Уильям САРОЯН

Наджари Левон рассказывает
юным американцам, как на старой родине
уживались со змеей

Рис. Е. Медведева

 

Наджари Левон пожаловал к Араму в дом на Ван-Несс авеню за юридической консультацией по личному делу, но поскольку Арам еще не пришел, старика с химерической внешностью попросили устроиться поудобнее и подождать.

На устланном линолеумом полу застекленной веранды он увидел двух маленьких сыновей и двух маленьких дочерей Арама; они во что-то играли и записывали карандашиком счет на дощечке. Он подошел к ним посмотреть.

На большой доске раскручивали металлическую стрелку, и если она останавливалась напротив изображения яркой звезды, то игрок получал десять очков. Но прямо рядом со звездой находилась маленькая зеленая змея, и если стрелка показывала на нее, игрок терял десять очков.

Счет записывал первенец Арама, мальчуган лет десяти-одиннадцати.

— Звезда, — сказала старшая дочурка Арама.

Но рефери возразил сестре, что стрелка встала на черте, причем ближе к змее, чем к звезде.

— Змея, — объявил он и взялся за карандаш, чтобы занести счет на доску. Его сестра выбила у него из рук доску и карандаш.

— Звезда!

И началась потасовка.

Наджари Левон сказал по-армянски:

— У нас дома в Битлисе жила большущая черная змея — наша фамильная змея.

Драчуны перестали тузить друг друга и прислушались.

— Всякой уважающей себя семье полагалось иметь свою змею. Дом считался неполноценным, если в нем не было змеи, ибо длинная змея, ползающая за стенами, не давала угаснуть семейному очагу.

Мальчик и девочка забыли про ссору, и он продолжил:

— Наша змея была наделена великой мудростью. Она считалась старейшей семейной змеей в Битлисе.

Рефери лег на живот, растянувшись на полу неподалеку от карандашика, выпавшего во время потасовки.

— А вы видели змею? — полюбопытствовал он.

Рассказчик взглянул на зеленый карандаш, потом на мальчика.

— Да, я видел змею. Ее нора находилась в каменной стене под потолком комнаты, в которой я спал. Вход был размером с блюдце — в самый раз для того, чтобы змея смогла в него проползти. По вечерам, лежа в постели, я смотрел на дыру и видел, как змея сверху разглядывает меня.

— А насколько она высовывалась из норы?

— Она высовывала только голову, потому что уже было поздно и ей тоже пора было почивать.

— А вы когда-нибудь видели ее целиком?

— Да, разумеется.

— Какого она была размера?

— Ее толщина равнялась поперечнику блюдца. У нее было утонченное, очень чувствственное лицо, большие глаза; не маленькие, как у англичан, а большие, как у армян и курдов. И задумчивый рот, как у Джона Д. Рокфеллера, но язык у него, конечно, не такой, как у змеи. Хотя, как знать, ведь в газете я видел только Джона Д. Рокфеллера, а не его язык.

— Вы видели жало змеи?

— И не раз. Она выбрасывала его вперед и втягивала назад, как слова, но, разумеется, на своем языке, а не на нашем.

— Какой она была длины?

— Десять тростей. Рост нешуточный.

— Что она делала там за стеной?

— Жила. Ее дом находился по ту сторону каменной стены, а наш дом — по эту. Но, конечно, такого деления на «ее» и «наше» не существовало. Весь дом принадлежал нам, и весь дом принадлежал ей, но проживала она за стеной. Зимой я ее не видел и почти забывал о ее существовании. Но однажды весенним вечером я обратил взор на ее дверцу, и она снова оказалась там. Змея заговаривала со мной, но я отвечал: «Давай не сейчас, потому что уже поздно и пора спать, приползай утром, и я дам тебе чего-нибудь поесть». И вот утром…

— Что она ела?

— Молоко. По утрам я наливал ей молока, не в те суповые пиалы, что подают тщедушным людям, а в большую миску для здоровяков. Мама спрашивала, куда я несу молоко, и я отвечал: «Мама, я несу миску с молоком змее». Вся наша семья до единого человека — мужчины, женщины и дети — собиралась в моей комнате посмотреть на змею, ибо если в доме поселилась змея, это — «баракят». Все пришли в мою комнату и ждут, когда появится змея. Тридцать три человека — мужчин, женщин и детей, вместо тридцати четырех, потому что зимой умер мой дедушка Седрак.

— Змея появилась? — спросил мальчик, лежа на полу.

— Я взял миску с молоком и поставил в угол напротив ее норы, чтобы змея высунулась в полный рост из норы, спустилась по стене и проползла по полу. Тогда все тридцать три члена нашей семьи смогут узреть ее во всей красе, от головы со ртом, как у Джона Д. Рокфеллера, и с глазами не в пример маленьким глазкам англичан, а с большими глазами, как у армян и курдов. Я поставил миску на пол и посмотрел на нору, но змея не появилась. Тогда я обратился к змее и сказал: «Севавор, я поставил миску с молоком на пол в углу комнаты. Выходи из норы, спускайся по стене, проползи по полу и поешь. Зиме конец. Наступила весна».

— Она спустилась?

— Змея подползла к дверце посмотреть, кто это окликнул ее, кто ее зовет, я или кто-то другой. Так что, когда змея выглянула, я сказал: «Не волнуйся, Севавор, это я, Левон, твой друг. С тобой говорит Наджари Левон». Змея посмотрела на меня, а затем обвела взглядом всех и каждого, кто находился в комнате, но спускаться не стала. Не стала спускаться, потому что нас было не тридцать четыре, а тридцать три. Вот почему змея не стала спускаться. Я сказал: «Севавор, зимой дедушка Седрак умер, поэтому нас уже не тридцать четыре, а всего тридцать три, но две наши невестки беременны, и в августе нас будет больше чем тридцать четыре — тридцать пять, а если одна из них родит двойню, нас станет тридцать шесть, а если обе родят по двойне, то тридцать семь. В роду Наджари будет тридцать семь душ. Так что, Севавор, вылезай, спускайся по стене, проползи по полу к миске, что стоит в углу».

— Спустилась?

— Очень медленно. Вот, как движется моя рука, змея выползла из дыры, медленно спустилась по стене, вот так. На одну десятую длины своего черного тулова. Медленно-медленно сползла по стене, на две десятые длины. Ужасно голодная, очень старая и премудрая. На три десятые длины. Очень черная. На четыре десятые длины, пять десятых, шесть десятых. Теперь ее голова лежала на полу. Вот так. Но хвост все еще скрывался за стеной. Весь род Наджари следил и ждал. Змея медленно извивалась по полу, понемногу приближаясь к миске с молоком в углу. На семь десятых, на восемь десятых, на девять десятых. Род Наджари затаил дыхание, чтобы лучше разглядеть змею рода Наджари, змею племени Наджари, с головы до хвоста. Оставалась всего одна десятая. Достаточно змее выползти навстречу миске с молоком в углу еще на одну десятую, и каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребенок в комнате целиком увидят змею нашего семейства, нашей фамилии — змею дома Наджари. Черной змее оставалось выползти всего на одну десятую, чтобы добраться до миски с молоком, но она остановилась.

— Почему? — спросил мальчик и рассказчик ответил:

— Старая змея, которая весной не видит старика, потому что тот умер; старая змея, которая летом не видит старика, потому что он умер зимой; такая старая змея остановится и призадумается. Я сказал: «Севавор, не печалься о дедушке Седраке, умершем холодной зимой. Хорошо, что старик обрел свой покой в снегах; хорошо, что он обрел свое пристанище. Если люди перестанут засыпать вечным сном и находить свой последний приют, дом скоро переполнится и на всех не будет хватать еды. Не надо горевать по старику. Он спит. Он дома. Приди же, отведай молока, что я налил для тебя в миску».

— И она пришла?

— Змея не шелохнулась. Черная змея, лежащая головой и двумя десятыми своей длины на полу, висящая семью десятыми длины на стене и одной десятой за стеной, замерла, потому что змея видела рождение моего дедушки Седрака и видела все до единого годы жизни Седрака, но вот старик умер, и змея ползла к миске с молоком в углу, но ей не хотелось ползти дальше, и весь род Наджари затаил дыхание. Я сказал: «Севавор, не беспокойся о старике. Он дома, он спит, маленьким мальчиком он опять бегает по лугам. Иди же, отведай своего молока». И змея медленно, как подобает большой черной змее с глазами, не похожими на глазенки англичан…

— Ну же, ну же, — промолвил мальчик, — не останавливайся…

Престарелый рассказчик взглянул на огрызок зеленого карандаша на полу, затем на мальчика, в упор, немного его напугав, и сказал по-английски:

— Ваш карандаш?

В этот момент пришел Арам и спросил:

— В чем дело, Левон?

Старик встал и смачно крякнул, чем был знаменит на весь Фресно, и сказал:

— Арам Севавор, я зашел посоветоваться по личному вопросу. Я прошел пешком всю дорогу от своего дома на Эл-стрит до твоего — на Ван-Нес авеню, мимо депо с красными пожарными машинами, вверх по Ай-стрит, где находится полицейский участок, по Форскамп авеню. Я прошагал от своего дома до твоего, пришел к тебе и вот ухожу, Арам Севавор, восвояси, потому что не могу вспомнить, о чем собирался спросить.

Он вышел на улицу. Мальчик с зеленым карандашом стоял и смотрел, как старик удаляется, унося с собой развязку истории про змею.

1971

Перевел с английского
Арам Оганян