Бегемот и Герасимов

Святочный рассказ

Участковый уполномоченный Герасимов всегда дежурил в новогоднюю ночь. Одинокий — жена сбежала от него лет пятнадцать назад, бездетный — дети разбежались еще раньше, без друзей — друзья не дружили с Герасимовым — Герасимов никуда в эти ночи не стремился, никто его никуда не ждал. Страдал Герасимов всю жизнь, любя порядок и отстаивая закон, не каждому такое по сердцу.

В крытом шевровой кожей тулупе, в валенках, шапке-ушанке, при оружии и свистке, обходил Герасимов свой участок на рубеже двух годов и наперед знал: к заветному сроку даже самые заядлые и отъявленные, самые злостные исчезнут с улицы, самые наираспоследние найдут свой праздничный стол, новогоднее тепло, украшенный елкой уют. Все. Даже такие, как Топорищев, Хохлаков, братья-близнецы Добужинский и Крамской, Ганимедов. Все, все!

Оставалась лишь одна надежда на Бегемота. Пьянчужка, перемежающий незаслуженный отдых с работой, не заслуживающей уважения, он давно ходит по краю, обязательно выпьет на стороне вина, явится на участок, готовый на всякую крайность. По сути, уже который год одного его и караулил Герасимов, оправдывая свое студеное гуляние под звездами, наново начищенными к большому празднику хозяйской рукой.

Сегодня все было иначе!

Вот протопал без посторонней помощи Хохлаков; прошел со своей веселой половиной невеселый Ганимедов; трезвые и оживленные прошли братья-близнецы Добужинский с Крамским. Деловой рысью с тортом наперевес воротился в пенаты Топорищев. Не хватало только Бегемота.

Герасимову не было холодно. Его безлюдная душа была пустынна и нетепла, как помещение КПЗ, когда там не успели вставить выбитое хулиганом стекло. И сам он закостенел, двигался больше механически, бесстрастно воспринимая внешний мир, потому что мир внутренний у него съежился и свелся к некоей инструкции, висящей на стене отделения в раме.

А внешний мир вот уже в который раз возвышенно обновлялся.

Когда зазвучат из окон новогодние колокола курантов, словно приплывут с самой площади, Герасимов достанет карманные часы, с толстым и желтым, словно ноготь, стеклом; посмотрит на них и убедится, что подарок начальства за поимку первого нарушителя, которым, кстати сказать, был Бегемот, не подводит его скоро уже тридцать лет. «Вот и еще один год прошел, слава богу!» — скажет Герасимов. Скажет просто так, по привычке, оставаясь атеистом, каким был всю жизнь... Если к этому моменту не учудит чего Бегемот.

Бегемот появился в конце улицы. Прозванный так за свое тщедушие, красное лицо с маленькими глазками и сморщенным подбородком, он сейчас сгибался под тяжестью огромного дерева хвойной породы и напоминал больше муравья. Завидев Герасимова, Бегемот гуще окутался выдыхаемым паром и прибавил. Повинуясь долгу и привычке, участковый ходко двинулся за ним.

«Браконьерское дело. Факт. В парке свалил. Подлежит». — Герасимов увеличивал ход. Бегемот тоже прибавил.

Молча, сопя на всю пустую улицу, двигались эти два уже немолодых человека, все убыстряя и убыстряя шаги. Расстояние между ними начинало сокращаться. Вот-вот охотник настигнет дичь. Так бы оно и вышло, не вступи Герасимову выше крестца застарелая радикулитная боль. Он засекся, сбавил и пошел с видимым усилием. Бегемот легко оторвался и уже увеличивал разрыв, когда и ему вступило. В поясницу. Согнутый под своей елью, мотаясь из последних сил, уходил Бегемот от участкового, как полярная куропатка от коршуна. Вон уже и двери его парадного, сейчас он закруглит туда и выйдет опять сухим из воды, обессмыслит в который раз новогоднюю стражу Герасимова...

В дверях Бегемот застрял. Двери прищемили дерево и не отпускали. Бегемот рвался, дергался, бился, тащил елку, ломал ветки и терял хвою, но продраться не мог. Участковый был близок к цели, он занес карающую руку и за комель елки вытянул Бегемота на улицу.

— Имеется документ на дерево? — спросил он, с трудом переводя дыхание.

Бегемот окутался паром, слов было не разобрать, прислонил елку к стене и полез рыться по пазухам.

«Ищи, ищи, все равно ничего не найдешь, придется тебе со мной пойти», — восстанавливал дыхание Герасимов.

Против ожидания Бегемот скоро отыскал справчонку елочного базара. Герасимов козырнул. Претензий нет. Бегемот выпустил опять пар, собрал в охапку елку и двинул в подъезд. Герасимов подержал ему дверь. Когда за Бегемотом захлопнулась дверь его квартиры, участковому стало почему-то обидно. Он, который так ратовал за Порядок, сейчас был уязвлен тем, что Порядок не оказался нарушен.

Герасимов сам не заметил, как подошел к окну квартиры Бегемота в первом этаже, приблизил лицо и попытался вглядеться в глубь жилища. Чтобы лучше видеть, он встал на тупые носки валенок и двупалой кожаной рукавицей протер в изморози окна лунку, подбородок положил на жестяной наличник.

Герасимов увидел Бегемота, обвешанного детьми, — у этого черта они не переводились, хоть и был он ровесником участкового. Зять Бегемота уже устраивал елку в ведре, старшая дочь пристраивала на ветвях гирлянду света, а к Бегемоту выходила из кухни жена, держа в руках тарелку с граненой стопкой и крупными пирогами с пылу. У Герасимова вышел непроизвольный глоток, так хватил Бегемот с морозцу. Закусывая, Бегемот резко повернулся, словно почувствовал спиной герасимовский взгляд.

Герасимов рванулся — не тут-то было! Потный подбородок на морозе прихватило подоконной железкой. А Бегемот действительно заметил, он приблизился со своей стороны и глаз в глаз уставился на участкового. Тот еще дернул подбородком, слезы брызнули из глаз, слез не знавших, а уж к окну подскочили дети мал-мала, и по их губам ясно читалось: «Дед Мороз пришел, гляньте-ка!»

Герасимов отодрался, отступил назад и опрокинулся в сугроб... Сильные руки подняли его на ноги. Бегемот с зятем стояли налегке перед обескураженным участковым. Он пощупал — подбородок ссадился в кровь.

— Кхм... Значит, мимо иду, решил, гляну, не нужно ли чего...

— А мы с зятем тоже глядим, вроде кто смотрит, ну, ребята и кричат, мол, дедушка Мороз, значит...

— Шли бы, что ли, в дом-то, раздемши-то там, уж счас и бить будет двенадцать-то... — звала с порога супруга Бегемота.

Герасимов и не понял, как оказался за столом, в тепле, под елкой, встал, чокнулся, проводил, встретил... «С Новым годом, с новым счастьем, с новыми надеждами...»

Идя через четверть часа по улице, Герасимов не слишком корил себя за выпитый бокал шампанского, ему казалось, что оправдались новогодние бдения его тридцатилетней службы.

Откинув тяжеленнейшую полу тулупа, он достал по привычке заслуженные часы, глянул на них и произнес:

— Значит, еще один год прошел, слава богу...

Сказал так, оставаясь атеистом, каким прочно числил себя всю свою сознательную жизнь.

Рис. Е. Медведева