АВГУСТОВСКИЕ СОМНЕНИЯ
ШКОЛЬНОГО ПСИХОЛОГА

Нас привязывают к жизни те,
кому мы служим опорой.
Мария Эбнер-Эшенбах
(австрийская писательница)

На первом в новом учебном году педсовете обсуждаются вопросы, актуальность которых сомнений не вызывает. Кто будет классным руководителем, нужны ли рабочие тетради по истории, как организовать первосентябрьский праздник так, чтобы он запомнился одиннадцатиклассникам? Психологи пока что находятся в стороне от поднимаемых проблем. Именно в этот день, когда вернувшиеся из отпуска учителя вновь собираются вместе, чтобы обсудить планы на предстоящий год, иногда возникает ощущение отстраненности от всего происходящего на педсовете и как следствие — невключенности в школьную жизнь. Довольно скоро, уже в сентябре, с появлением первых прогулов старшеклассников и жалоб учителей на разболтавшихся за лето ребят эти ощущения развеиваются. Но они надолго остаются в памяти и время от времени напоминают о себе, особенно в школьные праздники — День учителя, последний звонок, выпускной вечер.

Так ли уж нужны детям и их родителям диагностика и тренинги, развивающие занятия и профконсультации? В течение не одного десятка лет школа существовала без психологов, с приходом которых по большому счету ничего не изменилось. Может быть, действительно правы те скептически настроенные по отношению к психологии педагоги, которые открыто заявляют, что в лице школьных психологов наше образование приобрело не надежную опору, а лишь возможность переложить ответственность за допущенный педагогический брак на плечи родителей, СМИ и улицы?

Не стоит торопиться с ответом: и школы разные, и психологи разные. Никогда не поздно уступить желанию сменить профессию и заняться чем-то иным, возможно — более полезным.

Зачем я школе?

Этот вопрос рано или поздно встает перед каждым из нас. В данном случае нелишне обратиться к именитым в области практической психологии авторам и соответствующим изданиям, на недостаток которых нынешним психологам жаловаться не приходится. Как правило, необходимость школьной психологической службы объясняется современным состоянием общества. Это звучит неубедительно, так как наивно рассчитывать на неограниченные возможности психологов, тем более при решении непсихологических проблем.

Поиски ответа на вопрос, чем и как должен заниматься психолог в школе, обречены на успех. В многочисленных пособиях подробно рассказывается о содержании деятельности школьного психолога, основных направлениях и формах его работы. Психологическая диагностика направлена на определение уровня развития и в конечном счете на предупреждение отклонений. коррекционные занятия способствуют появлению желательных форм поведения. профориентационные игры своим результатом имеют формирование профессиональной зрелости. Все это сопровождается подробным, порой поурочным описанием. Однако сомнения в целесообразности, а точнее говоря — в их пользе для детей, остаются. И даже научно обоснованные объяснения со ссылками на авторитеты оказываются малоэффективными. Если врач откажется лечить больного, то нетрудно предсказать последствия, но если сегодня все психологи уйдут из школы, то школа, пожалуй, все-таки выживет.

Как психологу оценить результаты своего труда? Нередко закрадываются сомнения относительности истинных причин, обусловивших те или иные изменения. Да, действительно, психологические занятия с ребенком могут (в идеале!) принести пользу, но ожидаемый эффект, как правило, выступает итогом совместных усилий педагога, психолога и самого ребенка. Кроме того, не следует забывать о том, что для проведения диагностических мероприятий, а тем более коррекционных занятий и тренингов требуется немало времени, которого и так у наших детей не хватает. Сами ребята, конечно, не против вместо урока физики или ОБЖ заполнить анкету или рассказать о трудностях в учебе. Однако выбор в пользу психологии вряд ли свидетельствует о значимости последней, скорее в данном случае речь идет лишь о предпочтении одного другому.

Все это психологи прекрасно понимают, что и становится источником их переживаний по поводу недостаточной осмысленности своих профессиональных действий и оправданности пребывания в школе вообще. Увы, наша профессия не спасает от разочарований. Раньше психологами нередко становились учителя, а теперь не исключен обратный процесс: из психологов — в педагоги. По крайней мере, это — профессия, без которой человечество вряд ли обойдется.

Дорогой мой человек

В поисках смысла своей профессиональной деятельности иногда помогает следующее: надо остановиться, чтобы разобраться в себе, определить свое место в школе и школы в своей жизни. Сразу найти ответы на трудные, даже не столько профессиональные, сколько личностные вопросы не получается, и на память приходят на первый взгляд незначительные события.

Всем нам не раз приходилось посещать уроки. Обычно, чтобы не мешать детям, психолог занимает одну из последних парт. Так уж сложилось, что мне приятнее сидеть за партой с кем-нибудь из ребят: и учебник можно полистать, и уточнить, как зовут кого-нибудь из одноклассников.

В тот день на уроке лингвистики свободным оказалось место рядом с рослым семиклассником, с которым, как всегда, никто не сидел. Объяснение этому очень простое — мальчик заикался. Дети его не дразнили, они вообще не проявляли к нему никаких чувств — ни негативных, ни позитивных. Его просто не замечали: не приглашали в свои игры, не доверяли секреты, «забывали» включить в команду КВН... Нормы приличия вроде бы были соблюдены – его никто не обижал, но подобное отношение иначе как равнодушным не назовешь, что и вызывало у мальчика чувство обиды на одноклассников, а заодно и на весь мир в целом.

Он мне пожаловался, что всегда сидит один и потому не может ни спросить, ни списать, ни просто поболтать. Началом наших отношений стало мое импульсивное желание помочь ему получить в четверти «пятерку», и я подсказала ответ на вопрос, который почему-то вызывал у ребят большие затруднения. «Пятерка» его очень обрадовала и явно расположила ко мне. Он посетовал, «что все время один». Оспаривать очевидное трудно, но и молчать было нельзя. И мне пришла в голову мысль, которая сразу же была озвучена: он на самом деле сидит на последней парте по причине своего роста, а его одноклассники, во-первых, меньше его (и это правда), а во-вторых, многие из них плохо видят и должны сидеть поближе к доске. Он радостно схватился за эту полуправду. С тех пор мы с ним стали иногда разговаривать на разные темы, а встречаясь в школьном коридоре, всегда останавливались и интересовались делами друг друга. В этом году он закончил школу, и не знаю, как ему, а мне грустно оттого, что мы больше не будем общаться.

Другая история произошла с пятиклассницей. В нашу гимназию она пришла из прогимназии и вместе с собой принесла сложившийся опыт неудачных отношений со сверстниками. Дети ее недолюбливали «за приставучесть», которая была вынужденной как способ включиться в школьную жизнь. Нам предстояла автобусная экскурсия. По пути из школы к автобусу у нее несколько раз развязывались шнурки, она останавливалась, и мне приходилось терпеливо ее ждать. Мы последними подошли к автобусу и сели на свободные места рядом. Ее лицо сияло от радости: у нее тоже есть пара. Позже мне стало ясно, что и развязанные шнурки — придуманная ею хитрость, повод привлечь к себе хоть чье-то внимание. Должен же кто-нибудь знать о ее существовании! Та экскурсия по Арбату стала дорогой для нас обеих: девочка впервые за длительное время была не одинока, а мне удалось почувствовать себя очень нужной.

И еще одно воспоминание. Дома у меня стоит свечка, подаренная молодой учительницей английского языка в знак искренней (хочется верить) благодарности за поддержку в начале педагогического пути. У нее никак не получалось установить отношения с восьмиклассниками, которые не выполняли задания, прогуливали уроки и часто открыто хамили. Ее реакция лишь усугубляла ситуацию: она шла на уступки и чем больше сдавала позиций, тем наглее становились дети. Мне пришлось не только объяснить, какие права есть у нее как у педагога и чего ни в коем случае нельзя допускать в общении с подростками, но и в прямом смысле этого слова увести ее от кабинета директора, куда она пришла с очередной жалобой и единственным желанием уйти из школы навсегда.

События, о которых шла речь, незначительны только на первый взгляд. Для меня они оказались очень значимыми, а воспоминания о них до сих пор помогают переживать профессиональные неудачи. А про всех тех, кому удалось помочь, хочется сказать: дорогой мой человек.

Подобные случаи были в жизни каждого из нас, и именно они, а не дежурные слова благодарности и успешно проведенные открытые мероприятия оказываются решающими в поисках себя в школе.

Обретение смысла

К проблеме смысла существования психологи обращались неоднократно. «Человек в поисках смысла» — так называется главная книга В. Франкла, который видел смысл своей жизни в том, чтобы помогать другим, а значит, и всем нам обрести смысл жизни. Своим примером он доказал верность сформулированного им положения о важности обретения смысла существования в любой ситуации. Мужество жить или, соответственно, усталость от жизни в условиях нацистского концлагеря, по мнению Франкла, зависели лишь от веры человека в наличие смысла его жизни.

Мы живем в мирное время, что не освобождает нас от поиска смысла, в том числе и профессиональной жизни.

Размышления о человеке, его месте в мире и о смысле существования содержатся и в трудах Э. Фромма, который не уставал повторять, что смысл своей жизни человек находит сам. Его не могут навязать ни напутствия директора, ни поддержка коллег, ни тем более рабочие инструкции. Для обретения смысла порой достаточно всего один раз почувствовать свою полезность, но не обезличенную — при написании отчета или составлении плана совместных классных часов, а конкретную — хотя бы одному человеку в школе. И тогда становится понятным, зачем мы существуем в школе: чтобы педагоги и ребята могли сказать, что с приходом психолога им стало чуточку легче жить.

Парадокс данной ситуации в том и состоит, что поддерживая других, мы поддерживаем себя.

Марина СТЕПАНОВА,
педагог-психолог московской гимназии 1541