Разное

Духовные искания великого мистификатора

К возможному 120-летию со дня рождения Дж.Л. Морено

Читатели «Школьного психолога» знакомы с основными этапами жизни Дж.Л. Морено и его основными идеями по статье С. Степанова, и мы не хотели бы повторяться, тем более что есть и ее переиздания в его же книгах «Психология в лицах» (2001) и «Век психологии: имена и судьбы» (2002), не говоря уже о специальной работе «История доктора» Р. Марино и недавно переизданной работе Г. Лейтц «Психодрама: теория и практика». Мы хотели бы обратить внимание на другое (и это заявлено в названии очерка) с тем, чтобы читатель, пробующий себя в психодраме или размышляющий о ней, по возможности не забывал о том духовном смысле, который видел в своей деятельности Морено.

Разумеется, его можно не разделять; разумеется, личность Морено противоречива и может вызывать раздражение (противоречия не в моей системе, а во мне, говорил сам Морено). Но, быть может, наш текст вдохновит кого-то на попытку увидеть собственную практику — не обязательно психодраматическую — в ином пространстве, и если в триаде «тело–душа–дух» дух не будет игнорироваться, это, как минимум, придаст психологу новые импульсы к профессиональному саморазвитию

Утраты значений и смыслов

Произведения, уходя от своих создателей, постепенно обретают новое лицо, подчас мало похожее на изначальное. Вероятно, это неизбежно. Однако встает вопрос о мере утраты — утраты личности автора, «сверхзадачи» создания, контекста появления произведения.

Роденовский «Мыслитель» потрясает и тех, кто не знает, что тот вглядывается во входящих в адские врата. Большинству поклонников моцартовской «Волшебной флейты» нет дела до масонской символики, и слава Богу. «Крошка Доррит» остается собой независимо от представлений читателя о тюремном детстве Диккенса.

Но есть утраты особого рода. Об одной из них пойдет речь.

Уход психотерапевтических систем от создателей к ученикам и ученикам учеников почти неизбежно сопровождается утратой чего-то сущностного. Психотерапия возникает не столько как объективное знание, сколько как знание личностное, исходящее прежде всего из вопросов, которые автор обращает к себе, и ответов, которые он находит в собственном опыте, где личностное и профессиональное переплетено настолько, что часто неразличимо. Попытка понять и разрешить собственные психологические проблемы часто выступает источником теории личности или психотерапевтической теории (см. М.Е.Бурно, А.И.Сосланд).

Психоанализ З. Фрейда касается прежде всего личности Фрейда, ибо основан на самоанализе; да и техника работы была удобна, по собственному признанию, прежде всего ему самому (см. П.Розен). Его соратники (на определенных этапах развития психоанализа) по тем же соображениям часто меняли его теорию и способ работы достаточно радикально — например, К.Г.Юнг или Ш.Ференци.

Обретение духовности?

Это не всегда худо: вполне резонны суждения о том, что юнгианство существенно обогатило психоаналитическое мышление, придав ему «духовную вертикаль». (Известно, что Фрейд долгое время избегал рассуждений о духовном начале человека, по словам Н.А. Бердяева, профанируя, то есть опрощая ее на основе идеи сублимации, — хотя фрагменты переписки Фрейда с Л.Бинсвангером отчасти свидетельствуют об обратном.)

Вспомним, что А.Адлер изгнал молодого В.Франкла из Общества индивидуальной психологии за попытку «депсихологизировать» — одухотворить — психотерапию, что привело со временем к появлению логотерапии. Что касается Ференци, то — при многочисленных оговорках — его роль, как и роль Адлера, в возникновении гуманистической психологии и психотерапии представляется чрезвычайно важной (В.Н.Цапкин). Повторим, в ретроспективе развития психотерапии такого рода трансформации могут представляться продуктивными.

Но бывает иное — когда выхолащивается изначально духовное пространство, в котором рождалось направление. Ярко выраженная тенденция современной психотерапии в ее расширяющейся практике — технологизация. Мы опасаемся, что это может произойти — и уже происходит — с отечественной психодрамой. Техники ее весьма разнообразны, охотно заимствуются другими направлениями, и психодрама часто отождествляется с ролевой игрой и театрализацией, то есть с технологической стороной создания Дж.Л.Морено, а Л.Ф.Бурлачук и С.М.Морозов относят психодраму к проективным методам психодиагностики. Социометрия обычно сводится опять-таки к методической ее стороне. Но все это — частности; исчезает духовная антропология психодрамы, а стало быть, целостное ее видение. Перефразируя М.К.Мамардашвили, без антропологии тоска берет за горло.

В данном очерке мы попытаемся восстановить то, в каком пространстве, в контексте каких проблем возникала классическая психодрама Дж.Л. Морено. Мы не беремся учить; мы не хотим призывать; мы лишь постараемся обратить внимание на то, что нам представляется важным. Тем более что если не в целом, то на уровне ярких проявлений российской психотерапии (например, Ф.Е.Василюк) духовность в психотерапию возвращается. То же для западной психотерапии отмечают Дж.Прохазка и Дж.Норкросс как тенденцию инкорпорации духовного/религиозного (Прохазка Дж., Норкрос Дж.Системы психотерапии. — СПб., Москва, 2005).

Создатель психодрамы: поиски себя

Весьма возможно, что один из основателей современной практической психологии, создатель психодрамы (и не только) Джекоб Леви Морено родился в 1889 году. Во всяком случае, такая дата указана в соответствующих документах. Впрочем, там названо иное имя: Якоб Леви, родившийся в Бухаресте в семье Морено Ниссима Леви. Поэтому Джекоб (Якоб) Леви Морено вполне мог родиться не там и не тогда, о чем в автобиографических заметках сообщает сам герой этого очерка: время — 1892 год, место — корабль, идущий по Черному морю неизвестно откуда в направлении румынского города Констанца.

Что же правда? По словам Дж.Л. Морено, есть правда — и есть психодраматическая правда. Если я чувствую себя рожденным на корабле, возвращающемся по пути моих дальних предков в годовщину начала их странствий, рожденным среди континентов и стихий, — значит, так оно и есть, и эта замечательная Игра куда важнее скучных записей в регистрационных книгах. Даже смерть свою в 1974 году Морено сделал поводом для мистификации, сначала распространив слух о своей кончине, оценив реакцию, а затем добровольно уйдя из жизни (перестал принимать пищу, подобно Демокриту).

Морено был необычный человек — необычный до странности, что позволило в будущем его недругам приписывать ему, как минимум, пограничную патологию. Но — «не странен кто ж?», как говорил Гамлет, один из важных для Морено персонажей (свою психиатрию Морено иногда называл шекспировской, а в Гамлете, поставившем для Клавдия и Гертруды сцену убийства Гонзаго, видел психодраматиста). Но игры и мистификации нисколько не уводили его от жизненных реалий — и судеб конкретных людей, и судеб человечества. Странности же личности Морено нас интересуют здесь не сами по себе: они тесно связаны с первыми — еще детскими — проблемами, сложными путями проявившими себя в главных вопросах о жизни, которыми задавался Морено.

Необычность Морено проявилась достаточно рано — если верить его воспоминаниям — и он ее осознавал. В детстве он «слышал голоса» — но никому не признавался, чтобы его не сочли больным. Это «слышанье голосов» рано привело его к религиозным переживаниям, в целом к одной из центральных для него проблем — кто я по отношению к Богу?

Впервые эта проблема (разумеется, в то время как проблема не рефлексировавшаяся) возникла в знаменитой игре 4-летнего Якоба, случившейся в Бухаресте, когда родители и их взрослые гости предоставили детям для игры отдельное помещение; там Якоб предложил игру в рай. Была построена гора из связок стульев (прообраз будущей трехъярусной сцены в психодраме?). На вершине сидел Якоб, игравший роль Бога, сверстники — «ангелы» — бегали, пели и взмахивали руками, имитируя полет.

Всерьез решившийся взлететь будущий исследователь упал и сломал руку. В дальнейшем, оценивая эту детскую попытку как кощунство, Морено тем не менее настойчиво развивал мысль о том, что в каком-то смысле человек является Богом, неся в себе божественное. (Эту игру Морено впоследствии расценивал как первую свою психодраму, где он выступил как автор сценария, режиссер и протагонист).

Морено и религия

В подростковом возрасте, осознав себя как христианина, Якоб счел себя вторым пришествием Христа. Несомненная — и для самого Морено — мегаломания в будущем окрасится самоиронией, но вопрос о собственной миссии на Земле останется, по-видимому, центральным. Этот вопрос требовал действенного самоосознавания, риска в принятии и воплощении новых ролей — и это отчетливо видно в студенческие годы Морено, когда он, недоучившись на философском факультете Венского университета и перейдя на медицинский, предпринял две попытки нового выхода в социальную практику. Первая касалась так называемой парковой революции, вторая — попытки создания своеобразного варианта христианства.

«Парковая революция» означала действенную — на практике — попытку понять творческую природу человека. Игры с детьми в садах и парках Вены, драматические импровизации сказок, разыгрывание непривычных для детей ситуаций были высвобождением спонтанности (в первоначальной терминологии Морено — искры Божьей) как сущности человека. В дальнейшем Морено введет представление об особом неврозе — неврозе креативности, связанном с блокировкой спонтанности.

В религиозной практике Морено в студенческие годы стал исповедовать так называемую «религию Встречи», полагая, что подлинная Встреча людей — это движение к Богу. Понятие «Встреча» будет одним из центральных для Морено на протяжении всего его творчества. Любопытно, что Морено в этом плане будет указывать на сходство его мыслей и идей с идеями философии всеединства, отраженных, в частности, в работах В.С.Соловьева и Н.А.Бердяева.

Религия Встречи была для Морено не просто религиозным философствованием, эта была реальная практика Встречи. важно, что Морено, встав перед дилеммой — создать секту или уйти в монастырь, от последнего отказался, сочтя, что подлинная религиозная жизнь происходит не за стенами монастырей, а в миру, в реальной практике встреч и работы с людьми. Сравнительно недолго просуществовав, секта эта отчасти стала прообразом терапевтических групп, которые Морено также рассматривал как место Встречи.

В дальнейшем Морено не оставил религиозных поисков. В 20-е годы они оформились следующим образом.

Современная Морено (и известная ему) церковь неверно, с его точки зрения, организует Встречу Бога и человека, в связи с чем человек растерян, не понимая и не чувствуя смысл своего бытия и само бытие. Церковь представляет дело так, как если бы Творение было уже завершено, а человек приходит в уже готовый мир. По Морено, это невозможно: Божественное творчество неисчерпаемо, Творение продолжается. Человек же, как подобие Божие, несет в себе частицу этой божественной творческой силы (искру Божью) и является со-творцом. Термин «спонтанность» в одном из своих значений будет эквивалентом понятия «искра Божья».

«Бог есть спонтанность. Следовательно, заповедь такова: «Будь спонтанным!» (из авторского перевода на английский язык поэтико-эссеистического произведения венского периода «Слова отца»).

Продолжение Творения и роль в творении человека Морено аргументировал анализом истории христианства — анализом, удивительно похожим на тот, что предложил Бердяев в работе «Смысл творчества». (Теоретически они могли быть знакомы: Бердяев провел два года совсем недалеко от Вены — в Берлине — в начале 20-х годов, куда он попал после высылки из России на «философском пароходе»; Морено, как мы уже говорили, иногда указывает на Бердяева, но не на конкретные работы и не в данном контексте.)

По Морено, отношения между человеком и Богом менялись на протяжении истории. Бог Ветхого завета суров; Он отчужден; Он испытывает и наказывает; с Ним невозможен диалог; Морено называет его «Он-Бог». Иное — Иисус, Богочеловек. Он здесь, Он рядом; к Нему можно обратиться; с Ним возможно вступить в диалог; можно быть рядом с Ним. Морено называет Иисуса «Ты-Бог».

Что же в будущем — а быть может, уже в настоящем? «Я-Бог» — не в том смысле, что я заменяю бога, — а именно в том, что было сказано: я несу в себе божественное творчество, и это моя сущность как Божьего подобия. В будущем, когда появится термин «психодрама», Морено скажет, что Творение есть психодрама Бога. В этом плане психодрама, которую строит человек, творческое спонтанное событие, в чем-то аналог Божественного творения — и исследование Божественного в себе — а значит, и Божественного как такового. Это экспериментальная теология, «игра в Бога». Нужно слушать Божественное в себе и ему следовать, действовать ему сообразно.

Все это нисколько не противоречит идее Встречи и важности для Морено судеб человечества. Действие не только индивидуально, действие социально.

Он расширял пространства бытия

Морено и был прежде всего человеком действия, оттого его письменные творения — хотя и они тоже действие, но иного рода, — достаточно небрежны и часто противоречивы. Он полагал, что в каждом человеке живет жажда действия; именно в действии прежде всего проявляются спонтанность (искра Божья) и креативность, которые не накапливаются, а требуют непосредственного действенного воплощения. Вероятно, с этим связано то, что Морено пробовал (и проявил) себя во многих областях, где он не был специалистом. Он расширял границы бытия.

По образованию, как уже сказано, он был врачом общего профиля, не специализировавшимся в области психиатрии, но врачом необычным. Например, он мог разыгрывать с больным сцены из его — больного — жизни.

В годы, предшествовавшие Первой мировой войне Морено, работая как врач с венскими проститутками и выслушивая их жалобы на трудности жизни, предложил им создать группы самопомощи и самоподдержки — что абсолютно нестандартно для медицинской практики того времени. Сам Морено полагал, что именно тогда родилась групповая терапия (в чем был, вероятно, не вполне прав: в основном приоритет признается за американцем Дж.Пратом, в 1905 г. начавшим собирать группы больных туберкулезом).

В психиатрию и собственно психотерапию, где Морено заслужил наибольший авторитет, он пришел лишь в 30-е годы ХХ века в США, с незначительным опытом психоаналитической подготовки. В годы Первой мировой войны, работая в лагерях для беженцев, Морено создает социометрический тест, послуживший основой первой в истории теории малых групп, а также микросоциологии и социальной психиатрии.

После войны Морено активно участвует в работе немецкоязычного журнала «Демон» (пусть не пугает название: Демон — имя древнегреческого бога, побуждающего человека к разнообразным поступкам; «бог данного мгновения»; вспомним Демона Сократа) — участвует как автор (наряду с М.Бубером, Ф.Кафкой, М.Шелером, А.Адлером и другими замечательными людьми) и организатор.

В 20-е годы начал работу организованный Морено театр импровизации, о котором речь ниже. Креативность Морено поражает. Медик общего профиля — создатель особого направления психиатрии; не социолог — но создатель особого направления социологии; не имеющий специальной подготовки режиссер-новатор; кроме того, поэт, эссеист, а также инженер-дилетант — создатель прообраза магнитофона.

Театр как духовная практика

Психодрама по Морено родилась как особый театр 1 апреля 1921 года. Вероятно, можно уточнить — это был прообраз будущей психодрамы, основанной на триединстве социометрии, групповой терапии и собственно психодрамы. В дальнейшем родился театр импровизаций (позднейшее название — театр спонтанности). Но что это был за театр?

Известно, что со Средних веков актеров не хоронили на территории кладбища — считалось (и особого типа традиционалисты часто и сейчас так считают), что театр — дело бесовское.

Некто (автор, режиссер) дерзает создавать новую реальность, разрезав мир на две половины, в одной из которых творится эта самая реальность, в другой — сидят зрители.

Не вдаваясь в споры по этому поводу, отметим, что Морено видел истоки своего театра даже не в театре античном (который, кстати, нисколько не претендовал на создание новой реальности, но воплощал реальность как таковую — реальность мифа, первоначально заданную хором с последующим выделением ролей, сообщавших о судьбах героев), а в первобытных прообразах театра в магическом целительстве.

Понятие «катарсис» — одно из центральных для Морено и взятое, естественно, у Аристотеля, наполняется иным смыслом: по Аристотелю, катарсис возникает у зрителей соответственно особой театральной форме — трагедии, имитирующей жизнь. Морено же интересует не формальная, а содержательная сторона дела, психологические истоки катарсиса, и прежде всего не у зрителей, а у актеров, но не воплощающих чужой — сценарный или режиссерский — замысел, а импровизирующих на темы собственного бытия.

Морено сложно относился к традиционному театру, считая, что тот, утратив дух импровизации после итальянского театра XVIII века, занят реанимацией культурных консервов и не дает актеру свободы. В театре Морено не роли рождались из замысла спектакля, а наоборот — спектакль рождался из актерских импровизаций. Лишь перед началом спектакля каждый актер обозначал роль, которую собирался творить.

Что тогда роль? В этом контексте — творческое самоисследование и саморазвитие (если роль не консервирована) во взаимодействии с другими. Близко тому, что исповедовал в своей театральной системе Михаил Чехов, которого Морено высоко ценил. Творческое самоисследование — реализация креативности и спонтанности. Драма — с позиции Морено — не имитация реальности, а продолжение жизни и действия: «Спонтанность и творчество актеров стало нашей главной заботой». Актер-пациент вступает в более свободный и широкий мир, по-новому видит вселенную и обретает способность к новому развитию.

Таким образом, театр импровизаций (спонтанности) изначально мыслился как особая духовная практика.

Мореновская триада

Театр Морено — основа одной из трех составляющих психодрамы как психотерапевтической системы, включающей триединство социометрии, групповой терапии и психодрамы. Рассмотрим с интересующей нас позиции социометрию и групповую терапию.

Социометрия определялась Морено двояко — как экспериментальный метод и как наука об обществе. В качестве экспериментального метода социометрия выступила как новый для западной психологии способ исследования — естественный эксперимент, позволяющий проводить исследования в естественной жизненной ситуации. В качестве науки об обществе — как некая система представлений о социуме, воплощающая прежде всего заботу Морено о судьбах человечества и о здоровье общества (отметим его новаторство в постановке проблемы здорового общества).

При каких условиях человечество сможет выжить? Ответ Морено: если оно станет психотерапевтическим сообществом, то есть сообществом, основанном на готовности и стремлении к Встрече, сообществом, в котором свободно разворачиваются и реализуются спонтанность и креативность. Задача создания такого сообщества — не экономическая, как у Маркса, но задача прежде всего психологическая, реализующаяся, по крайней мере первоначально, через работу в малых группах.

Человек должен быть духовно готов к возникновению нового общества, действенно почувствовав себя частью Человечества. Это происходит в развитии подлинных межчеловеческих отношений (принятый у нас термин «межличностные отношения» не вполне эквивалентен оригинальному «interpersonal relations»). Самый глубокий тип отношений, одновременную взаимную эмпатию, когда исчезает психологическое и часто физическое расстояние, а для взаимочувствования и взаимопонимания не требуется языковое опосредствование, Морено назвал «теле».

Понятие «Встреча» (которое, судя по последним исследованиям, именно у Морено взял М.Бубер) наполнено, напомним, духовным содержанием; со студенческой юности Морено видел во Встрече движение к Богу как всеединству. Это понятие лежит и в основе идеи групповой психотерапии: группа — место возможной Встречи.

Характерно отношение Морено к фрейдовой психологии. «Фрейд потерпел неудачу по двум позициям. В первую очередь это касалось его отрицания религии. Он лишился возможности познать экзистенциальный аспект вклада, сделанного святыми и пророками... Во-вторых, он остался равнодушным к социальным движениям... Маркс оставил себя настежь открытым для критики из-за пренебрежения в своем социальном анализе специфическими интериндивидуальными акциональными процессами. Фрейд же отказался переступать за пределы границ отдельного организма».

Исторически Морено оказался одним из первых, кто попробовал создать духовную психотерапию (наряду с Юнгом, Р. Ассаджиоли), и первым, кто при этом основывался на христианстве — разумеется, понятом своеобразно.