ТУМАННОЕ БУДУЩЕЕ ВУНДЕРКИНДА
«Еще в детские годы маленький Вася (Джонни,
Ганс или Ахмед...) отличался поразительной
наблюдательностью, не по-детски глубокими
суждениями, страстным стремлением к познанию и
творчеству...» Почти любая биография выдающегося
ученого, мыслителя, творца открывается подобными
строчками. И читатель биографам охотно верит —
ведь всей последующей жизнью и гениальными
творениями маэстро оправдал свое дарование,
проявившееся едва ли не в колыбели.
Тут обнаруживается давно известная психологам
человеческая склонность почти любые события
легко и убедительно объяснить задним числом.
Признайтесь: если сегодня шел дождь, то вы ведь
это предвидели еще вчера — по всем признакам
иначе и быть не могло; коли дождя сегодня нет, то
это вас, конечно, не удивило — все подмеченные
вами приметы дождя не предвещали. Ну а гений — он,
разумеется, всегда гением и был, и лишь
недальновидные обыватели это не сразу заметили.
Не те надежды
Вглядитесь
в лицо человека, изображенного на фотографии. Это
Малкольм Глэдуэлл, которого в 2005 году журнал
«Тайм» включил в сотню самых влиятельных персон
года. Его перу принадлежат две книги —
«Переломный момент» («The Tipping Point») и «В мгновение
ока» («Blink»), изменившие представления миллионов
людей об окружающем мире и о самих себе. Глэдуэлл
— если и не гений, то человек незаурядного
дарования. Только попробуйте, не обладая оным,
привлечь к себе и своим суждениям внимание
миллионов читателей и слушателей во всем мире!
Глядя на это мальчишеское лицо (как обманчива
бывает внешность — мистер Глэдуэлл давно
разменял пятый десяток!) и зная о редкой
любознательности и проницательности автора
всемирных бестселлеров, так легко предположить,
что перед нами повзрослевший вундеркинд,
сумевший в зрелые годы оправдать надежды,
которые подавал с детства.
Действительно подавал, и немалые! Но совсем не
те, что можно нынче, задним числом, предположить.
Уроженец канадской провинции Онтарио, Глэдуэлл
в школьные годы увлекся спортивным бегом и
довольно скоро заставил заговорить о себе как о
будущем олимпийском чемпионе. Тренеры называли
подростка Глэдуэлла лучшим канадским бегуном в
его возрастной категории. Без колебаний
отобранный наставниками в ряды будущей
спортивной элиты, мальчик несколько лет провел в
спортивных секциях и лагерях — питомниках
чемпионов. Досадная, как казалось, неудача на
отборочных соревнованиях в 15-летнем возрасте
сильно выбила парня из колеи. Последовавшие
затем еще несколько не очень удачных выступлений
побудили его махнуть рукой на спортивную
карьеру. К занятиям бегом Глэдуэлл снова
вернулся в студенческие годы, чтобы обнаружить,
что бегун он вообще-то неплохой. Но не более того!
Золотые медали ковались явно не для него. Для
кого же?
Среди пятнадцати отборных, подававших надежды
бегунов 13–14-летнего возраста, среди которых был
когда-то и Глэдуэлл, лишь один к 24 годам заявил о
себе как о действительно выдающемся спортсмене.
Это был сильнейший канадский бегун на одну милю
Дуг Консилио, считавшийся в подростковой
команде... самым слабым. Сегодня Глэдуэлл с
неловкостью вспоминает, как они с товарищами
поддразнивали «увальня» Консилио, недоумевая,
как тот вообще оказался в сборной.
Выходит, наставники ошиблись в Малкольме и
большинстве его товарищей? Вряд ли. Наверное, эти
ребята и в самом деле производили впечатление
спортивных дарований и подавали большие надежды.
Но почему оправдали их не они, а тот, от кого этого
ждали меньше всего?
Побуждаемый такими примерами, в том числе и
собственным, Малкольм Глэдуэлл задался вопросом:
на что в действительности позволяет надеяться
ранняя одаренность? В каком возрасте можно
распознать в человеке будущего гения? И
насколько достоверным может быть такой прогноз?
Грех жаловаться, но...
Своими размышлениями на эту тему автор
бестселлеров поделился с читателями одного из
недавних номеров «Обозрения Американского
психологического общества» — журнала, где любой
доктор психологии почтет за честь
опубликоваться. Глэдуэлл — психолог не по
званию, а по призванию — удостоился такой чести.
Прислушаемся к его рассуждениям.
«Существует широко распространенное
убеждение, — пишет Глэдуэлл, — что способности
почти к любого рода деятельности — музыке или
спорту, математике или изобразительному
искусству — проявляются довольно рано и на этом
основании можно предсказать успехи человека в
данной области. Так ли это? Какие существуют
доказательства в пользу такой точки зрения? Что
на самом деле означает и какие перспективы
открывает успешное овладение какой-либо
деятельностью в ранние годы?»
Возможны два подхода в ответах на эти вопросы.
Первый состоит в том, чтобы проследить судьбу
детей, подающих большие надежды, и по достижении
ими зрелого возраста хотя бы приблизительно
оценить, насколько эти надежды оправдались.
Исследования такого рода существуют и хорошо
известны психологам. Классическим считается
лонгитюдное исследование, осуществлявшееся с
начала 20-х годов в США. В этом исследовании,
проведенном с американским размахом, создатель
теста Стэнфорд–Бине Л. Термен и его сотрудники
отобрали из более чем 150 тысяч школьников около
полутора тысяч детей, показавших наиболее
высокие результаты по тестам интеллекта (IQ свыше
136). Затем на протяжении 60 лет были четырежды
произведены контрольные замеры жизненных
успехов, которых добились
высокоинтеллектуальные дети.
Выяснилось, что практически все члены выборки
Термена добились высокого социального статуса.
Все без исключения успешно закончили школу, а две
трети — и университет. По числу ученых степеней,
опубликованных книг и зарегистрированных
патентов группа Термена в 30 раз превысила
уровень контрольной выборки. Кстати, и доход
среди членов группы был в четыре раза выше
среднего по США.
Любопытное обстоятельство, однако, заключается
в следующем. Ни один из обследуемых не проявил
исключительного таланта в области науки или
искусства, не создал ничего, что можно было бы
рассматривать как значительный вклад в мировую
культуру. В то же время был обнаружен один
ребенок, который несколько не дотянул до
требовавшихся в исследовании Термена 136 баллов,
однако в последующей жизни достиг того, что не
удалось никому из избранных, — стал лауреатом
Нобелевской премии.
Малкольм Глэдуэлл, не упоминая в своих
рассуждениях о выборке Термена, опирается на
опубликованные еще в 80-х результаты другого
исследования, во многом аналогичного и даже
более показательного. Объектом изучения
выступили учащиеся престижной и без
преувеличения элитной нью-йоркской школы —
начальной школы при Колледже Хантера, которая
была основана в 20-е годы ХХ в. с откровенным
намерением воспитать интеллектуальные сливки
нации. В те далекие годы, когда эгалитаристская
истерия еще не приобрела нынешнего размаха,
детей в школу отбирали очень придирчиво —
критерием приема выступал IQ даже выше, чем в
выборке Термена, — 155 баллов. По прошествии более
полувека жизненные достижения вундеркиндов 20-х
годов подверглись оценке. Результаты вышли
похожие. Почти все одаренные дети в жизни весьма
преуспели, занимали хорошие должности и были
неплохо обеспечены. Но и в данном случае ни один
за всю свою жизнь не продемонстрировал
по-настоящему выдающихся достижений, не сделал
крупного открытия, не создал шедевра. Как
говорится, грех жаловаться, но и похвалиться
особо нечем.
Вывод из этих масштабных исследований сколь
очевиден, столь и неутешителен: в подавляющем
большинстве случаев (то есть практически
никогда) «маленькие гении» настоящими взрослыми
гениями не становятся.
Второй подход к этому вопросу можно
осуществить «с противоположного конца» —
ретроспективно воспроизвести подробности
детства состоявшихся гениев, чьи зрелые
достижения общепризнанны и бесспорны.
Увы, и тут нас поджидает разочарование.
Славословия биографов по этому поводу чаще всего
приходится признать проявлением уже
упоминавшегося феномена — «предсказания»
задним числом. В большинстве случаев великие
люди, вошедшие в историю, в детстве никакими
талантами не блистали, а нередко даже вызывали
подозрения в ограниченности и отсталости.
Блестящий политик, дипломат и оратор,
Нобелевский лауреат Уинстон Черчилль первые
слова произнес в трехлетнем возрасте, в школе был
нещадно порот за неуспеваемость и лишь в
кадетском корпусе немного «подтянулся».
Величайший изобретатель всех времен и народов
Томас Эдисон был за неуспеваемость из школы
исключен. Гениального Эйнштейна школьный
учитель упрекал в тугодумии. Коперник, Рембрандт,
Бах, Ньютон, Бетховен, Кант, Леонардо были самыми
заурядными детьми. По крайней мере, в школу при
Колледже Хантера их не приняли бы!
Из кого вырастет гений?
О детской одаренности мы судим как о ранней
способности демонстрировать достижения, обычно
присущие не детскому, а зрелому возрасту. Но
тут-то и таится серьезная проблема, считает
Глэдуэлл. По его мнению, одаренность ребенка
проявляется в том, что он очень успешно учится.
Зрелый талант проявляется в том, что делается,
что создается. А это совсем разные сферы.
Например, раннее музыкальное дарование
проявляется в том, что ребенок демонстрирует
навыки музицирования, которые он перенимает у
взрослых. Лишь в крайне редких, исключительных
случаях ему впоследствии удается сформировать
собственный уникальный стиль исполнительства
или сочинительства. Большинство же вундеркиндов
поджидает суровый личностный кризис
несостоявшегося Моцарта. «Ранняя одаренность
почти никогда не является прологом выдающихся
зрелых достижений, — считает Глэдуэлл. — Чаще
всего она представляет собой автономный этап
детского развития, кратковременный и
преходящий».
В большинстве случаев скорость освоения тех
или иных умений не имеет никакого значения.
Допустим, если кто-то научился ходить в
четырехмесячном возрасте, означает ли это, что
он, став взрослым, будет ходить лучше других?
Ответ очевиден. И стоит ли тогда радоваться, что
малыш раньше многих сверстников произнес первые
слова, сложил первые рифмы или научился бренчать
гаммы? Эти скороспелые достижения ровным счетом
ничего не обещают!
При этом Глэдуэлл ссылается на известные
эмпирические исследования, результаты которых
однозначно свидетельствуют: дети, научившиеся
читать в очень раннем возрасте, впоследствии не
демонстрируют практически никаких преимуществ
перед своими сверстниками, освоившими этот навык
в традиционно привычные сроки.
Серьезные
иллюзии, по мнению Глэдуэлла, порождает и
общепризнанное определение одаренности.
Согласно этому определению, под дарованием имеют
в виду то, что некто превосходит своими
способностями сверстников. Однако, как
свидетельствуют многочисленные исследования, да
и простой житейский опыт, значительные
достижения в зрелом возрасте, в том числе и самые
выдающиеся, требуют не только и не столько
высокого уровня общеинтеллектуальных или
специальных способностей, но и еще целого ряда
качеств, таких как мотивационная направленность,
склонности, самодисциплина и пр. По мнению
Глэдуэлла, талантливым правильнее назвать того,
кто испытывает живой интерес к избранной сфере
деятельности, кто много и постоянно в ней
упражняется, причем с удовольствием.
Предвидя возможные контраргументы, автор
обращается к примеру Моцарта, чье музыкальное
дарование, как принято считать, проявилось очень
рано. Однако особенность дара самого Глэдуэлла
отчасти, вероятно, состоит в его скептической
направленности. Общепринятую точку зрения он
смело подвергает сомнению. Известно, что Моцарт
начал сочинять музыку в четыре года. А кто-нибудь
слышал эти сочинения? Дотошный американец не
поленился раскопать их в фонотеках и поразился
их примитивизму. По существу, это были даже не
самостоятельные сочинения, а простенькие
вариации музыкальных фраз, принадлежавших
другим композиторам, старшим современникам
Моцарта. К тому же существует серьезное
подозрение, что и они сочинены не самим юным
дарованием, а его отцом Леопольдом. Тот
беззастенчиво использовал дарование сына как
золотую жилу и, похоже, был не прочь его
преувеличить. Вернее — несколько приуменьшить
возраст юного исполнителя, дабы произвести более
сильное впечатление на публику.
Но ведь маленький Вольфганг Амадей
действительно играл, и очень неплохо! Но и это, по
мнению Глэдуэлла, не аргумент. Согласно
биографическим данным, с трехлетнего возраста
мальчик проводил за музыкальным инструментом не
менее трех часов ежедневно, то есть к шести годам,
когда он впервые вышел на сцену, у него за плечами
было 3500 часов упражнений и тренировок —
многократно больше, чем у любого его сверстника.
«Даже в блестящем случае Моцарта гений состоит
не столько в исключительной прирожденной
музыкальной одаренности, сколько в способности
много и упорно трудиться, а также в благоприятно
сложившихся обстоятельствах (каковыми тут
выступало настойчивое влияние отца)».
«Я не стал чемпионом по бегу не потому, что мне
недоставало физических способностей, —
заключает Глэдуэлл. — Меня подвел недостаток
воли к победе и стойкости к неудачам. Зато в
литературном творчестве на ниве науки мне некого
было обгонять, и я сумел найти свой путь — похоже,
весьма успешный».
Идеализированное представление о ранней
одаренности автор находит даже весьма вредным и
опасным. Отбирая детей по ранним достижениям, мы
фактически дискриминируем других детей, которые
на самом деле просто развиваются в своем
естественном природном темпе. А настоящим гением
и чемпионом, скорее всего, станет кто-то из них. И
вероятность этого тем больше, чем более
благоприятные условия будут для этого
обеспечены.
Конечно, умилительно, даже поразительно, когда
семилетний мальчуган складывает рифмованные
вирши — ведь никому из его сверстников такое
недоступно. Однако вслушаемся в эти строчки. Увы,
это не Пушкин, даже не Асадов. Станет ли он новым
Пушкиным лет через двадцать? Вот через двадцать
лет и посмотрим! А пока нет никаких оснований для
такого прогноза.
Сергей СТЕПАНОВ
|