Новый русский йазыг,
или Аффтар жжот!

Нынешней весной первый вице-премьер российского правительства Дмитрий Медведев, желая быть «ближе к народу», затеял смелое начинание — пресс-конференцию в Интернете. Любой пользователь Всемирной сети мог накануне задать государственному мужу свой вопрос, а также проголосовать за тот из ранее заданных другими вопросов, который считал наиболее важным и значительным. По итогам голосования самые популярные вопросы и были предъявлены вице-премьеру. Спрашивали, разумеется, в основном о злободневном и наболевшем — о перспективах реализации национальных проектов, об усилиях правительства по повышению народного благосостояния и т.д., и т.п. Любопытно, что один из самых популярных вопросов, за который проголосовало большинство пользователей (в сетевом рейтинге он значился третьим, намного обогнав вопросы о борьбе с коррупцией, о доступной ипотеке и пр.), звучал так: не планируется ли ввести в школьную программу курс по изучению олбанского языка?

К чести Медведева, надо отметить, что он прислушался к «гласу народа» и не проигнорировал провокационную шутку, которая многих поставила бы в тупик, — ответил рассудительно и сдержанно. В тот же час новостная лента запестрела заголовками: «Медведев знает олбанский!»

Что же это за язык, с которым, оказывается, уже знакомы первые лица государства? Если и вправду недалек тот день, когда его начнут изучать в школе, то не пора ли всем несведущим к нему приобщиться?

Конечно, о преподавании в школе нового языка речь всерьез не идет. С иностранными языками в российской школе вообще беда. Преподавать их практически некому — человек, хорошо владеющий языком, легко найдет себе лучшую работу, чем учительская. В результате в большинстве школ английский или немецкий преподают учителя, сами никогда не бывавшие в странах, где на этих языках говорят и, может быть, даже никогда не встречавшиеся с живыми носителями языка. В школе иностранный язык изучают все, но мало-мальски знают его лишь те, кто, не удовлетворившись школьными, практически бесполезными уроками, еще и учит его дополнительно.

Да что там английский! С родным русским серьезные проблемы. У большинства выпускников средней школы грамотность настолько хромает, что написать хотя бы пару фраз без орфографических и грамматических ошибок для них задача непосильная. Из истории известно, как потешались тайком русские грамотеи над Екатериной Второй, немкой по происхождению, которая была не сильна в русском и однажды ухитрилась сделать пять ошибок в слове из трех букв — «еще» превратила в «истчо». Сегодня этот анекдот превратился в языковую норму. По сути в этом и состоит специфика нового языка — «олбанского», — на котором уже изъясняется немалая часть молодежи и который постепенно подменяет собой язык Пушкина и Толстого.

Зародившийся в недрах Интернета, основную часть пользователей которого, как известно, составляет юношество, этот новый язык стремительно инфильтрировался в повседневную речь и сегодня с легкостью употребляется даже теми, кто с компьютером едва знаком. Основная особенность олбанского — намеренное нарушение норм орфографии, в первую очередь смещение фонетически адекватных форм в сторону орфографически неправильных — например, употребление «а» вместо безударного «о», и наоборот, «цц» вместо «тс», «йа» вместо начального «я» (см. название этого очерка), «ф» или «фф» вместо «в», а также в слиянии слов воедино без пробела. За счет этого «привет» обращается в «превед», «дневник» в «днивниг» и т.п. Получающееся таким образом высказывание в письменной форме выглядит чудовищным лингвистическим уродством, однако на слух вполне узнаваемо.

Важной особенностью нового языка, явно выступающей в устной речи, является наличие в нем устойчивых выражений, идиом, доступных лишь посвященным. Впрочем, круг посвященных в последнее время невообразимо расширился — настолько, что олбанские идиомы уже фигурируют на политических плакатах во время манифестаций, а также в рекламных слоганах. К примеру, участники состоявшегося не так давно митинга противников белорусского лидера несли транспаранты: «Лукашенко, выпей йаду!», «Луку — в Бабруйск!»

Что они имели в виду?

Для расширения кругозора наших читателей (которые, вероятно, еще не успели овладеть новым языком) приведем краткий олбанско-русский словарик.

Этот словарик можно и расширить, однако любой заинтересовавшийся читатель без труда найдет в русскоязычном Интернете гораздо более полные версии. Хочется лишь предостеречь тех, кто хорошо воспитан: столкновение с ненормативной лексикой тут неизбежно, ибо она составляет львиную долю олбанского лексикона. (Наименее щепетильным с извинениями предлагаем самостоятельно интерпретировать, к примеру, выражение сцуконах…) Вероятно, недаром зачинатели нового языка избрали самоназвание «падонки» — такая самооценка видится во многом справедливой.

В связи с этим, однако, возникает недоуменный вопрос: отчего «падонковский» язык почти в одночасье стал массовым? Ироничная снисходительность вице-премьера Медведева, отметившего лишь наличие данного явления и необходимость с ним считаться, вряд ли может послужить исчерпывающим ответом. Впрочем, государственный деятель едва ли решился бы, рискуя задеть изрядный сегмент электоральной массы, публично озвучить мысли, которые приходят в голову многим, в том числе и автору этих строк.

Первая мысль, которая возникает в этой связи, — об очередном витке субкультурного протеста, выражающегося в эпатажной форме. По большому счету, ничего принципиально нового тут нет — на память приходят неопрятные хиппи, вызывающе уродливые панки, крикливо брутальные металлисты и множество других молодых экстремалов, в разные эпохи противопоставлявших себя буржуазному истэблишменту — в частности, посредством своего особого жаргона. По существу, «падонки» сегодня в который раз исполняют ту же многократно отыгранную роль — шкодливых ниспровергателей устоев, которые вряд ли рассчитывают что-то изменить всерьез, но не упускают возможности вволю покуролесить.

Наверное, молодежь всегда — или по крайней мере на протяжении последнего полувека — была склонна к бунтарству и эпатажу. И можно лишь порадоваться, что новый виток этого бунтарства выливается в столь безобидной форме. Конечно, молодежь — как ей и подобает — во многом недовольна старшими и заведенными ими порядками. Однако ж не настолько, чтобы лезть на баррикады — ей вполне достаточно скабрезных шуточек на новоиспеченном жаргоне. Да и те, вероятно, скоро выйдут из моды, превратившись в набившие оскомину «баяны».

Огорчает, признаться, другое. Любая контркультура возникает из чьего-то нежелания приобщаться к культуре традиционной, общепринятой. В данном случае речь идет скорее не о нежелании, а о неспособности. Школьным психологам хорошо известен феномен: школьник, не сумевший преуспеть в учебе, начинает подчеркнуто самоутверждаться в статусе двоечника и хулигана. Когда нет достоинств, которыми можно гордиться, остается гордиться своими недостатками и даже ущербностью. Так и тут — уродовать родной язык намного легче, чем научиться им правильно пользоваться. Большинство «аффтарафф» просто не в состоянии писать и говорить грамотно — даже если б они и пытались это сделать, все равно неизбежно самым естественным образом скатились бы к олбанскому. Но если эту свою неспособность утрировать и акцентировать, получается очень даже «нипадеццки»: «Я, разумеется, знаком с общепринятыми правилами и нормами, однако любые нормы презираю и следовать им не желаю!» Да в том-то всё и дело, дорогой, что не смог бы, даже если б пожелал! Короче: «В Бабруйск, жывотное!»

К счастью, в последнее время во многих блогах (интернет-дневниках) появились предостережения: «Пишу по-русски! Аффтарафф прошу не беспокоить!» И чем больше будет людей, дорожащих родным языком, тем отчетливее оформится в обществе брезгливость к «падонству». И это, пожалуй, в самом деле задача государственной важности. К следующей пресс-конференции у меня уже готов вопрос: «Не считаете ли вы, что пора всерьез озаботиться преподаванием русского языка в российской школе?»

Сергей СТЕПАНОВ