись наивной неискушенностью, вовлечь в пагубу, ребенок заболевает.
В известных с детства сказках (будто написанных на злобу дня сегодняшнего) это называется колдовством. Как тут не вспомнить Иванушку, который ослушался сестрицу, напился из болота и стал козленочком; героя сказки Андерсена — Кая, которому в глаз попал осколок разбитого дьявольского зеркала, и сердце его оледенело; братьев, превращенных в диких птиц.
Метафоричность потери человеческого облика будто списана с неутешительных реалий настоящего — уже привычны обобщения: наркоманы, «отморозки», ущербные. На некоторых детей тень «колдовства» падает с рождением. О них мы говорим «дети с особенностями развития».
Чтобы расколдовать ребенка, помочь ему обрести дух полноценной человеческой жизни, необходим близкий Другой-человек. В жизни, как в добрых детских сказках, процесс спасения (исцеления, личностного пробуждения) является серьезным испытанием. Испытанием и для ребенка, и для близкого человека: Герда ради спасения Кая отправляется в рискованное путешествие в царство Снежной королевы; сестра, вопреки опасностям, превозмогая боль, шьет голыми руками братьям рубашки из крапивы.
Ф.М.Достоевский в «Братьях Карамазовых» писал, что ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее воспоминание, вынесенное еще из детства, из родительского дома. Если набрать таких (добрых) воспоминаний с собой в жизнь, то спасен человек, но и одно только хорошее воспоминание, оставшись при нас, может послужить нам во спасение. Э.Фромм усиливает эту мысль, утверждая, что родители дают жизнь, но они же могут ее забрать или сделать невыносимой; родители способны на чудеса любви — и никто не может причинить такого вреда, как они. Ф.М.Достоевский и Э.Фромм подчеркнули и благодатную силу, и угрозу, заключенные в родительском отношении.
Анализируя этот факт, соотнося его с опытом педагогической и психологической практики, нетрудно убедиться, что связанность с взрослым (не только с родителем) таит для ребенка одновременно и целительные силы, и болезнетворную опасность.
Какие же сугубо психологические факторы определяют влияние взрослого на душевно-духовное здоровье ребенка?

О ЗНАЧИМОМ ВЗРОСЛОМ
В длительный период дошкольного и школьного детства подлинным субъектом развития является со-бытийная общность ребенка и взрослого. Специалистам известно широко употребляемое, но крайне расплывчатое определение — «значимый взрослый». Значимый взрослый — это родной или близкий человек, оказывающий существенное, определяющее влияние на условия развития и образ жизни ребенка: родитель, опекун, учитель, наставник...
В основу классификации понятия «значимый взрослый» положены две существенные характеристики конкретного взрослого человека, которые наиболее полно определяют его статус в жизненном мире конкретного ребенка. Это показатели кровного родства — «родной–чужой» и духовной близости — «близкий–чуждый».

Классификация значимых взрослых

Критерием первой характеристики можно считать принадлежность к единой родовой ветви. Основа и главный критерий подлинной близости двух людей — устойчивая духовная связь.
Значимые взрослые составляют естественное человеческое окружение ребенка. Мера кровного родства ребенка и взрослого изначально задана. Поэтому отношения в детско-взрослой общности эволюционируют по линии духовной близости.
Мы выделяем две наиболее общие тенденции: атрибутом первой являются взаимное понимание, принятие, доверие; вторая переживается как стойкое взаимное несогласие, разобщение и отчуждение.
Приближенный еще не значит близкий. Именно духовная близость ребенка и взрослого гармонизирует индивидуализацию, обособление ребенка, обеспечивает нормальное развитие его субъектности; отчуждение искажает и блокирует его.
Специфика духовной близости ребенка и взрослого (в отличие от витальной, эмоциональной, социальной связанности) состоит в одухотворении взрослым жизненного мира ребенка. Максима такого отношения — любовь взрослого к человеческому в ребенке, его устремление навстречу становящемуся индивидуальному духу в непрерывном, напряженном поиске отношения, соразмерного с детскими возможностями. Такое отношение — по сути благодатно. Эта любовь осуществляется через со-бытие в духовной практике воспитания ребенка. Значимый взрослый (в норме!) — ответственный координатор со-бытия — использует собственную самость в качестве инструмента выстраивания и развития совместности с ребенком.

ФОРМУЛА ТОЛСТОГО
Приведу только два примера чрезвычайной важности со-бытийной общности для нормального физического и душевно-духовного развития и взрослых, и детей.
Сегодня существуют очень серьезные исследования особенностей психологического развития детей в пренатальном (дородовом) периоде. Все наши традиционные обозначения: зародыш, плод и т.п. — все это от «нищеты психологии», от невозможности описать события беременности на традиционном языке общей психологии. Именно из-за этого мы апеллируем к медицинской терминологии.
В каком-то смысле человек «предсуществует» еще до своего зачатия. Не впадая в мистику, скажем, что уже в самой любви, в самой встрече мужчины и женщины зарождается некий замысел о человеке. По молитвам — в такой встрече есть и Божие присутствие. Если перевести события пренатального развития ребенка на психологический язык, на язык психологической антропологии, с позиции которой я и рассматриваю духовное развитие человека, то сам ход беременности и момент родов оказывается принципиально иным, нежели обычно.
Моя сотрудница при консультировании молодых мам переводила текущие и ожидаемые физиологические ощущения на психологический язык, на язык Встречи будущей мамы со своим собственным ребенком. Это была организация со-бытийной встречи с тем человеческим существом (уже с момента зачатия), с которым мама давным-давно живет. Почему «со-»? Потому что жизнь матери и ребенка совместна и неразрывна. Почему «бытийно»? Потому что это две уникальные жизни и они — неслиянны. Это точно по той священной формуле божественной Троицы, в которой «неслиянность–нераздельность» — одновременно.
Естественно, что чем более членораздельны речи и матери, и ребенка в пренатальный период, чем очеловеченней их общение, тем выше надежда на психосоматическое и душевно-духовное здоровье в дальнейшей жизни, тем меньше опасность безродности и сиротства ребенка. Сиротство — это ведь не только физическая потеря родителей, сиротство может быть даже при живых родителях, когда не сложилась со-бытийная общность или когда разрушились связи и отношения внутри нее.
Еще один пример. У Льва Толстого есть такое выражение — «пустыня отрочества». Вы только вдумайтесь в это словосочетание! Отрок (наш подросток), оказывается, проходит через пустыню. Через какую пустыню? Смысловую и ценностную — духовную.
Психологически эту формулу можно прочитать следующим образом. Подросток как бы спрашивает у себя: «А что у меня есть свое собственное? Не навязанное извне, а мое собственное?» И при честном ответе на эти вопросы он обнаруживает, что ничего своего у него нет. Язык родной — не его, телесность — не его, а данная ему при рождении. Потому он и говорит родителям: «Я вас не просил, чтобы вы меня рожали». Все, что он знает, умеет, пришло извне, от взрослых, это не его самостоятельные достижения. Здесь кроется источник подростково-юношеских суицидов — от полной пустыни, от той смысловой пустоты, когда самость ребенка фактически сведена к нулю.
Здесь возникает сложнейшая педагогическая проблема — что и как нужно делать, и делать срочно. Очевидно, что предшествующая форма со-бытийной общности изжила себя, ребенок вырос из нее, как вырастают из детской одежды. Необходимо строить новую общность, на новых основаниях, в новых отношениях и позициях. Чаще всего именно мы, взрослые, не готовы и не способны к такому обновлению. А потому и выход из «пустыни отрочества» может быть трагическим, а может быть болезненным, но духовно развивающим, подлинно самостроительным.
На этом я хотел бы остановиться, понимая, что несказанного и ненаписанного еще, как говорит мой друг, — 16 глав.

Виктор СЛОБОДЧИКОВ,
доктор психологических наук