ЛИЧНЫЙ ОПЫТ

ДНЕВНИК БОЛЬШОЙ ИГРЫ

Психолого-педагогические заметки

Продолжение. См. № 1, 3/ 2004

ГОЛОС ЛЕСА

Медведь оставался главным существом в лесу все годы Большой игры. Почему нам так нужен был этот образ? Мы хотели вести диалог с лесом. Все, что мы делали в лесу, — изучали его, собирали дрова, очищали от хлама свои земли, лес оценивал и высказывал одобрение или порицание. Все наши действия подлежали осмыслению с точки зрения необходимости для нас и небезразличности для леса. Но для обратной связи нужен был говорящий посредник. Нужен был голос леса.
В мифологии на этот случай предусмотрены лешие, водяные, баба-яга и даже змей-горыныч. Но ни леший, ни баба-яга не смогли бы поговорить с нами от лица леса, потому что давным-давно скомпрометированы детскими сказками и их киноверсиями. И потом — по всем правилам видеть лесных или домовых духов не положено. А как же с ними разговаривать?
А вот Медведь — иное дело. Начнем с того, что все мы отлично знаем, как он выглядит в жизни. И можем посмотреть на него в зоопарке, в цирке, по телевизору. Можем почитать или послушать о том, где и как он живет в наших лесах, какой он огромный, сильный, грозный. Это дети частью знали сами, частью мне пришлось их просветить.
А вот о чем еще дети узнали. Первые «высказывания» о медведе принадлежат неандертальцам, оставившим нам загадку захоронения медвежьих голов (черепов) в пещере Драхенлох, что высоко в Альпах. И с того времени уважение, почтение к медвежьей мудрости, страх перед гневом и магическими возможностями этого зверя стойко держались до рубежа средних веков. В культуре народов умеренного пояса Евразии и северной Америки косолапый лохматый силач выступает в роли существа, владеющего тайной плодородия, хранящего знания о законах жизни и чести. Медведь — это судья, владыка, хозяин лесного мира, знающий его досконально и оберегающий от произвола, в том числе человеческого. Отголоски традиционного восприятия и отношения к медведю можно найти в сказках, что мы с детьми и сделали, разобрав «Машеньку и медведя», «Вершки и корешки», «Винни-Пуха», «Маугли» и так далее.
Наш Медвежий праздник ни в коем случае не был калькой с такового, празднуемого эвенками. (Хотя наш Медведь был вскормлен и выращен людьми, что несомненно.) Но схема в общих чертах схожа: Медведь ложится спать до весны (закапывается, в буквальном смысле, в яму) — «умирает» до весны. Обычно этот момент приходится на дни, близкие к зимнему солнцестоянию. Перед укладыванием в берлогу для Медведя устраивается пир. Во главе застолья главный гость и виновник. Его кормят, развлекают пляской, ему угождают. Перед укладыванием-захораниванием Медведь напутствует свой народ, объясняет, как надо прожить время до весны, что можно, чего нельзя... Обещает замолвить слово перед лесом за свой народ.
Если нарушить наказы Медведя, не выполнить их на совесть — весной в лесу людям будет плохо.

ГНЕВ ХОЗЯИНА

Для нашей Большой игры нам нужен был живой и говорящий Медведь, умеющий жить в лесу. Поэтому им стал человек, умеющий развести костер в любую погоду, заготовить «правильные дрова», сварить обед в котелке и так далее. По возрасту наш Медведь хотя и отличался от своих подопечных, но все же, с их точки зрения, ни взрослым, ни тем более старым не был. Это оказалось важным, потому что в значительной степени снимало вопрос априорного авторитета возраста. И многое из того, что происходило с нами в ходе этой игры-жизни, Медведь переживал вместе со своим народом так же спонтанно. Что не мешало ему потом анализировать произошедшее и пережитое вместе со мной.
В год освоения Ближних земель Медведь обещал своим племенам хороший урожай всего, чего только можно. А весной явил свой гнев. И было это так.
Прощаясь в декабре с Хозяином Леса, все племена обещали разбудить его вовремя. «Мы будильник заведем, Миша, не волнуйся, спи себе!»
И вот наступил март. А в ту зиму снег лежал взрослому по пояс, и таяние пошло быстро. Время подкатило к концу четверти, то есть у нас с детьми именно времени-то и не оказалось на маневры с пробуждением Медведя. И попали мы в лес уже почти непроходимый из-за раскисшего снега, глубоких луж и начинавшихся ручьев.
Стоял солнечный день, настроение у всех было хорошее, идем будить Мишу, но... На месте Мишиной берлоги — канава, в которой ему впору уже давно утонуть. И вот стоим мы на берегу этого внезапно появившегося водоема растерянные на самом деле. Ведь, как известно, Коля тогда ушел домой делать уроки. А Медведь-то остался! И что теперь?! Где ОН?! И что он с нами сделает...
Пошарив палкой в бывшей берлоге и поняв, что она мечтает стать Марианской впадиной, мы весьма понуро отправились в школу, чтобы обсудить ситуацию. К удивлению лесного народа, дверь кабинета оказалась незаперта, а за ней... Мокрый, всклокоченный, раздраженный, злой и голодный метался наш Медведь. И первое, что он сказал весьма серьезным тоном, что чуть не утонул. Кое-кто из легкомысленно настроенных лесных людей неуверенно хихикнул и брякнул невпопад: «Да ладно, ты же в школе был...»
Вот это он зря сделал.
Миша взбеленился и с громким ворчанием о будильниках, которые кто-то обещал завести, о меде и варенье, которые кто-то забыл сегодня поставить на стол, попросту начал гонять свой народ по кабинету вдоль и поперек. Лесной народ, естественно, общение поддержал. Кабинет не разнесли только потому, что я успела-таки вытащить из подсобки банку варенья и приманить ею нашего обиженного Хозяина. Медведь углубился в сладкие недра, продолжая ворчать. Народ с почтением и трепетом наблюдал эту трапезу из безопасных углов кабинета и молил о прощении. Гнев-то был справедлив: обещали и не сделали. Зачем обещали, спрашивается? А провинились — так отвечайте!
Эта театрализация при всей ее условности загадочным образом переживалась детьми как реальное событие. То ли Медведь сам заигрался и стал медведем из пещеры Драхенлох — гроза и сила леса, то ли в его гневном ворчании чувствовалось праведное негодование хозяина... Не знаю, однако с того времени слово Медведя стало непререкаемым и страх перед его гневом — нелицемерным.
Кстати говоря, очень интересно эволюционировали отношения между детьми и Медведем. В них проросло самое важное, на мой взгляд, — мягкая ирония и уважение. Мы начали с недоверия, потом, приняв рисунок образа и игровые условности, перешли к уважению пополам с признанием превосходства силы Медведя и добрались до уважения с улыбкой: «Наш Медведь... он такой!» Он словно стоял на некоем пьедестале, но «бронзы многопудья» не чувствовалось.
Все годы Большой игры Медведь служил своему народу и лесу верой и правдой. Он мог круто наказать за сломанное на дрова живое дерево, за безответственное поведение у костра или в дороге. И мог научить тому, что сам знал о походных секретах, учил защищать родной очаг, и многое другое ему довелось сотворить как могущественному Хозяину Леса. Так что термин «тотемное животное» весьма отдаленно отражает живое наполнение сюжета с Медведем. И уж чего нам с детьми хватило, так это переживаний и проживания всего, что с нашим косолапым было связано.

«ЭКОСИСТЕМА» И ВСЁ-ВСЁ-ВСЁ

Меньше всего мне хотелось, чтобы в нашей игре было много «понарошку». Конечно, говорящий Медведь — это театрализация на тему традиций и мифа, но костер всегда был настоящим. Знания о природе тоже должны были быть совершенно настоящими, то есть не книжными, а живыми.
Со времен палеолита старшие передавали опыт чувства природы через миф, легенду, сказку. (К этому добавлялось и чувство себя через природу.) Но помимо этого важнейшего мифопоэтического аспекта существовал всегда и прагматический, помогавший выживанию не только души, но и тела. Есть-то хочется и тепла хочется. И надо бы так всем распорядиться, чтобы у леса этого надолго хватило. По учебникам нельзя выучить запах весенней земли на проталине, шелковистость лохматых ивовых почек, нельзя понять, старый ли след лисы на снегу, или ему всего несколько минут... А уж каков на вкус березовый сок — как же опишешь? Следовательно, нам предстояло пройти краткий курс (честно говоря, «ликбез») юного натуралиста. За этим мы отправились в замечательное место по имени «Экосистема».
В старом еловом подмосковном лесу есть такой стационар для желающих познакомиться с лесом поближе. Но при этом жить можно в доме, есть цивилизованно, то есть не тратить силы на выживание. А обратить их на учебу, но в полевых условиях.
В «Экосистему» первый раз мы выехали зимой. К этому времени для многих стало привычкой доверять себе в оценке погоды и не бояться ее капризов. Мы учились великому искусству «одеваться по погоде» и не простужаться ни в дождь, ни в ветер. Нам повезло с морозом — он был. Но мы все остались живы.
Практика заняла три дня. Мы изучали следы зверей, наблюдали птиц, смотрели и запоминали, как выглядят зимние деревья, и пытались вести топографическую съемку. Нашими преподавателями были студенты биофака и геофака МГУ и МПГУ. Молодые и очень строгие. Детям пришлось сдавать зачет в индивидуальном порядке. Тут выяснилось, что их «биологичка» и «географичка» просто ангелы по сравнению с этими будущими учеными и педагогами. Но как-то зачет сдали. Честно говоря, эта сторона жизни была приятной. Сложной была другая — общее житье-бытье.
Прежде всего бросалось в глаза, как не привыкли мои дети много ходить не по асфальту, а по земле — по снегу, кочкам, бездорожью. Неуклюжесть, плохое дыхание, пыхтение на тропе — какие уж там звери! Сразу же возникли раздражение и агрессия в адрес друг друга: «Не наступай мне на пятки!» — «А ты иди быстрее!» И драка все на той же тропе.
Демонстрация за столом, намек на необходимость особых условий для избранных и тому подобное. Моим помощникам пришлось поработать. И конечно же, дети, которые вырвались из дома, с большим трудом внимают воплям учителя о раннем подъеме, предпочитая перед сном хорошенько «постоять на ушах». Этот вопрос был решен безжалостно — утром сыграли «зорьку» и вытащили всех из постелей, потом отправили на маршруты... А взрослые — я и мои коллеги — остались отдыхать. И на следующий вечер было уже не до «стояния на ушах», потому что наши хозяева пригласили нас на большой лесной костер.
Дрова собирали дети, в разжигании тоже приняли участие. У костра мы пели под гитару — от бардов до русского рока и городского романса. Авторов мы не называли, и наши дети «заглатывали» и Макаревича, и Окуджаву, и Цоя...
«Экосистема» очень помогла не только в обретении навыков полевых наблюдений и постижении азов полевых методик. Это была жизнь вместе вне дома, ответственность за свои поступки, ответственность за себя и за других тоже. И еще — здесь был другой лес, и все же лес, уже знакомый немного — и глазам, и на ощупь. Дети сравнивали, узнавали, открывали новое. При этом начинала работать установка на диалог: лес — не объект холодного исследования, лес — субъект, собеседник. Кстати, и студенты-биологи, и сам руководитель стационара, невзирая на принадлежность к клану «ученых», были (и остаются, надеюсь) неисправимыми романтиками: все они умеют беседовать с лесом.
Весной, в самом конце учебного года, мы выехали в «Экосистему» еще раз — послушать птиц на заре, посмотреть, как цветет лес, «нырнуть» в ручьи и лужи и взглянуть в микроскопы на фантастический «зверинец» в каплях воды. Кроме того, мы отчаянно играли в футбол на лужайке, много раз попадали под сильнейший ливень, снова пели у большого костра — иногда вместе с детьми, а не только для них. И сдавали зачеты.
Год был закончен. Ближние земли освоены и составлена их карта. Маленькая и очень уютная карта нашей родины-колыбели.
Крошечный участок земли в московском лесопарке, обойти который по периметру можно за пять минут, дал нам первый, пожалуй самый ценный опыт — опыт познания своей земли, узнавания родной природы, приобщения к традициям...
На лето мы оставили наши ближние земли, простились друг с другом до сентября и разъехались отдыхать и расти.