Эта машина никогда ему не нравилась, даже когда была в хорошем состоянии. Мы с отцом были одинаково невежественны во всем, что касалось автомобилей, и подозрительно относились к ним. Мои однокашники могли назвать марку любой проезжавшей мимо машины — «томас флаер», «файрстон-колумбус», «стивенс-дюрей», «рамблер», «уинтон», «уайт стимер» и т.п. Я же — никогда. Единственный автомобиль, по-настоящему меня волновавший, принадлежал человеку по прозвищу «Будь-готов!». Это был «красный дьявол» с задней дверцей. «Будь-готов!» был угловатый нечесаный субъект с безумными глазами, который орал на людей в мегафон замогильным голосом, призывая готовиться к концу света. «ГОТОВЬТЕСЬ! ГОТО-ОВЬТЕСЬ!» — завывал он. — УЖ БЛИЗИТСЯ СВЕТА КОНЕЦ!» Его ошарашивающие восклицания обрушивались как гром среди ясного неба в самый неподходящий момент и в самых неожиданных местах. Помнится, как во время постановки «Короля Лира» в Колониальном театре, «Будь-готов!» с галерки присовокуплял свое гарканье к верещанию Эдгара, высокопарности Лира и кривлянию Шута. В театре царила кромешная тьма, за кулисами гремели раскаты грома и вспыхивали молнии. Ни я, ни отец не могли понять, какую сцену играют. Выглядело это примерно так: Эдгар. Бедный Том замерз... О, до-де, до-де, до-де!... Спаси тебя, Господь, от ураганов, от гнева звезд и от чумы... злой дух его замучил! (Гром и молния.) Лир. Глядите, вот до чего довели его дочери!.. «Будь-готов!». Готовьтесь! Готовьтесь! Эдгар. Пиликок присел на кочку: улю-лю, улю-лю! (Гром и молния.) «Будь-готов!». Грядет конец света! Шут. Эта промозглая ночь нас всех превратит в дурачков и в чокнутых! Эдгар. Со злого духа не спускайте глаз! Чтите родите... «Будь-готов!». Гото-о-овьтесь! В конце концов его изловили; пока его выпроваживали, он продолжал еще что-то выкрикивать. В наше время в театре такое иногда случалось. Однако вернемся к автомобилю. Одно из самых светлых моих воспоминаний о нем связано с тем, как на восьмой год нашего обладания им мой брат Рой собрал кучу кухонной утвари, завернул в квадратный парусиновый лоскут и привесил под машиной на бечевке в предвкушении того, как он дернет за веревочку, парусина раскроется и все эти кухонные железяки оглушительно разлетятся по улице. Рой придумал сей невинный розыгрыш специально для папы, который всегда тревожился, как бы машина не взлетела на воздух. Замысел сработал великолепно. Это произошло двадцать пять лет назад, но это событие — одно из немногих в моей жизни, которое мне хотелось бы снова пережить, если бы такое было возможно. Но, увы... Рой потянул за веревочку в один прекрасный полдень на Брайден-род, близ Восемнадцатой улицы. Папа, сняв шляпу и зажмурившись, наслаждался прохладным ветерком. Громыхание по мостовой произвело на него неизгладимое впечатление: ножи, вилки, открывалки, сковородки, крышки, резаки, половники и взбивалки шарахнулись об асфальт одновременно, с пронзительным грохотом. — Останови машину! — вскричал папа. — Не могу, — сказал Рой. — Мотор вывалился. — Боже праведный! — ужаснулся папа. Кто-кто, а он знал, что это значит или как это может прозвучать. Кончилось это, конечно, печально, так как нам пришлось возвращаться и все подбирать, ведь отличать кухонные принадлежности от автомобильных внутренностей умел даже папа. Но мама, тем более мамина мама, этого не умели. Так, например, мама полагала или скорее была убеждена, что ездить на автомобиле без бензина опасно — от этого перегорают клапаны и все такое прочее. — Не вздумайте разъезжать по городу без бензина! — поучала она нас, когда мы куда-то уезжали. Каковы отличительные свойства бензина, масла и воды — она не представляла, что осложняло ей жизнь и подвергало опасности. Но больше всего она боялась патефона. Она уверовала в то, что патефон взрывоопасен. Когда ей объяснили, что патефон работает не на бензине и не на электричестве, это встревожило ее еще больше, вместо того чтобы развеять ее опасения. Она допускала только мысль о том, что патефон приводится в действие неким новоизобретенным и неиспытанным приспособлением, которое может взорваться в любое мгновение, принеся нас в жертву безответственному экспериментаторству обезумевшего Эдисона. К телефону она относилась с меньшей подозрительностью, но только, разумеется, не в грозу, когда она по какой-то причине снимала трубку и подвешивала ее к чему-нибудь. Она неплохо уживалась со своими беспричинными и смутными страхами, чего не скажешь о ее матери, прожившей свои последние годы в ужасном подозрении, что по всему дому невидимыми струями растекается электричество. Она утверждала, что если настенный выключатель оставляют невыключенным, то происходит утечка электричества из пустых патронов. И ходила по дому, вкручивая лампочки, а когда они зажигались, то поспешно и испуганно бежала к выключателю, чтобы выключить свет, после чего возвращалась к своим журналам, довольная тем, что предотвратила не только дорогостоящую, но и опасную утечку. Переубедить ее было невозможно.
В конце концов нашего беднягу «рео» постигла жуткая кончина. Мы не заметили, что припарковали машину в опасной близости к трамвайным путям. Было поздно и темно. Первый же трамвай, проезжавший мимо, не смог протиснуться и налетел на наш престарелый утомленный «рео», словно терьер на кролика, и безжалостно протаранил, то отпуская добычу, то схватывая в то же мгновение. Покрышки зашипели и захрипели, бамперы завизжали и заскрежетали, руль, подобно призраку, привстал и с тоскливым свистом исчез в направлении Франклин-авеню. Болты, узлы и агрегаты разлетелись, словно искры из шутихи. Это было живописное зрелище, но, конечно, удручающее для всех, кроме кондуктора, тот просто пребывал в бешенстве. Кое-кто из нас не выдержал и расплакался. Возможно, наша скорбь плохо подействовала на дедушку. Времена смешались в его голове; автомобили и все тому подобное он не помнил. По всей вероятности, из-за разговоров, взбудораженности и плача ему померещилось, будто кто-то умер, и он никак не мог отделаться от этой навязчивой идеи. Целую неделю, вопреки нашим усилиям как-то отвлечь его, он настаивал на том, что для нашей семьи откладывать похороны грешно, постыдно и позорно. — Да никто ж не умер! Машина разбилась! — восклицал мой отец, пытаясь в тринадцатый раз урезонить старика. — Он был пьян? — сторого допытывался дед. — Кто пьян? — спросил отец. — Зенас, — сказал дед. Теперь покойник обрел имя — это был его брат Зенас, который в самом деле умер в 1866 году, но не от вождения в нетрезвом виде. Когда разразилась Гражданская война, Зенас, чувствительный и весьма поэтичный юноша двадцати одного года от роду, уехал в Южную Америку на время, «пока все не отгремит», как он писал в письме домой. Вернувшись после того, как война «отгремела», он заразился болезнью, косившей в те годы конские каштаны, и умер. Это был единственный случай в истории, когда врача-дендролога вызвали для опрыскивания человека. Наше семейство переживало это событие очень болезненно. Никакая другая живая душа в Соединенных Штатах не заразилась. Некоторые же считали судьбу Зенаса, фигурально выражаясь, торжеством справедливости. Теперь, когда дедушка, так сказать, узнал, кто покойник, жить с ним под одной крышей как ни в чем не бывало становилось особенно абсурдно. Дед устраивал нам гневные выволочки, угрожая написать жалобу в департамент здравоохранения, если похороны не состоятся немедленно. Мы понимали, что нужно что-то предпринять. В конце концов мы уговорили папиного друга по имени Джордж Мартин одеться по моде шестидесятых годов девятнадцатого века и притвориться дядюшкой Зенасом, чтобы привести дедушкино сознание в порядок. В бакенбардах и высокой бобровой шапке самозванец выглядел великолепно и к тому же смахивал на дагерротипы Зенаса, хранившиеся в нашем альбоме. Разве забудешь тот вечер, когда после ужина этот Зенас вошел в гостиную. Дедушка с орлиным носом, высокий, и чертыхающийся, топотал по комнате. Пришелец простер к нему руки. — Клем! — воззвал он к дедушке. Дедушка медленно обернулся, смерил его с ног до головы и фыркнул. — Ты кто такой? — потребовал отчета дед низким пронзительным голосом. — Я — Зенас! — воскликнул Мартин. — Твой брат Зенас, живой и невредимый! — Какой еще к черту Зенас! — рявкнул дед. — Зенас умер от каштанной лихорадки в шестьдесят шестом! Иногда дедушка был подвержен внезапным просветлениям, которые оказывались более конфузными, чем его помутнения рассудка. В ту ночь перед отходом ко сну он осознал, что старый автомобиль разбился и от этого весь шум-гам в доме. — Он разлетелся на куски, папа, — говорила ему моя мама, наглядно описывая происшествие. — Так я и знал, — бурчал дед, — говорил же я вам: покупайте «поп-толедо». Перевел с английского
|
