Все слова психологии суть метафоры

Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
И.А. Бунин. Слово

Массовый интерес к психологии привел к тому, что в последнее время популярных книг издано едва ли не больше, чем рассчитанных на профессионального читателя. Появляется надежда, что это явление своим следствием будет иметь повышение общей культуры и неотделимой от нее культуры поведения, так как знакомство с психологической литературой способствует более продуктивному общению людей друг с другом и их лучшему взаимопониманию, формированию умения адекватно воспринимать себя и собственные возможности.

В оформлении использованы
работы Рене Магритта

Однако в связи с выходом большого числа популярных изданий возникает опасность неточного изложения или даже искажения накопленных в научной психологии данных, на что совершенно справедливо указывают академические психологи. Перед авторами статей и книг встает непростая задача — передать научную по своему содержанию информацию доступным массовому читателю языком, без обращения к специфическим профессиональным терминам. Эту задачу каждый автор решает по-своему.

Писатели и читатели

Самые предприимчивые авторы в угоду читателю, заинтересованному в быстром получении полезных в жизни сведений, готовы отказаться от профессионально точных определений и либо тешить читателя банальными фактами, либо упрощать информацию настолько, что ее истинность становится сомнительной. Эти сочинители и их творения вызывают вполне оправданный гнев у психологов, посвятивших свою жизнь добыванию научных фактов, которые в редуцированном виде принимают неузнаваемый вид. Подобными вульгаризмами грешат многие популярные издания, причем не только психологической направленности.

Другие авторы стараются занять компромиссную позицию и угодить одновременно и взыскательному читателю, и не менее требовательным коллегам. В ходе изложения они опираются на некоторые принципиальные для психологической науки тезисы, что значительно затрудняет понимание написанного и снижает читательский интерес, так как остается непонятным, кому все-таки эти тексты адресованы.

И наконец, еще одно решение — это обращение к средствам особого языка, одинаково приемлемого и для самих психологов, и для далеких от психологии читателей. Речь идет о метафорическом языке, позволяющем заострить внимание на некоторых принципиальных моментах изложения, минуя обращение к узкопредметной научной лексике.

Свидетели живые… душевных гроз

В нашем сознании метафора прочно ассоциируется с художественным образом и поэтическим восприятием мира. Когда говорят о метафоричности языка, то в памяти всплывают такие, например, поэтические строки Ф.И. Тютчева (“Видение”):

Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
       И в оный час явлений и чудес
       Живая колесница мирозданья
       Открыто катится в святилище небес.

Его “Весенние воды” как будто специально были написаны для иллюстрации метафоричного стиля.

Еще в полях белее снег,
А воды уж весной шумят –
Бегут и будят сонный брег,
Бегут и блещут и гласят…

М. Цветаева так описывает время своего рождения:

Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов…

Примеров метафор множество: кому-то припомнится жизни гибельный пожар А.А. Блока, кому-то — Гамлет, мысливший пугливыми шагами О.Э. Мандельштама. Сомнений относительно того, насколько правомерно обращение поэтов к метафоре, не возникает: как-то само собой разумеется, что поэтический язык метафоричен (что на самом деле не совсем верно, но литературные тонкости — дело скорее филологов, чем психологов). Во всяком случае, нельзя не признать, что именно метафора позволяет вскрыть, обнажить как предметы и явления окружающего мира, так и собственные переживания:

Стихи мои! Свидетели живые
За мир пролитых слез!
Родитесь вы в минуту роковую
Душевных гроз.

(Н.А. Некрасов)

Можно предположить, что метафоры в научном языке выполняют ту же или, по меньшей мере, сходную функцию, что и в языке художественной литературы. О том, как используются метафоры в психологии, — наш дальнейший разговор.

Такие разные метафоры

В справочных изданиях по литературе приводится весьма интересный факт: наряду с поэтической метафорой выделяется метафора бытовая, которая прочно вошла в обиход повседневного общения. Мы, подобно мольеровскому Журдену, который не замечал, что говорит прозой, также не отдаем себе отчета в том, насколько часто обращаемся к языку метафоры, позволяющему точно и кратко передать наше состояние или рассказать о произошедших событиях.

Оказавшись в сложной жизненной ситуации, мы теряем голову, совершаем необдуманные поступки, а потом расплачиваемся собственной репутацией и временем и жалеем, что невозможно повернуть колесо истории вспять. Когда нам бывает мучительно стыдно за совершенные или, наоборот, несовершенные поступки, мы готовы провалиться сквозь землю и у нас от стыда горят уши, щеки, лицо. Страдая от сильной головной боли, когда нет ни сил, ни желания описывать свое состояние, мы жалуемся, что голова раскалывается, и всем становится понятно, о чем идет речь.

Неудивительно, что из обыденного языка метафоры перекочевали и в научную лексику — здесь, правда, нужно сделать оговорку: в настоящее время нет единства в понимании исторической последовательности движения метафоры. Достаточно вспомнить “Критику чистого разума” (есть еще “Критика практического разума”) И. Канта — философский труд, увидевший свет в конце XVIII века. Не исключено, что движение носило двусторонний характер.

Одно из объяснений такому широкому распространению метафоры ученые находят в наличии общих для разных видов мышления — научного, художественного, обыденного — закономерностей функционирования. Следствием этого выступает, во-первых, проникновение понятия “метафора” из литературоведческих в философские, психологические и, может быть, иные предметные словари. Во-вторых, наблюдается расширительное толкование метафорического способа изложения как характеристики любого, а не только литературного стиля.

Трудности перевода

Когда мы говорим о метафоричности языка науки, то речь идет прежде всего о гуманитарном знании. И психология в данном случае исключения не составляет.

Что такое психология? Каков ее предмет и методы? Где кончается психология и начинается физиология ВНД? Где пролегает граница между психологией и психиатрией, психологией и психотерапией? Кто такой Фрейд — психолог или врач, создатель нового направления в науке или опытный практик? Тем психологам, кому приходилось выступать, например, перед подростковой аудиторией, наверняка знакомо чувство некоторой растерянности, когда не удается найти нужные слова для выражения хорошо знакомых положений. Оказывается, ответить на простые на первый взгляд вопросы, возникающие у незнакомого с научной психологией человека, совсем не просто. Не будет большим преувеличением сказать, что для этого необходимо изучить историю психологической мысли от античности до наших дней, а заодно философии, биологии и других смежных дисциплин. Однако какими бы основательными и глубокими ни были наши знания, в данном случае этого явно недостаточно. Чтобы рассказать о психологии непосвященному слушателю, необходимо еще перевести почерпнутую информацию с языка нашей науки на обыденный язык.

А можно пойти по другому пути и представить психологию как науку о душе. Может ли столь неопределенное с научной точки зрения образование, как “душа”, стать предметом научного исследования, допустимо ли сведение предмета науки к метафоричному обозначению психики? Из истории развития психологического знания известно, что понимание психологии как науки о душе было характерно для периода ее существования в рамках философии, и среди современных психологов обращение к душе вызывает двойственные чувства. Хотя справедливости ради следует сказать, что душа не исчезла из поля зрения теоретиков психологии. Известный российский психолог В.П. Зинченко не только говорит о воспитании души, но и рассматривает эту тему как вызов академической психологии и приводит пример философов, которые уже начали “возвращать” душу в размышления о бытии и познании, познании и деятельности.

А чой-то ты во фраке?

Какой бы ни была точка зрения психологической науки, но рассуждения о душе и ее тайнах понятны читателям, далеким от психологии, но заинтересованным в получении соответствующих знаний. “Душа болит”, “душа ушла в пятки”, “в здоровом теле здоровый дух” — эти и многие другие обращения к душе можно встретить на страницах многих популярных изданий. Да и метафоричное по своему стилю понимание психологии как науки о душе выглядит куда более понятным, чем данное каким-то неизвестным (массовому читателю) классиком. Наверное, следует уточнить: речь идет не о том, что какое-то определение психологии лучше, а лишь о том, что каждое из них соответствует вполне конкретной ситуации. Это выступает дополнительной иллюстрацией полезности обращения к языку метафор. Исследователь родного языка К.И. Чуковский, сравнивая язык с одеждой (на лыжах не ходят во фраке, а на бал — в куртке для работы в саду), говорил о недопустимости судить о ценности того или иного слова вне связи его с другими элементами текста.

В то же время было бы неверно рассматривать использование в психологии метафор как характеристику исключительно популярного стиля. Метафорические выражения встречаются и в научном психологическом языке: исследователи познавательных процессов писали об “узелке на память” как характеристике опосредованного запоминания, а ставшее расхожим выражение В.В. Давыдова “личности надо выделаться” прочно вошло не только в учебные, но и в научные издания. Термины “порог чувствительности”, “поле внимания”, “зона ближайшего развития”, “эмоциональный интеллект” и многие другие не вызывают и тени сомнения относительно того, насколько они корректны с точки зрения норм родного языка.

Язык психологии: 80 лет назад

На особенности языка психологической науки ученые издавна обращали внимание. “Если бы кто-нибудь захотел сопоставить объективное и ясное представление о том состоянии, которое переживает сейчас психология… достаточно было бы изучить психологический язык, номенклатуру, словарь и синтаксис психолога”. Эти слова Л.С. Выготского из методологического исследования “Исторический смысл психологического кризиса” (1927) оказываются верными и для нынешней психологии. Дальнейшие рассуждения классика выглядят еще более современными.

По мнению Выготского, научный язык как инструмент анализа помогает понять характер операций, которыми занимается наука. Точный язык таких наук, как физика и химия, физиология и математика, складывался под влиянием терминологического творчества ученых. В отличие от языка упомянутых наук, психологический язык недостаточно терминологичен, а это означает, что психология пока что не имеет своего языка.

В арсенале психологической науки Выготский заметил существование трех видов слов:

• слова обиходного языка, которые отличаются метафоричностью и неточностью;

• слова философского языка, засоряющие язык психологии по причине своей многозначности и благоприятствующие неопределенности мысли;

• слова и формы речи, заимствованные из естественных наук и используемые в переносном смысле (например, энергия, сила, интенсивность и др.).

Психологи замечали пестроту, неточность и метафоричность своего языка и с целью изучения и описания особо тонких вещей обращались к художественному слову и советовали учиться у великих романистов.

Выготский заключает, что особенности языка науки носят следы ее возраста и смутное состояние языка отражает смутное состояние науки. Слово, замечал Выготский, как солнце в капле воды, целиком отражает процессы и тенденции в развитии науки. Исследователь — не техник и простой исполнитель, он всегда философ и во время исследования мыслит о явлении, а способ его мышления сказывается в словах, которые он использует.

Как бы психологи ни стремились к чистоте факта, разграничить анализируемый факт и те научные категории, при помощи которых он описывается, не только очень трудно, но практически невозможно, так как в психологии всякое описание уже есть теория. В самой постановке вопроса и в употреблении психологических терминов содержится то или иное их понимание, соответствие той или иной теории. Даже точные психологические исследования, наблюдения и измерения порой утрачивают свое значение, а факты в изложении просто опускаются.

Таким образом, научное слово в пределе стремится к математическому знаку, иначе говоря, чистому термину. Выготский приводит слова Канта о том, что всякое знание в такой мере научно, в какой математично. Язык современной эмпирической психологии есть прямой антипод языка математического: “все слова психологии суть метафоры, взятые из пространств мира”.

Язык психологии: современное состояние

В последние десятилетия мировая и отечественная психология претерпела существенные изменения, которые, можно предположить, коснулись в том числе языка науки, и богатый метафористическими вкраплениями стиль психологических работ, о котором писал Выготский, тоже стал другим.

Не претендуя на всесторонний анализ обозначенной проблемы, обратимся к некоторым фактам из теории и практики психологии, которые помогут определить, в каком направлении менялся (если менялся) психологический язык, и позволят сделать некоторые предположения.

Первое. Что касается психологических теорий, то одной из самых популярных в настоящее время является трансактный (он же транзактный, он же трансакционный) анализ Эрика Берна. В личности одного и того же человека уживаются три различных состояния его Я: Родитель, Взрослый и Ребенок, которые актуализируются в разных ситуациях общения и таким образом определяют структуру трансакций, то есть конкретных единиц общения. Из названия состояний понятно, что Родитель действует по принципу родительского отношения, Взрослый исходит из соображений целесообразности поведения, а Ребенок демонстрирует модель недостаточно управляемых и продуманных действий. Построенная на основе трансактного анализа терапия направлена на преодоление в поведении установок Родителя и Ребенка и воспитание Взрослого отношения к миру. Более яркой метафоры, чем Ребенок–Взрослый–Родитель, отыскать в психологии трудно. Сказанное верно и по отношению к предпринятому Берном анализу общения на языке “игр”.

Использование метафор характерно и для отечественной психологической традиции. В.П. Зинченко оперирует следующими понятиями: живое движение, живой образ, живое слово, наконец, живое знание, которое отличается от мертвого знания тем, что не может быть усвоено, а должно быть самостоятельно учеником построено. Совсем недавно увидела свет работа В.П. Зинченко “Живые метафоры смысла”, где приводится серия метафор смысла, авторами которых являются ученые и поэты.

Второе. Обращение к метафорам — также весьма распространенное явление в практике осуществляемых в настоящее время психологических исследований, а также в ходе проведения диагностической работы.

Предметом специальных психологических исследований выступает понимание метафоры. В качестве примера можно привести разработанную Б.В. Зейгарник методику соотношения метафор и фраз. Эта методика (она предназначалась прежде всего для исследования патологических изменений мышления больных) направлена на выявление у человека понимания переносного смысла метафоры и умения вычленить главную мысль как самой метафоры, так и соответствующей ей фразы. Перед испытуемым ставится задача подобрать к метафоре соответствующую ей по смыслу фразу. Например, среди фраз, которые подбираются к метафоре каменное сердце, предлагаются следующие: человек высек на скале сердце; черствое сердце; он всегда с камнем за пазухой. Попутно стоит заметить, что эта методика пригодна и для исследования психического развития нормально развивающихся детей и взрослых.

Кроме того, рисуночные проективные методики являются метафорическими по своему предметному содержанию. Наверняка каждый практикующий психолог хотя бы раз в своей жизни использовал методику “Дом. Дерево. Человек”. По мнению создателя методики Д. Бука, каждый рисунок представляет собой своеобразный автопортрет, детали которого имеют личностное значение. Например, рисование старого развалившегося дома, весьма вероятно, служит показателем отношения автора рисунка к самому себе и восприятия себя как человека очень немолодого и уже теряющего жизненные силы, что, понятно, может быть характерно для испытуемого любого возраста. Показательной будет и последующая беседа, направленная на объяснение содержания рисунка. Правда, одного лишь рисунка для получения представления об особенностях личности испытуемого явно недостаточно, что верно по отношению ко всем проективным методикам. Порой вслед за острыми на язык критиками Фрейда хочется повторить: “Иногда сигара — всего лишь сигара”.

Третье. Метафора получила широкое распространение в психотерапевтической практике, что позволило даже ввести специальное понятие “психотерапевтическая метафора”. Причем существенное значение имеет некоторая неопределенность самого материала метафоры, что позволяет каждому человеку видеть в ней тот смысл, который ему хочется видеть в данный момент. Само понятие метафоры используется в данном контексте весьма расширительно — даже детская сказка некоторыми авторами рассматривается как метафора, позволяющая проникнуть в структуру личностных ценностей и переживаний ребенка.

Это, пожалуй, одно из самых частых обращений к метафоре в современной психологии, поэтому данная тема требует отдельного разговора.

Некоторые авторы, наряду с чисто психотерапевтической функцией метафоры, видят в ней еще и развивающую, так как метафора помогает не только увидеть окружающий мир и себя в нем, но и научиться по-новому мыслить о явлениях окружающего мира.

Голос разума

Подводя итоги, приходится вслед за Выготским повторить, что все слова психологии по-прежнему суть метафоры.

Напрашивается вопрос, как следует оценивать такое ощутимое проникновение в теоретическую и практическую психологию метафорического языка. Даже мастера художественного слова обращали внимание на необходимость осторожного отношения с метафорическим языком. Современный писатель Милан Кундера в нашумевшем романе “Невыносимая легкость бытия”, который сам он рассматривал как исследование того, чем является человеческая жизнь, писал: “Метафора — опасная вещь. С метафорами шутки плохи”. Не исключено, что дело не столько в метафоре, сколько во вложенном в нее автором смысле.

В случае с литературным произведением такое положение приводит к различному толкованию и принятию текста: сколько у книги читателей, столько и мнений, и каждый видит то, что он хочет увидеть. И это вполне допустимо. По-видимому, приемлемо и различное понимание метафорического языка в психотерапевтической практике, что сродни восприятию художественного текста, когда язык притч способствует обретению душевного спокойствия. При этом один и тот же результат может быть достигнут обращением к разным текстам, и наоборот — одна и та же история по-разному понимается слушателем.

Однако ситуация, когда по-разному толкуется научный текст, вызывает тревогу и заставляет задуматься о допустимых границах обращения к метафорическому стилю изложения. Хорошо знакомое определение психологии как науки о душе по-разному воспринимается разными исследователями, что своим вполне закономерным результатом имеет отсутствие в психологии единого мнения относительно ее предмета. Напомним слова Выготского: единство науки обеспечивается единством взглядов на ее предмет.

Возвращаясь к богатому метафорами языку современной психологии, можно лишь повторить, что смутное положение науки находит отражение в ее смутном языке. Наверное, необходим голос разума, чтобы такое положение не только заметить и признать, но и научиться действовать с учетом тех условий, в которых оказалась сегодня психологическая наука и практика.

Марина СТЕПАНОВА