Арифметика, Киборг и крыса

«Три плюс два равняется… ну, быстрее! Думай!!! ДВА ПЛЮС ТРИ РАВНЯЕТСЯ!.. РАВНЯЕТСЯ!!!.. Садись, плохо. Не думаешь и не считаешь!!!»

Это сколько же должно прокрутиться в маленькой голове, чтобы решить такую элементарную, на наш взросло-педагогический взгляд, задачку. Нужно вспомнить, что слово «три» — это не про то, что нужно тереть, а про то, сколько пальцев останется на руке, если загнуть большой и мизинец. А точно три? Ну-ка — раз, два, три… точно, три!

Малознакомый пока еще «плюс» — это значит, что нужно прибавить. А «два» — это коза из пальцев. А «равняется» — это теперь руку с загнутыми большим и мизинцем приставить к руке с козой и посчитать, сколько получилось пальцев вместе. Да еще сделать это под партой, незаметно для учительницы, которая почему-то начинает кричать нехорошим голосом, как только видит старательно загибаемые пальцы, — единственную, можно сказать, опору и надежду…

А после третьего, пятого, десятого провала уже и три пальца не сосчитать, и даже коза вызывает ступор — сколько же в ней пальцев. Ведь нарастает ощущение, что как ни считай — все равно не успеешь. Или даже успеешь сосчитать, но не успеешь ответить и все равно не узнаешь — правильно или нет.

Правда, можно и по-другому. Если много-много раз повторять: «Три плюс два — равняется пять», забыв про всякие там пальцы, то это запоминается как песенка, только не в лад — тупая такая песенка. И, услышав, как учительница начинает говорить «три плюс два…», надо просто допеть ее «...равняется пять». Только главное — не перепутать: на «три плюс два» нужно говорить «пять», на «два плюс два» — «четыре», на «шесть плюс один» — «семь» и т.д. Придется попотеть, заучивая все это; зато можно будет не забивать голову никакими там пальцами и подсчетами, тем более что взрослым такая игра, похоже, очень нравится — они довольно улыбаются и хвалят.

Одно только плохо: взрослые — народ непостоянный и между собой иногда не могут договориться. И начинают играть не по правилам: например, вместо «равняется» говорят какое-то «равно». И тогда может не получиться вспомнить — как продолжить эту тупую песенку, если они поменяли в ней слова. А главное, снова ты же у них в виноватых оказываешься…

«Ребята, тишина в классе! Ти-ши-на!!! Олег, сядь на место. Аня и Таня, замолчали обе, сейчас рассажу! Продолжим… Олег!!! Сядь, я тебе говорю!»

Это же просто ужас. Любая попытка как-то организовать работу оказывается подобна ловле блох, да еще в сварочных перчатках. Даже те несколько ребят, которые хоть как-то ориентируются в материале, волей-неволей вовлекаются в общую струю ползучего противостояния учебному процессу. И конкретно мне, как лицу за этот процесс ответственному.

Пробуешь по-хорошему — совсем распоясываются: встают и ходят по классу прямо на уроке, торчат в аське, просто болтают или берутся демонстрировать друг другу новые рингтоны. Начинаешь строжить — обижаются, сразу чувствуешь себя этаким тюремным надзирателем. Или начинают хамить, и тогда вся палитра эмоций сводится к вспышкам судорожной злобы на фоне нарастающего мертвого равнодушия.

И тогда, чтобы просто оживить в памяти давно, казалось бы, знакомый материал, приходится делать сверхусилия, продираясь через густой, липкий туман ощущения их полной бессмысленности и бесперспективности…

То ли дело коллега — с самого начала завел единое правило со всеми классами: никаких личных отношений. В начале урока — фронтальный просмотр конспектов, двойки за невыполнение; и до конца урока — опрос, сиречь пересказ учебника близко к тексту. И ладно бы только на уроках это действовало. Но ведь дали коллеге классное руководство — и там казенный подход к ребячьим «непроизводственным» отношениям, как ни странно, сработал. Правда, с легкой руки неких умников из доставшегося ему 7-го «Б», за коллегой прочно закрепилось обидное, но меткое прозвище — Киборг…

…Крыса сидела в углу клетки и с ненавистью смотрела на кусочек сыра. Сыр висел прямо перед носом — ноздреватый, желто-молочный, умопомрачительно пахнущий. Но крыса не шевелилась — она просто смотрела. Раз двадцать она пыталась цапнуть этот сыр, но каждый раз он улетал куда-то под потолок клетки, и зверек промахивался.

Теперь сыр был ближе, чем в предыдущие разы — до него буквально можно было дотронуться лапкой. Крысиной реакции хватило бы, чтобы опередить экспериментатора; но крыса затравленно смотрела на сыр и не делала новых попыток. Лишь время от времени она начинала механически-заученными движениями умываться, протирая передними лапками глаза-бусинки, словно желала убедиться, что проклятый сыр никуда не делся и по-прежнему маячит перед носом.

Страшная это штука — синдром выученной беспомощности. Даже от лабораторной крысы в дрожь бросает — хуже любого триллера. Слишком уж знакомо, слишком по-человечески…

Описанные ситуации (кроме крысы) являются, как сейчас пишут в заставках к фильмам, выдуманными; любые совпадения с реальными лицами и событиями… да нет, рука не поднимается написать, что они случайны. Это печальная закономерность. Слава богу, не тотальная, но очень широко распространенная.

И еще неизвестно, что в таких ситуациях хуже: впасть в откровенный умственный паралич или формально-бездумно изображать выполнение своих обязанностей. Или известно?

А вы как думаете?

Константин ЛЕВИЦКИЙ,
г. Владимир