Пьяница в слезах

Рисунки Е. Медведева

В один прекрасный день в 1918 году старый китаец с кривой клюкой приковылял на мой угол и заговорил на своем родном языке. Он заблудился и выбился из сил. Тогда я взял его под руку и прогулялся с ним по Тулар-стрит через полотно Южно-Тихоокеанской железной дороги в китайский квартал. На Китайской улице он нашел свою дверь и родню, снова сказал мне что-то по-китайски, и я вернулся на свой угол.

На следующий день моя мама сказала, что кто-то видел, как я помогал старику-китайцу. И спросила, по какому случаю?

— Кто это меня видел?

— Мери Кемалян, что работает в церкви. Разве помогать старикам не дело полиции?

— Мне было легче самому довести его до дому в целости и сохранности.

— Ты встречаешь еще кого-нибудь на улице?

— Кого угодно.

— Уличных женщин, например?

— Сын одной из них учится в нашем классе в школе Эмерсона.

— Но где он живет?

— Они снимают номер в Рекс-отеле на Ай-стрит.

Потом как-то после полудня ко мне подошел человек и сказал, что умерла его мать и что теперь он один-одинешенек в целом свете, если не считать замужней сестры.

И заплакал.

Он показал мне конверт с именем и адресом сестры. Сказал, что у него нет денег на такси, что ему нездоровится, и попросил помочь найти ее дом.

Я объяснил ему, как пройти на Калаверас-авеню, но он сказал, что ни за что не сможет найти ее сам: полицейские заметят, что он пьян, и упекут в каталажку. А ему туда не хотелось.

Он рыдал, заикался и запинался.

Я взял его под руку, но ему было трудно идти, и он останавливался каждые десять-двадцать футов, чтобы рассказать про свою матушку. В результате, пока я довел его до дому сестры, прошла уйма времени. Когда дверь отворилась, я увидел безобразную женщину, которая повела себя под стать своему внешнему виду — осыпала брата руганью, встряхнула и затащила внутрь, захлопнув дверь у меня перед носом.

Всю дорогу к своему углу я бежал что было сил.

Хап Фарманян прибежал с той стороны улицы и спросил по-армянски:

— Сколько тебе дал этот пьянчуга?

— Нисколько.

— Долларов пять? Я никому не скажу.

— Он мне ничего не давал, Хап.

— Зачем же ты ушел со своего угла?

— Он был пьяный и ревел, как ребенок, вот я и отвел его к сестре на Калаверас-авеню.

— Доллара три? — допытывался Хап.

— Нет. Если б я его не проводил, его бы сцапала полиция.

— А тебе-то что за печаль? Ты знай держись за свой угол. Сколько он тебе дал?

— Да нисколько, Хап. Сколько газет ты продал, пока меня не было?

— Восемь. На сорок центов. Ну хоть один-то доллар он тебе дал?

— Он был на мели.

— До Калаверас авеню почти миля ходу, — сказал Хап. — Он пообещал тебе, что если ты доведешь его до дому, то его сестра даст тебе пять долларов, так или нет?

— Нет, он только рассказал про свою мать.

— Сколько тебе дала его сестра?

— Хап, она обложила его последними словами, затолкала в дом, грохнула дверью и чуть не прищемила мне нос.

— Он тебе что-то дал, а потом и она кое-что, — сказал Хап. — Сколько они тебе дали?

— Ничего, Хап.

— Они отвалили тебе кучу денег. Это уж точно.

Он вернулся на свой угол, озадаченный и недоверчивый.

Сорок лет спустя я прогуливался по Голливуд-парку, как вдруг откуда ни возьмись появился Хап Фарманян. Мы стояли на лужайке, куда вывели лошадей на парад перед скачками.

— Вилли, — сказал Хап. — Все эти годы я хотел тебя спросить. Сколько тебе дал тот пьяный?

— Он мне ничего не дал, Хап.

— Это было тридцать лет назад, Вилли. Теперь-то ты можешь мне сказать.

— Это было сорок лет назад, Хап, и он ничего мне не давал.

— Ты ведь не стал бы мне врать через сорок лет, правда же? — сказал Хап. — Если он тебе ничего не дал, то сколько дала его сестра?

— И сестра ничего не дала, — сказал я.

— Он пообещал тебе пять долларов?

— Нет.

— Ради всего святого, — взмолился Хап, — зачем же ты это сделал?

— Мне стало его жалко, — ответил я.

— Чертов сукин сын, — сказал Хап. — Хватило ж у него наглости тебя разжалобить. Я был уверен, что он дал тебе хотя бы один доллар, а его сестра — по меньшей мере еще один, но теперь я знаю, что они ничегошеньки тебе не дали. И с чего ты взялся за это, Вилли?

— Мне тошно, когда взрослые плачут.

— Кто взрослый, этот чертов сукин сын? — возмущался Хап. — Да он воспользовался добротой маленького мальчика. Целых сорок лет я ждал встречи с тобой, чтобы услышать, как он дал тебе пять долларов, чтобы я не терзался больше догадками, а они ничего тебе не дали, ни он, ни она. Дешевки американские!

1977

Перевел с английского
Арам Оганян